Гаврила уговаривал меня съездить в усадьбу самому и посетить могилу Дика. Он убеждал меня, что душа моя тогда успокоится, и мне станет легче.

Как-то ночью меня вдруг посетила мысль, что зря я, пожалуй, отговорил Дика от похода на фронт. Возможно, он предчувствовал, что дома его ожидала смерть, вот и стремился покинуть родные края. Эта мысль настолько потрясла меня, что я прорыдал до рассвета. Гаврила слышал, как я надрываю свое сердце, и не находил слов, чтобы меня утешить.

Следующей вестью было то, что Кристина родила мальчика. Узнав это, мне вдруг стало немного легче. Родился сын Дика! Все же, он ушел, но оставив свой след на этой земле. Малыш будет жить, расти, носить имя отца, превратится в мужчину и влюбится, тоже испытает свое горе и свое счастье, ведь все на этой земле имело начало и конец.

Закончился учебный год и наступили каникулы. Летняя пора будоражила душу, навевала воспоминания. Неожиданно меня безудержно потянуло в усадьбу. В самом деле, нужно было навестить маму, посетить могилу Дика, да и на ребенка его хотелось взглянуть. Когда я представлял рыженького и темноглазого малыша, то на душе моей теплело.

Однажды я сообщил Гавриле о своем решении съездить домой. Старик очень обрадовался, стал бодро собираться, но на кануне нашего отъезда ему вдруг вступило в спину, и он даже не смог подняться с постели.

— Езжай один, уже большой, — сказал мне Гаврила, — надеюсь, что с тобой ничего не случится, и ты не заблудишься. А за мной присмотрит твой дядя. Натру спину и буду лежать. Ох, старость не радость.

Итак, погожим утром, я выехал в усадьбу без всякого экипажа, верхом на лошади. Такую дальнюю конную поездку я еще никогда не предпринимал, но это было гораздо быстрее, чем в повозке. Я всем сердцем стремился домой, туда, где был так счастлив, туда, где навсегда осталась моя первая любовь. На тракте было тихо и спокойно, я лихо обгонял обозы и редкие экипажи.

Подъезжая к усадьбе, я заметил впереди повозку, нагруженную мешками. Сверху сидел какой-то крестьянин. Один из мешков неожиданно съехал и упал на дорогу. Крестьянин не заметил этого и безмятежно продолжал свой путь.

— Эй! — крикнул я. — Остановись! Мешок уронил!

Крестьянин обернулся на звук моего голоса, ловко соскочил со своей телеги и, прихрамывая, поспешил к оброненной поклаже.

Что-то ухнуло в моем животе, сердце учащенно забилось, я пристально всматривался в его фигуру. Он хромал. Не может быть! Я пришпорил коня и вскоре поравнялся с ним. Парень суетился вокруг мешка, потом поднял голову на меня и выпрямился.

Я издал сдавленный и изумленный стон. На меня смотрели глаза Дика! Это был он! Ослепленный солнцем и своим невероятным видением, я вдруг почувствовал, что голова моя закружилась, и стал падать со своего коня на землю. Сильные руки подхватили меня, и больше я ничего не помнил.

Как долго я был без сознания, не известно. Очнулся я от того, что рот мой обожгла жидкость. Я приоткрыл глаза и закашлялся. Надо мной было небо и все мерно покачивалось. С трудом я сообразил, где находился и понял, что со мной.

Я лежал в повозке того крестьянина, мы ехали по дороге, а моя лошадь, привязанная, шла следом. Парень отстранился, отнимая от моих губ флягу с вином.

— Ну, и напугал ты меня, барин, — говорил он. — Что это тебе вдруг вздумалось падать?

Я приподнялся на локтях и пристально всмотрелся ему в лицо. Конечно, это был не Дик. Но, черт, как похож! Такие же глаза, это точно. Но лицо более узкое, волосы темные, а не рыжие, и сам он был более худощавый.

— Ты брат Дика? — проговорил я слабым голосом.

— Эмиль? — спросил он. — Все понятно. Ты перепутал меня с Диком. Ничего странного, нас раньше часто путали. Ведь мы похожи больше, чем родные братья, хотя я ему двоюродный.

— Дай еще глоток, — я протянул руку, которая до сих пор дрожала, к фляжке с вином. — Как тебя зовут, крестьянин?

— Серж, барин, меня зовут Серж. Я сын нашего резчика по дереву, родного брата отца Дика, — почтительно ответил он.

Ах, вот оно, что. Тогда, все ясно. Я вздохнул с облегчением, а то уж было подумал, что помешался рассудком.

— У меня есть кое-что, что сделал твой отец.

Мне неожиданно захотелось хоть кому-то показать подарок Дика и поговорить о нем. Я потянулся к своему поясу, вынул ножик из кожаных ножен и передал его в руки Сержу. Тот взял клинок и стал с интересом его рассматривать, а потом рассмеялся.

— Я помню его! Только это сделал вовсе не мой отец, а я сам. Дик заказал у нас нож с ручкой в виде головы лебедя, сказал, что в подарок. Отцу было некогда работать бесплатно, а я сделал.

Он улыбнулся мне теплой, обаятельной улыбкой и вернул нож. Я удивился и посмотрел на него гораздо более заинтересованно.

Странно было видеть глаза Дика на чужом лице, и даже как-то жутко.

— А почему ты хромаешь? — спросил я с подозрением.

— На фронте ранили, — отозвался он. — Пуля перебила кость, и меня недавно комиссовали.

Мы оба замолчали, подумав об одном и том же.

— Я, иногда, даже завидую Дику, — неожиданно сказал он. — Он погиб, как герой. А где и когда я умру? И, что придется испытать? Одному богу Богу известно. И я так скучаю по нему. Мы же одного возраста, и выросли вместе, два двоюродных брата. Когда я вернулся с войны и узнал, что он утонул, то не знал как это перенес. Тебе, наверно, тоже было очень тяжело.

Похоже, вся деревня знала о нашей с Диком связи, раз он так сказал. Пришлось сдержанно промолчать. Вскоре, среди зелени деревьев, я увидел крышу своего дома.

— Послушай, — обратился я к Сержу, — ты не проводишь меня завтра к Дику на могилу? Ведь я даже не знаю, где она находится.

— Обязательно, — кивнул он. — Без проблем. Встречаемся тогда завтра в полдень у кладбища.

Он высадил меня возле усадьбы. Я растерянно смотрел вслед повозке, на которой удалялся Серж, и вспомнил, как тогда от меня уходил Дик, и я сказал ему, что вижу его в последний раз, как кричал ему, звал, стараясь задержать последнее мгновение, что мы были вместе. Вновь накатили дурнота и боль. С огромным трудом я опомнился и пошел к своему родному дому, держа за поводья свою лошадь.

Радостными воплями меня встретили мои подросшие братья, облаяла любимая собака, обняли родители. Нужно было жить дальше, ходить, говорить, думать, отвечать, улыбаться. И, может, снова ждать любви.