Не то чтобы Ян не верил в арлегов, ведь им до сих пор поклонялась вся Даария, или не знал о существовании других рас, так как в столице Венейи, Равене, он несколько раз видел остроухих жителей Троары и высоких, мощных обитателей Та-Кеми, да и купцы часто хвастали тем, что удалось им побывать то в землях холодных аркольнских, то на просторах дрожащих ингардских, но все равно большинство историй «Сказания…» он считал выдумкой.
Ассея – страна воинов и магов, которые вот уже несколько тысячелетий вели беспрерывную войну с Рассенами, но, если бы она действительно существовала, если бы, и правда, защищали их мирную жизнь воины долгоживущие, то кто-то же должен был хотя бы раз их увидеть, кто-то же должен был знать, где находится эта самая Ассея. Но никто не видел и никто не знал, ибо горы скалистые, которыми заканчивались земли Святорусов, и были краем мира, за которым начинались чертоги небесные. Ни один купец, ни один воин, ни один человек даарский не смог преодолеть эти горы, плутая по извилистым тропам и все равно выходя к тому месту, из которого он начал свой путь, так что легенды об ассасинах, скорее всего, действительно были просто легендами. В детстве Ян часто спрашивал своего папу-омегу, Завира, о том, существуют ли сыны арлега Ассы на самом деле, ведь тогда он ещё верил, что, да, существуют, но папа лишь улыбался и трепал его по волосам, говоря, что всякому знанию приходит свое время, и с годами Ян перестал верить в защитников их мирной жизни, точно так же как и в демонов Рассенов, которые питаются кровью, плотью и душами человеческими.
- Юный господин, - постучавшись, в комнату вошел светловолосый мужчина среднего возраста, сразу же поклонившись, - экипаж будет готов через 15 минут.
- Да, Шан. Спасибо, - мужчина ушел, а Ян лишь вздохнул, понимая, что день, точнее вечер, сегодня будет очень длинным.
Встав с постели, Ян подошел к шкафу, в котором уже висел полностью приготовленный для сегодняшнего приема костюм. Он ненавидел эти приемы, по крайней мере, с некоторых пор, хотя, ещё несколько месяцев назад, все было совершенно наоборот.
Каждый омега, коим и являлся Ян Риверс, проводя год за годом в Семинарии, мечтает только об одном – выход в свет: королевские балы, светские приемы, выездные прогулки и так далее, - ведь это шанс, шанс для каждого омеги найти себе мужа. Обычно, первый выход воспитанников Семинарии в свет происходил после 16-летия, когда девушки и юноши начинали созревать как омеги с уникальным запахом, и к 18 годам каждый омега уже был помолвлен, а по окончанию Семинарии отдан в дом своего мужа. Ян тоже начал посещать эти приемы, которые на самом деле были лишь смотринами потенциальных младших мужей и будущих жен, с 16 лет, но 18 ему исполнилось ещё несколько месяцев назад, а он даже ещё не был помолвлен, что более чем омрачало и его папу-омегу Завира, и отца-альфу Олдвина, так как с каждым днем шансы выбрать себе старшего мужа самостоятельно были все ниже.
Его отец, Олдвин Риверс, был альфой среднего достатка без именитой родословной, но все же, работая в Магистрате, он смог достичь многого и, естественно, надеялся, что пусть не он, а хотя бы его наследник, но все-таки получит титул лорда. Но Олдвину Риверсу было уже за 50, а наследника у него все ещё не было. Нет, в семье Риверсов были дети, четверо, но все они были омегами, которые, по законам Венейи, не могли унаследовать фамилию и статус своего отца-альфы. Старшая дочь Олдвина, Агата, уже была замужем и у неё были свои дети, но эти дети принадлежали семье её мужа и, естественно, быть продолжателями рода Риверсов не могли. Близняшкам Лили и Мари было по 15, они были очень красивыми и энергичными, хотя Олдвин все же чаще всего называл их ветреными хохотушками, у которых в голове только новые платья да предстоящий выход в свет, после которого девочки найдут себе мужей и тоже уйдут в другую семью. Лаура Риверс, жена Олдвина, была ещё молодой женщиной 45 лет, но после рождения близняшек арлеги так и не даровали ей сына-альфу, которого женщина очень желала, и который был так необходим их семье. Сам Ян был единственным ребёнком у своего папы-омеги Завира, который был младшим мужем Олдвина Риверса, но, даже если бы он и был альфой, ситуация не изменилась бы потому, что дети-альфы от младших мужей не могли наследовать имения и титулы своих отцов, а вершиной их существования был высокий чин в королевской армии Венейи, за счет которых она, собственно, и пополнялась. Поэтому-то Олдвин Риверс, задумываясь о своем наследии, и желал, чтобы его единственный сын поскорее нашел себе старшего супруга с хорошей родословной, которому можно бы было передать часть своих владений.
Но, как говорилось ранее, у юного омеги пока что не было даже жениха, что и омрачало Риверса старшего. Но разве в этом виноват он, Ян? Возможно, частично, ведь он уже отверг несколько брачных предложений, но и сами альфы не очень-то стремились заполучить его себе в младшие мужья, а виной всем был запах. Запах – это особенность всех альф и омег Даари, ведь святорусы-беты запахом не обладали, да и деления на альф и омег у них не было, только на мужчин и женщин, чему Ян в какой-то мере и завидовал. Мужчины-альфы пахли терпко, от них веяло мужеством и силой, они были умны, высоки и привлекательны, омеги же, как женщины, так и мужчины, пахли сладко, их запах должен был очаровывать альф и вызывать у них желание, но у Яна все было наоборот. Он пах свежестью, по крайней мере, так говорили все его ухажеры, сравнивая запах юного омеги с букетом первых весенних цветов или с ароматом хвойного леса, что и было главной проблемой парня. Омега должен сладко пахнуть для своего старшего мужа – так говорили их учителя в Семинарии, открыто косясь на Яна или демонстративно воротя от него нос, частенько перешептываясь о том, что мальчик дефектный, и пророча ему нелегкую судьбу, что, впрочем, оказалось истиной.
Надев мягкие узкие штаны темно-синего цвета и высокие сапоги, Ян взял белоснежную рубашку и подошел к зеркалу. Телом он был неплох, довольно неплох: рост, как и у всех омег, невысокий, лицо правильной округлой формы, губы слегка полноватые, чувственные, кожа светлая и без изъянов, брови темные, изогнутые, аккуратный нос, телосложение худощавое, плечи и бедра узкие, ноги стройные, - но все-таки даже в его, казалось, обыденной внешности было кое-что странное. Радужка его глаз имела пронзительно-синий цвет. Да, именно так, не голубой, не лазурный и даже не бирюзовый, а, как говорил его папа-омега, васильковый, сам же Ян сравнивал цвет своих глаз с потемневшим перед грозой небом. Но, пожалуй, с глазами все было понятно, ведь у его папы-омеги глаза тоже были голубыми, не такими, правда, насыщенными в своем цвете, но все же, а вот волосы… волосы были и его достоинством, и проклятием.
Большинство омег предпочитали отращивать волосы, и чем длиннее, тем лучше, после заплетая их в косы или подбирая заколками. У его папы-омеги тоже были длинные волосы, до поясницы, но он почти всегда носил их распущенными, редко, выходя в свет, подбирая их в высокую прическу, как символ принадлежности альфе, а вот у самого Яна они были коротким, по крайней мере, по сравнению с остальными. Его волосы едва касались плеч и то, уже начали завиваться на концах в крупные кольца, из-за чего, собственно, Риверс младший и не отращивал их дальше, чтобы иметь с ними поменьше проблем. Но вьющиеся волосы – это ещё полбеды, ведь существовало много способов их выпрямить, от горячих щипцов до специальных травянистых настоек, а вот их цвет – цвет был просто огромной проблемой. Он был рыжим. Нет, не так. Он был ярко-рыжим с темными корнями и более светлыми кончиками, и это вновь было странно и вызывало много неприятных шепотов за спиной, а все потому, что именно цветом волос он и отличался от остальных членов своей семьи.
Олдвин Риверс был шатеном, виски которого уже посеребрила первая седина, а у его папы-омеги волосы были светло-русые, длинные, ровные и блестящие, и, почему Ян родился рыжим, понять никто не мог. Завир часто добродушно посмеивался над надутыми щечками своего единственного сына и говорил, что в нем просто смешалась кровь, при этом вновь трепля его по волосам и называя маленьким огоньком. Да, только папа-омега называл его не рыжим, а именно огненным, что в какой-то мере облегчало негодования юного омеги по поводу своего иначия.
