- Асса! Да когда же это закончится! – возмущенный крик Ноэля оторвал юношу от его размышлений, и Ян, повернув голову, не смог удержать смешка, узрев довольно занимательную картину.
- Что смешного? – полуэльф насупился и демонстративно сложил руки на груди, руки, на которых от перчаток и белоснежных манжетов остались только ошметки дымящейся ткани. – Вот я посмотрю на тебя, Ян, когда ты сам будешь беременным, а магия малыша будет разносить все вокруг тебя в щепки.
- Да не будет такого, - буркнул Риверс, при этом улыбаясь. Сейчас они сидели на одной из залитых ярким летним солнцем террас, наслаждаясь сочными фруктами, причем сам Ян наслаждался свежими, а Ноэль в сахаре, в меду, в сливках, в общем, во всем, в чем могла пожелать его душа, точнее беременный организм. Кьярд тоже был рядом, прислуживая, хотя сам Ян и не относился к нему как к служке, скорее как к другу, но синеволосый омега все равно продолжал называть его господином и всячески старался угодить, явно пытаясь что-то кому-то доказать, а юноша и не препятствовал – раз хочет, пусть добивается.
- Раф-ри Торвальд, - сразу же засуетился Кьярд, который до этого, пользуясь возможностью, тоже присел на низкий стульчик и украдкой таскал крупные ягоды белого винограда с большого блюда, - давайте вернемся в комнаты. Думаю, я смогу подобрать вам приличную рубашку.
- Было бы неплохо, - улыбнулся в ответ омега, подымаясь. – Не скучай, Ян. Мы скоро.
Ноэль с мальчиком ушли, и только теперь юноша позволил себе отпустить ту маску беззаботности, которую он удерживал рядом с друзьями. Да, этих двух омег он считал своими друзьями и, тем не менее, даже с ними Риверс не рискнул поделиться своей тайной, хотя сама тайна была очень проста: у него вот уже несколько дней тянуло низ живота, а сегодня, судя по всему, был ещё и легкий жар, что свидетельствовало только об одном – течка должна начаться со дня на день.
Ян подозревал, что Дэон чует изменения в его запахе, но боялся спросить об этом альфу, потому что, как бы они ни были близки, омега все ещё не мог решиться на такую откровенность. Да, они спали в одной постели, обнимались, целовались и говорили друг другу ласковые слова, но при всем при этом он до сих пор зажмуривался или набрасывал на себя одеяло, когда его альфа ложился или подымался с постели, только чтобы не видеть обнаженного мужчину. Нет, он видел, конечно же, широкую, гладкую грудь с темными ореолами сосков, сильные руки с красивым рельефом мышц и, будто литую, спину альфы, на которой белело несколько шрамов, и все, ниже юноша смотреть боялся, хотя и понимал, что это глупо. Вдобавок ко всему он ещё и попросил Кьярда найти ему самую длинную и плотную ночную сорочку, будто это могло отгородить его от жара тела мужчины и не дать почувствовать возбуждение альфы по утрам, но, тем не менее, иллюзия непорочности была сохранена, на что Дэон только фыркал со смешком, но не делал по этому поводу никаких замечаний.
И вот, похоже, скоро все его барьеры сдержанности, отстраненности и кротости падут, погрязнув в жаре течки. Сам Ян только по рассказам уже течных омег знал кое-что, ведь в Семинарии не очень-то разбрасывали такими знаниями, и это кое-что очень не нравилось омеге, который, судя по услышанному, должен был превратиться в похотливое животное, которое подставится первому же альфе, который попадется ему на пути. Папа говорил, что все это чушь и выдумки тех, кто и сам ничего не знает, и так, как животные, ведут себя только падшие омеги, которые продают свое тело, в паре же, когда есть альфа, все обстоит иначе. Вот только как это – иначе?
Когда течка была у Завира, он к себе в комнату никого не пускал, даже его, Яна. Может, отца и пускал, должен был пускать, но сам юноша никогда этого не видел и не замечал, все-таки у них была приличная семья, омежья половина была отделена от детской, как и альфья, и, что там происходило, никто из младших Риверсов не знал. Папа говорил, что с любимым человеком это приятно, страстно и великолепно, но ни одно из этих слов сам Ян не мог понять, потому что ему, как молодому омеге, пока что не были ведомы страсть и желание, по крайней мере, до этого дня.
Сегодня утром ему нестерпимо захотелось потереться о Дэона, приласкаться к нему, задержать поцелуй на дольше, прикоснуться открытее, жаднее, откровеннее, а о том, что яркий запах альфы заставил его застонать в поцелуй, омега вообще решил забыть. Не то чтобы он повел себя недостойно, но все же было стыдно, в первую очередь потому, что межу ног все будто жаром опалило, налилось, причиняя дискомфорт, потянуло, зазудело, и после ухода Дэона долго не проходило, требуя, чтобы альфа вновь вернулся в постель. Конечно же, Ян знал, что такое восставший член, ведь, во время созревания мужчины-омеги, когда у него проявляется собственный запах, это происходит довольно часто и считается нормой, но сам юноша никогда не избавлялся от подобного при помощи рук, пусть другие омежки и советовали, предпочитая холодное обливание или же папин особый чай, но сегодня ни прохлада купальни, ни никакие чаи ему не помогли, так что он вот уже полдня терпел этот наливающийся жар в чреслах.
А ещё Ян знал, что будет больно. Всегда больно. И пусть у мужчин-омег нет такого понятия как девственность, по крайней мере, в физиологическом плане, но есть такое понятие как целомудрие, когда вход в тело омеги настолько узкий даже в течке, что не способен принять плоть альфы без этой самой боли. Боялся ли этого Ян? Очень. Не то чтобы он был неженкой или падал в обморок от вида крови, но омеги сами по себе очень чувствительны, по крайней мере, человеческие омеги, поэтому-то юноша и боялся опозориться. Нет, он не думал, что Дэон возьмет его силой или умышленно причинит боль, но кто его знает, как у ассасинов обстоит дело с лишением омег целомудрия. В некоторых городах Венейи до сих пор сохранились традиции, когда на первой брачной ночи присутствовали отцы молодоженов, или же на всеобщее обозрение выносились окровавленные простыни или, ещё хуже, целомудрия лишали в Храме Сантии искусственными фаллосами, якобы готовя младшего мужа для старшего, - в общем, Риверс, зная все это, боялся того, что будет, и в тот же момент боялся спросить у Ноэля, покорно дожидаясь течки.
- Да врешь ты все! Ничего ты не видел! – посторонние голоса отвлекли Яна от его мыслей, и он, повернув голову, заметил, как через сад спешно идут два прислужника-омеги, неся перед собой небольшие корзины с фруктами.
- А вот и нет! – возразил омежка низкого роста, едва ли не выронив корзину. – Мне Ливио, как своему приемнику, разрешил посмотреть!
- Преемнику, как же, - фыркнул второй, явно не веря в то, что домоправитель Аламута не то что выберет какого-то там омегу себе в приемники, а и в то, что тот разрешил ему присутствовать на чем-то важном.
- Что бы ты ни говорил, а я видел темноэльфийскую принцессу, - стоял на своем омежка. – И аль-ди видел. Он такой статный был в парадном костюме, - мальчика мечтательно прикрыл глаза. – Красивая они пара.
- Да ну? – второй изумленно приподнял белесые брови.
- Ага, - омежка старательно закивал. – Прислуга шепчется, что свадьба аль-ди назначена на конец этого месяца, а там, гляди, к концу весны и наследник появятся.
- Все-то ты знаешь, - фыркнул омега постарше, вновь начиная в чем-то укорять младшего, который огрызался в ответ, но сам Ян их уже не слушал и не слышал, каменной статуей замерев на низком стульчике и невидящими глазами смотря в одну точку.
Как они его не заметили, может, солнце слепило глаза, а может, просто слишком были заняты бурным разговором, Риверс не знал, но это было не так уж и важно потому, что из услышанного следовал только один вывод. Нет, он, конечно же, мог не поверить, списать все на что-то попроще и менее затейное, но это был самообман, это было то звено логической цепочки, которого ему не хватало всю эту неделю. Дэон женится… женится на эльфийке, да ещё и принцессе… женится в конце месяца… через какие-то две недели. А как же он, Ян? Неужели все было ложью? Все эти ласки, поцелуи, слова, уверения. Но это было так не похоже на Дэона. Хотя, собственно, что он знал об этом альфе? Ничего. Так, общие сведенья. Мелочь. Крупицы, которых оказалось достаточно для того, чтобы задурить ему голову. Более того, похоже, и Ноэль, и Кьярд знали, поэтому-то так сегодня и настаивали на том, чтобы покинуть крепость и расположиться в саду. Получается, все его обманывали? Использовали? Предали? Папа всегда говорил, слушать свое сердце, но оно сейчас молчало. Молчало потому, что захлебывалось кровавыми слезами, которые затвердевали вокруг него грубой коркой, медленно, но уверенно замедляя его стук.
