— Подожди до обеда, — загадочно сказала Гита.
— А что после обеда?
— Увидишь.
— Ну хорошо. Я посплю.
Но уснуть ему не пришлось.
— Господин Бадринатх! — начал Чаудхури, когда они присели на широкую мраморную скамью под развесистым деревом. — Работы у вас много, как я понял. Надо поднимать производство.
— Верно, господин Чаудхури. Может быть, и вы поможете нам справиться с сельскохозяйственными угодьями?
— Я попробую. Сначала надо обязательно проверить все расчеты и последовательность работ, а также селекцию…
— Я думаю, до раби еще есть время, успеем! — задумчиво сказал Бадринатх.
В середине прошлого века Индией правил последний из навабов — Ваджид Алишах. За время его пребывания на троне распутство лакхнауского двора дошло до предела. Наваб рос во дворцах, среди очаровательных куртизанок. Именно они воспитывали его с малых лет. В своих записках он поведал о том, как его портили. Они совратили его, когда ему было всего десять лет. Став взрослым, он окружил себя красивыми девушками и приказал построить для них Перихану — дворец фей, где самые лучшие учителя того времени обучали девушек музыке, пению и танцу.
Личная гвардия наваба также состояла из отобранных и специально обученных женщин. Сам правитель увлекался не только музыкой и танцами, но и архитектурой и изобразительным искусством.
Короче говоря, времена правления навабов, развратившихся и утопавших в роскоши, способствовали зарождению и углублению, на основе народного индийского фольклора, нового вида школы танца — катхак, при исполнении которого распевались газели и стихи из «Махабхараты».
Голубой микроавтобус, в котором ехали известные мастерицы знаменитого катхака, в сопровождении Чино и Пепло, медленно подъехал к воротам светлого и уютно расположившегося среди густой зелени особняка.
Гита и Рави встречали артистов. Она была в сари, а он — в белом ширвани.
Пепло стремглав выскочил из автобуса и закричал:
— Госпожа, ваше приказание исполнено!
— Спасибо, Пепло! Ты настоящий мужчина, сокол! — она улыбнулась и ласково погладила мальчугана по щеке.
— О, Чино! Мой великий барабанщик! Наконец-то я вижу тебя! — обрадовалась Гита. — Проходите, мальчики, в дом, — сказала она и вместе с Рави подошла к автобусу.
Рави помог артисткам выйти. Их пестрая и красочная толпа с шумом и смехом направилась к дому.
Домоправитель и садовник помогли водителю и двум парням-музыкантам занести в дом вещи, реквизит и инструменты.
Все в доме были потрясены таким сюрпризом. Рака был обескуражен.
«Ну и Гита! Вот чертовка, какой была, такой и осталась!» — подумал он.
— Надо же такое придумать! Какой праздник! — восхищалась Алака.
Все столпились в холле. Шум, возгласы, приглашения, извинения, хохот и цветы…
— Кто желает искупаться, прошу за мной! — предложила Гита.
Три танцовщицы побежали в сопровождении Гиты к реке.
Пепло и Чино, наскоро позавтракав, скрылись в зарослях бамбука в поисках наживки. Сложив ее в металлическую коробочку из-под зубного порошка, они понеслись к реке ловить форель. Ветви кустарников прохладно хлестали по разгоряченным мальчишеским лицам.
После сытного обеда с красными и белыми винами и короткого отдыха все без исключения собрались в холле.
Как только Индира, старейшая в семье, заняла свое почетное место и присутствующие расселись, тощий музыкант с лицом кофейного цвета начал постукивать кончиками пальцев по табла, другой — проводить смычком по саранги, а руководитель группы — разливал чарующую мелодию флейты шехнаи. Зазвенели струны ситары.
Рака сидел рядом с Зитой, которая, прижавшись к нему, внимательно смотрела на музыкантов. Чино был полностью поглощен происходящим. Рака прижал его к себе. Сердечко мальчика учащенно стучало.
Руководитель сделал знак рукой — и из-за занавеса бесшумно появилась стройная девушка. Глаза Гиты увлажнились. Рави, как никто понимающий ее состояние, крепко сжал руку жены.
Девушка раскрыла пестрый веер из павлиньих перьев. Ее блестящие иссиня-черные волосы были заплетены в косы, скрепленные несколькими рядами жемчужных нитей, в прическе сверкали серебряные булавки и заколки.
На лице Индиры проступил румянец.
Бадринатх, нечаянно кашлянув, извинился кивком головы.
Легкая, словно паутинка, вуаль ниспадала с головы на белую ткань, которая скорее подчеркивала, чем скрывала золотистую наготу танцовщицы.
— Начинается танец тхумри, — шепотом объясняла Гита супругу. — Тхумри — дословно «семенить ногами», — добавила она ему на ухо.
Расскажу вам о болезни,
От которой нет лекарств,
И о муках, для которых
Все лекарства — яд,—
лилась песня танцовщицы под монотонные удары небольшого барабана и мелодичные звуки ситары. После первых строк песни она стала выражать в танце любовное страдание. Затем, исполнив тот же куплет еще раз, она при помощи уже новых танцевальных движений «рассказала» о своей страсти еще более выразительно.
Свои чувства девушка передавала сначала мимикой лица, главным образом, выражением и движениями глаз. Она то стыдливо склоняла голову, то из-под полуприкрытых ресниц бросала взгляды на своего руководителя и зрителей.
— Обрати внимание на игру глазами, Рави, — сказала Гита. — Из персидской поэзии ты, наверное, знаешь, что такой кокетливый взгляд называется гамза.
— Да! Этот единственный выразительный мусульманский элемент в нашем танце пришел к нам из Ирана, — ответил Рави ей на ухо.
— С тобой неинтересно. Ты все знаешь! — притворялась Гита.
Далее танцовщица изображала сюжеты из легенд о Боге Кришне и его возлюбленной — пастушке Радхе.
Ритм танца все убыстрялся. Гибкие руки девушки, украшенные браслетами и колокольчиками, стремительно взлетали, словно языки пламени, и неожиданно бессильно опускались. Бедра сладострастно колебались в быстром ритме барабана, а тяжелые груди под легкой материей плавно подергивались в такт. В момент апогея музыка прекратилась, чтобы обрушиться с новой силой, как град… Танец завершился.
Веселая и восторженная публика и все артисты лакомились сладостями, фруктами, соками…
— Танцовщица должна быть одета, — начал бархатным баритоном руководитель труппы, — в прекрасное шелковое сари нежных тонов или же в широкую свободную юбку, прилегающий корсет и вуаль с блестящими зеркальцами. Ведь тхумри — это вид катхака, танца эпического, корни которого глубоко уходят в древние индуистские традиции.
За чаем все стали говорить об искусстве танца, о пении, музыке, поэзии. И как это принято вообще на Востоке, а в Индии особенно, эти беседы велись несколько часов.
И на этот раз читали стихи, пели песни, снова танцевали.
«Чье сердце не трогают ни прекрасные изречения, ни пение, ни игры юных жен, тот либо аскет, либо скотина», — говорит древняя индийская мудрость.
К ужину была подана свежая жареная форель.
Пепло и Чино сияли.
Молодожены, уединившись от всех, сидели на террасе второго этажа.
— Гита, ты у нас молодец! Каков сюрприз! Ты так меня оживила, что я никак не приду в себя! — восторженно сказал Рака.
— Спасибо тебе, любовь моя! — обнял Рави свою Гиту.
Гита сияла от счастья. Взволнованная Зита с нежностью смотрела на Раку.
— Спасибо, сестра! Я так тебя люблю! Нас теперь двое, нет, нас — четверо, и мы будем вместе вечно… — закончила Зита.
Легкий ветерок ласкал лица молодых, а вдали мерцали своими вечными вершинами горы.
Рано утром Бадринатх бодрой походкой вышагивал по террасе нижнего этажа. К нему подошел Чаудхури с дымящейся сигарой в руке. Достав тяжелый золоченый портсигар, он предложил сигару Бадринатху. Тот с удовольствием взял. Выпустив струю ароматного дыма, он произнес:
