Великая княжна Екатерина Павловна тоже хорошо помнила первую встречу с князем, помнила его приезд в Павловск.

Но особенное впечатление на неё произвело одно, особенное событие, связанное с генералом. Великая княжна присутствовала на венчании князя с одной из первых столичных красавиц, Екатериной Павловной Скавронской, внучатой племянницей самого светлейшего князя Потёмкина. Венчались они в сентябре 1800 года, когда великой княжне Екатерине Павловне шёл всего-то тринадцатый год от роду. А вот ведь запомнилось…

Поначалу, когда за год до этого события князь Багратион прибыл в Павловск, великая княжна Екатерина Павловна особого внимания на него не обратила. Багратион, прямо скажем, красавцем не был. Но во время обряда венчания, на котором присутствовали император с супругой и со всеми детьми, вышедшими из детского возраста, она по-иному взглянула на прославленного генерала.

Помнила она о заботах, которые стали особенно трогательными и чуткими после 11 марта 1801 года, когда осиротела императорская семья. После трагедии она заметила, что матушка Мария Фёдоровна часто подолгу беседует с князем, и остаётся довольной этими беседами. Она тогда ещё, конечно, не могла знать, что ещё Суворов на сей счёт говаривал: «В беседе с ним его не увидишь».

И вот теперь они шли по тенистой аллее рядом и говорили. Сначала разговор касался тем незначащих. Но Багратион понимал, что великая княжна позвала его не случайно.

Наконец, она как бы вскользь передала благодарность от матушки, письма с театра военных действий. Ведь это именно он, князь Багратион сумел достаточно убедительно доказать, что Тильзитский мир – продукт измены того генерала, который возглавлял русскую армию на полях Восточной Пруссии и Польши. Багратиону действительно удалось передать вдовствующей императрице Марии Фёдоровне некоторые свои соображения по поводу главных сражений русско-прусско-французской войны 1806–1807 годов. Он знал, что Мария Фёдоровна ведёт беспощадную борьбу против членов банды сановных уголовников, изуверски убивших её мужа императора Павла Петровича. Ей удалось свалить даже всесильного фон дер Палена, а вот циничный и жестокосердный Беннигсен, хладнокровно протянувший убийцам свой офицерский шарф с советом задушить императора, всё ещё не только оставался в строю, но даже получил очень высокое назначение на пост главнокомандующего армией, действовавшей на полях Восточной Пруссии и Польши.

И вот императорским указом Беннигсен снят с должности командующего и отправлен в отставку. На его место назначен генерал от инфантерии Фёдор Фёдорович Буксгевден.

А ведь Буксгевден ещё до Багратиона пытался обратить внимание императора на более чем странное, предательское поведение Беннигсена. Но его обращение осталось без ответа. А когда Беннигсен путём наглого обмана императора «выбил» для себя пост главнокомандующего, Буксгевден вызвал его на дуэль. Но, будучи патологическим трусом, как и все маньяки, способные на изуверские убийства, Беннигсен от дуэли отказался.

Лишь после обращения Багратиона к вдовствующей императрице, и благодаря её горячему отклику император прислушался к советам Марии Фёдоровны и выполнил то, на чём она особенно настаивала.

Но что же нужно было великой княжне Екатерине Павловне?

Она не спешила открывать свою тайну. Затягивая разговор, поинтересовалась, как поживает супруга князя, не подозревая, скорее всего, как огорчают и даже раздражают его подобные вопросы.

О чём могли говорить во время встречи тет-а-тет боевой генерал и юная принцесса? Багратиону могло показаться, что Екатерина Павловна как бы прощупывает его, пытается заглянуть к нему в душу, понять, чем дышит он.

А потом были и другие встречи, было общение на различных дворцовых мероприятиях, что породило многие пересуды, поскольку тайные знатоки-свидетели или те, кто что-то когда-то слышал от свидетелей, судачили об отношениях, сути которых не понимали, переводя в своём воображении встречи в тенистых аллеях близ Розового павильона в сам Розовый павильон. Кстати, павильон этот уже был знаменит платоническим романом императора Павла Петровича с Анной Лопухиной…

Во время одной из встреч великая княжна Екатерина Павловна задала прославленному генералу прямой вопрос:

– Готовы ли вы, князь, поддержать добрые силы патриотов и ту собеседницу, которую видите сейчас перед собой, если потребуется сделать это во имя России?

Аккуратный, осторожный вопрос. Багратион сразу не сообразил, что имела в виду великая княжна. Он, как «генерал, по образу и подобию Суворова», как истый солдат, полностью отдающий себя полям сражений и битв, не понимал, что не всё решается в битвах, даже если сражаются с противником настоящие воины, подобные суворовским чудо-богатырям. Не знал он и о том, что осенью 1807 года шведский посол в России граф фон Стедингк (Стединк) писал в Стокгольм королю Густаву IV Адольфу о непрочном положении императора на троне:

«Говорят о том, что вся мужская линия царствующего дома должна быть отстранена, а так как императрица мать и императрица Елизавета не обладают соответствующими данными, то на престол хотят возвести великую княжну Екатерину».

О критическом для императора России положении был извещён и Наполеон, который 16 сентября 1807 года сообщал своему посланнику в Санкт-Петербурге Анн Жану Мари Савари: «Англичане насылают дьявола на континент. Они говорят, что русский император будет убит…».

Но всё это не было известно князю Багратиону, и он пока ещё не понимал, что перед ним не просто девятнадцатилетняя девушка, что перед ним русская великая княжна, настоящая дочь своего отца Павла Петровича, сложившего голову в борьбе с сановными уголовниками в борьбе за Россию. Не осознал он и того, что эта русская великая княжна способна сделать то, что однажды сделала её великая бабушка Екатерина Алексеевна. Она способна занять престол русских царей и способна не просто быть на престоле, а вести политику во имя России, как её бабушка, а не во имя Европы, как её брат…

– Что скажете, князь? У меня надежда только на вас…

А Багратион в этот момент не мог не признать, что действительно и у вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, и у юной великой княжны Екатерины Павловны вся надежда только на него, на него одного. И всё-таки он не мог отделаться от одного вопроса, почему же нет надежды на жениха? Почему же Екатерина Павловна не обратилась с таким вопросом к генералу, князю Петру Михайловичу Долгорукову? И тут не могло не осенить – Долгоруков, флигель-адъютант императора и его друг. Ну а поскольку на друга императора опереться нельзя, значит, помощь нужна против императора.

Они шли по аллее, уже тронутой осенью, и Екатерина Павловна негромко говорила:

– Вы же не хотите повторений Аустерлица и Фридланда, вы же не хотите отдавать победы, как отдали их при Прейсиш-Эйлау? Разве там было не предательство?

О чём в этот момент подумал князь? Быть может, ему вспомнились некоторые эпизоды сражений при Прейсиш-Эйлау, когда Беннигсен позволил французской кавалерии полностью изрубить нашу пехоту, уже прорвавшую центр боевых порядков французов, но умышленно неподкреплённую Беннигсеном и брошенную им на произвол судьбы. Быть может, вспомнился Фридланд, когда Беннигсен занял крайне невыгодные позиции и не позволил нашим, несмотря на просьбы Багратиона, ударить по врагу, пока было наше превосходство и тем самым дал возможность врагу завершить полное сосредоточение войск. Обо всех этих предательствах, несмотря на которые император продолжал держать Беннигсена главнокомандующим, поговорим в последующих главах. А пока – пока послушаем ответ Багратиона.

Он остановился, порывисто повернулся и сказал:

– Можете располагать мною…

И когда нагнулся, чтобы поцеловать руку великой княжны, почувствовал быстрый поцелуй.

– До завтра, князь! Завтра там же и в тот же час.

И великая княжна скрылась в освещённой мерцающим светом фонарей аллее.

Князь стоял на том же месте, где застал его волшебный поцелуй волшебной девушки, и перебирал в памяти весь вечерний разговор, отыскивая в нём намёки не только на политику и на то великое, всепобеждающее чувство, которое сильнее политики, сильнее войн. На чувство, которое оказывает невероятное влияние и на политику, и на войны и на всё остальное в этом мире.