Но вплоть до царствования императора Павла Первого статус ордена твёрдо определён не был. И лишь Павел Петрович в 1797 году законодательно закрепил правила, согласно которым великие княжны по рождению награждались орденом Святой Екатерины. Ограничил он и количество награждений. Для 1-й степени ордена определялось 12, а для 2-й 94 награждений. Количество награждений лиц императорского Дома на эти ограничения не влияли.

Своему постоянному корреспонденту в Европе барону Гримму Екатерина Великая так писала о своей маленькой внучке Катиш:

«О ней ещё нечего сказать, она слишком мала и далеко не то, что были братья и сестры в её лета. Она толста, бела, глазки у неё хорошенькие, и сидит она целый день в углу со своими куклами и игрушками, болтает без умолку, но не говорит ничего, что было бы достойно внимания».

Письмо датировано 1790 годом, кода маленькой великой княжне Екатерине Павловне исполнилось два годика.

Известно, какое внимание уделяла императрица Екатерина Великая образованию и воспитанию своих старших внуков Александра и Константина. Об этом написано много. Но не упускала она из поля зрения и внучек.

В воспитательницы им Государыня избрала Шарлотту Карловну Ливен, о которой канцлер Алексей Андреевич Безбородко говорил, что если бы «генеральша Ливен» была мужчиной, «многих бы удобнее нашлась воспитывать великих князей». Рекомендовал её императрице Рижский и Видземский генерал-губернатор ирландец Георг Браун.

Шарлота Карловна жила в Митаве (ныне Елгава), столице (в 1578–1795 гг.) Курляндского герцогства, что в сорока километрах от Риги.

Оставшись в 1781 году вдовой, Ливен сильно бедствовала. Ну а о том, как она была избрана императрицей Екатериной II в воспитательницы свих внучек, рассказывает в своей книге Александра Осиповна Смирнова-Россет, фрейлина русского императорского двора, добрая приятельница Пушкина, Лермонтова, Гоголя:

«Когда старшей великой княжне исполнилось восемь лет, Екатерина написала рижскому генерал-губернатору графу Броуну:

«Дорогой Броун, пришлите мне хорошую гувернантку для моих внучек», Только что Броун получил эту записку, ему пришли сказать, что баронесса фон-Ливен желает его видеть. Вошла высокого роста, красивая дама, осанка её была важная и твёрдая. Он её посадил и спросил, что она желает?

«Во-первых, Exellenz (Ваше превосходительство), прикажите уплатить жиду, который меня привёз из Херсонской губернии, где муж мой умер. Я продала всё, что имела, и села в скверную фуру с тремя сыновьями и двумя дочерями. Все деньги я истратила, но так как я приехала просить вас как можно скорее доставить мне мою пенсию, то прошу вас оказать мне свою протекцию. Я хочу завести маленький пансион для воспитания моих дочерей, а сыновья будут учиться в гимназии. Я найму учителя русского языка, потому что мы русские подданные, а со временем найму и французского учителя, так как в России все говорят по-французски».

С жидом расплатились, и Броун предложил баронессе жить у него до приискания квартиры. Он удивился твердости, необыкновенному уму и на третий день сообщил ей, что нашёл для неё приличное место. Она вскочила и всплеснула руками, когда он ей сказал, что она будет гувернанткой великих княжен. «Боже мой, да я не могу. Я не говорю по-французски».

– «Это и ненужно, у великих княжён будут учители. Дело идет о хорошем солидном нравственном воспитании, вот что требуется от гувернантки».

Баронессу и её детей одели, нашли служанку, которую я ещё знала, купили карету и повезли баронессу Ливен, рождённую Поссе (она была курляндская уроженка, из числа древних мещанских фамилий, которых не гнушались гордые бароны наших остзейских провинций).

Она ехала на шестёрке с чином генеральши и с запиской Броуна прямо в Царское Село. Екатерина была в Софии. После смерти Ланского она часто туда ездила, потому что он там похоронен. Екатерина была милостива, тотчас оценила приезжую, пригласила её обедать и убедилась, что лучшего выбора нельзя было сделать. Сыновей баронессы определили в Кадетский корпус, тогда Пажеский корпус не был особым заведением. Ангальт из кадет выбирал лучших в пажи. Они жили в особом доме по поступлении их в пажи. А дочерей пустили с баронессой в Гатчину. Она произвела самое приятное впечатление на великого князя и великую княгиню, сделалась доверенным лицом и другом и оказала им величайшие услуги. Она одна умела постоянно сглаживать спор между обоими дворами. Её дочери оставались у великих княжён».

И далее, как и по поводу многих интересных эпизодов, содержащихся в книге, А. О. Смирнова-Россет называет источник:

«Эту историю мне рассказывал Александр Федорович Барятинский, он и теперь ещё нашим консулом в Лондоне. От него я узнала очень интересные вещи. Он человек умный, образованный, не знаю, зачем его не назначили давно уже посланником куда-нибудь».

У баронессы Ливен был сильный, волевой характер, она не боялась отстаивать своё мнение даже перед императрицей, которая, кстати, уважала таких людей. Однажды, случайно услышав разговор баронессы с одним из придворных, в котором та высказала своё мнение о нравах при дворе и даже сказала несколько критических слов о самой императрице, хотя не могла не понимать, что их могут передать и даже наверняка передадут той, Екатерина заявила:

«Вот именно такая женщина, какая мне нужна».

Порядок при дворе императрицы Екатерины был таков. Великие князья и великие княгини до семилетнего возраста находились на воспитании женщин, руководить которыми и поставили Шарлотту Ливен. С восьмилетнего возраста великие князья переходили под мужское воспитание и до пятнадцати лет состояли в «чину учимых», а уже потом их непосредственно готовили к государственной и военной службе и предстоящей женитьбе, которая чаще всего совершалась в интересах государственных.

Ну а великие княгини оставались на попечении Шарлотты Ливен вплоть до замужества.

Николай Павлович, уже будучи императором, в своих записках рассказывал о детских и юношеских годах своих и своих братьев и сестёр:

«Образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность. С момента рождения каждого ребёнка к нему приставляли английскую бонну, двух дам для ночного дежурства, четырёх нянек или горничных, кормилицу, двух камердинеров, двух камер-лакеев, восемь лакеев и восемь истопников. Во время церемоний крещения вся женская прислуга была одета в фижмы и платья с корсетами, не исключая даже кормилицу. Представьте себе странную фигуру простой русской крестьянки из окрестностей Петербурга в фижмах, в высокой прическе, напомаженную, напудренную и затянутую в корсет до удушья…»

Всей этой немалой по численности командой руководила, как уже упоминалось, Шарлотта Карловна Ливен, наверное, единственная в России женщина, которая заслужила самоотверженным трудом своим сначала графский, а затем и княжеский титулы.

Дочь Павла Петровича, Анна Павловна, будущая королева Нидерландская, вспоминала о его отношении к детям:

«Мой отец любил окружать себя своими младшими детьми и заставлял нас, Николая и Михаила и меня, являться к нему в комнату играть, пока его причёсывали, в единственный свободный момент, который был у него. В особенности это случалось в последнее время его жизни. Он был нежен и так добр с нами, что мы любили ходить к нему. Он говорил, что его отдалили от его старших детей, отобрав их от него с самого рождения, но что он желает окружить себя младшими».

О том же сохранились довольно подробные воспоминания барона М. А. Корфа, который указывал в них:

«Великих князей Николая и Михаила Павловичей он (Павел Петрович. – Н.Ш.) обыкновенно называл «мои барашки, мои овечки», и ласкал их весьма нежно, что никогда не делала их мать. Точно так же, в то время как императрица обходилась довольно высокомерно и холодно с лицами, находящимися при младших её детях, строго заставляя соблюдать в своём присутствии придворный этикет, который вообще любила, император совсем иначе обращался с этими лицами, значительно ослаблял в их пользу этот придворный этикет, во всех случаях и им самим строго наблюдавшийся. Таким образом, он дозволял нянюшке не только при себе садиться, держа великого князя на руках, но и весьма свободно с собой разговаривать; нередко нагибался сам, чтобы достать с пола какую-то игрушку или вещь, выроненную ребёнком или нянею, которой тогдашние робронды, причёски, перья и фижмы были и без того уже значительной помехой во всяком свободном движении, императрица со своей стороны, не обращая ни малейшего внимания на эти неудобства и маленькие мучения няни или гувернанток, никогда не удостаивала их ни малейшего смягчения в чопорном этикете тогдашнего времени, а так как этот этикет простирался и на членов императорской фамилии, то Николай и Михаил Павловичи в первые годы детства находились со своей августейшей матерью в отношениях церемонности и холодной учтивости и даже боязни; отношения же сердечные, и при этом самые тёплые, наступили для них лишь впоследствии, в годы отрочества и юности».