====== 46. Прощай и прости. ======

Ранним утром по дороге в направлении от системы концлагерей, в сторону леса, ехал автомобиль. За рулем его сидел офицер СС, он небрежно крутил баранку, периодически прикладываясь к фляге со спиртным. Рядом с ним на сиденье находился узник, молодой еврейский юноша, который с тоской поглядывал то за окно, то на сидящего рядом мужчину.

— Я замерзну, Стеф, — тихо ныл Равиль, пытаясь разжалобить фашиста, — ведь на улице не месяц май…

— Ничего, глотнешь шнапса, — живо отозвался Стефан.

Видно было, что мужчина находился в отличном настроении.

— Живодер, — продолжал стенать юноша. — Вот застанут тебя со спущенным штанами свои же и повесят на первой сосне.

— На сосне не вешают, — важно, со знанием дела поправил его Стефан, — для этого дела более подходит молодое дерево с раскидистой кроной и толстыми упругими ветками.

— Извини, я забыл, что ты специалист по данной теме, — Равиль нервно притоптывал башмаком по резиновому коврику. — Чем было тебе еще заниматься в России?

— Замолчи, иначе я пропущу нужную развилку, а там вполне безопасное и безлюдное место, которое я давно уже присмотрел.

— Вот горе-то какое будет, если пропустишь.

Равиль печально вздохнул и с тоской уставился на Стефана в надежде, что офицер передумает. Сверкать среди зимы голым задом, терпеть порку, а потом еще и извращенный секс его ни капельки не прельщало. К тому же, ему категорически не нравилось, что немец с утра уже успел много выпить. Вот возьмет и спьяну или сдуру замучает его до смерти или просто убьет ради забавы. От этих мыслей леденило кровь.

— Может, просто пристрелишь, без всего этого? — примирительно спросил юноша. — Тебе, наверно, в жизни и не хватает экстрима, а вот я после памятного для меня расстрела коммунистов, газовой камеры и барака смертников сыт им по горло. Так что, если действительно решил убить…

— Приехали! — Стефан вывернул руль, сворачивая на нужную отворотку и остановил машину. — Равиль, прекрати истерику. Хотел бы я тебя убить, не стал бы тратить время, бензин и везти тебя в лес за пятнадцать километров!

— Извини еще раз, но далеко не все твои поступки поддаются логике, Стефан. Я же не могу знать, что именно у тебя на уме!

Они вышли из машины. Стефан протянул парню солдатскую флягу со спиртным, но тот оттолкнул руку.

— Можно мне одно последнее желание? Дай тогда лучше сигарету! — попросил он.

Стефан дал ему закурить, и они медленно пошли от обочины в глубь леса. Под офицерскими сапогами похрустывали веточки и мерзлые листья, нарушая абсолютную тишину.

Равиль, спешивший за ним, с наслаждением вдыхал морозный, свежий воздух. Через хмурые тучки пробивались слабые солнечные лучики. Вдруг ему так захотелось любви, романтики, каких-то добрых слов, что на глазах от обиды закипели жгучие слезы.

Они вышли к темной узенькой речке с быстрым течением. Равиль пристально вглядывался в ее мутную поверхность, словно это было последнее, что он видел в этой жизни. Стефан тем временем присел на поваленный ствол дерева и тоже закурил. Равиль стоял чуть поодаль и, повернувшись к нему, с вызовом спросил:

— Все, пришли, как я понимаю? Мне раздеваться?

Тот некоторое время молчал, хмуро глядя в сторону, а потом со вздохом ответил:

— Присядь рядышком. Расслабься, ничего не будет. Ты мой друг, а не зверек, которого я держу для развлечения. Просто взял тебя сегодня в свой выходной день прокатиться на машине и прогуляться по лесу. Только надолго задержаться здесь нам не получится, мне надо к восьми часам быть в Освенциме. Ганс, братец мой, сегодня отбывает на фронт. Нужно успеть проводить и напоследок не забыть плюнуть в морду. А насчет порки и всего остального я пошутил.

Вздох облегчения вырвался у Равиля и он сказал с досадой:

— Я бы больше получил удовольствия от прогулки, если бы ты мне об этом сказал раньше, а так я всю ночь не спал!

— Я уже много ночей не сплю, — отозвался Стефан.

Равиль присел рядом с ним, прижался бедром к его бедру и доверчиво нырнул под руку к мужчине, словно под крыло, положив ему голову плечо.

— Что с тобой происходит? — с нежностью спросил он, поглаживая мужчину по колену. — Я же вижу, что ты сам не свой. Плохо ешь, плохо спишь, пьешь все время, куришь, как паровоз. Я знаю, что ты от меня что-то скрываешь.

— Я жду одного человека, Равиль. Он скоро должен приехать, но неизвестно точно, когда именно, поэтому и нервничаю. Он должен забрать отсюда тебя и твою сестру тоже. И еще я попытаюсь уговорить его взять Сару с ребенком. Пожалуй, что это будет труднее всего…

Равиль заметно сник и еще теснее прижался, обхватив обеими руками торс мужчины. Это известие сильно его взволновало, и он совсем не знал, как к нему отнестись.

— А что это за человек, куда он нас повезет, и когда это будет? — попытался подробнее расспросить он, не скрывая своей растерянности.

Вот так: живешь, живешь, и вдруг опять все должно поменяться! Безызвестность страшила. А еще больше резанула по сердцу близость грядущего расставания со Стефаном. Равиль понимал, что на этот раз чудес точно не будет и жизнь разведет их на веки вечные. Настроение окончательно упало, и он всхлипнул носом.

— Это уже решено? — печально промолвил он.

— Абсолютно, дорогой мой, — решительно кивнул Стефан. — «Марш смерти» уже на носу, а мне, кроме вас, нужно будет еще позаботиться о Карле, Эльзе и Данко. Пацаненок — моя самая главная головная боль. Ума не приложу, куда его девать. Постараюсь вывезти вглубь Германии и, может быть, удастся пристроить мальчика в какую-нибудь семью к сердобольным людям. Эльза говорила, что у нее есть родственники и она хотела бы оставить его при себе. В общем, не знаю, что у меня получится.

— А мы? — Равиль вскинул на него голову. — Где и когда потом встретимся мы?

— Я тоже об этом думал, — охотно ответил Стефан, — а потом пришел к выводу, что проще всего мне будет разыскать тебя после войны через любую еврейскую диаспору.

— И ты точно сделаешь это?

— Да, не сомневайся, мы обязательно встретимся еще. Если я буду жив, то найду тебя. Мне же очень интересно посетить твою пекарню и попробовать в ней хлеб.

Почему-то Равиль в этом сильно сомневался.

Вот и конец его счастью. Он прижался к мужчине еще крепче, и они в абсолютной лесной тишине наслаждались теплом друг друга, будто были совсем одни в целом мире, и нигде не гремели выстрелы, и не звучали крики умирающих и с ходящих с ума от ужаса и горя людей. Будто не было войны.

Стефан уткнулся ему носом в теплую макушку, прижимаясь губами. Равиль засунул ему руку между ног, и мужчина сжал ее бедрами, чувствуя, как юноша медленно и нежно водит пальцами по его промежности сквозь плотную ткань брюк.

— Мне… почему-то так грустно, — жалобно произнес юноша. — Так тяжело… Я ведь уже не представляю своей жизни без тебя…

— Ничего! — офицер взбодрился и поднялся на ноги. — Забудешь меня, как самый страшный и кошмарный сон.

Парень отрицательно покачал головой, горько усмехнувшись.

— Понимаю, ведь я жизнь тебе поломал, такое не забыть, — предположил Стефан.

— Ты спас меня! — напомнил Равиль.

Мужчина махнул рукой, мол, все это мелочь. Настало время возвращаться к машине. Назад Равиль тащился еще более печальный. Нужно радоваться бы, что Стефан пытался устроить его спасение, но ни ликования, ни душевного подъема он не испытывал, лишь только безмерную тоску и горький осадок на душе. Давно он ждал этот день. И вот он уже на подходе.

— А что будешь делать ты, Стеф?

— То же, что и все. Буду участвовать в эвакуации лагеря и поеду в сторону Берлина вместе с колонной, а потом попытаюсь смыться и где-нибудь спрятаться. Скорее всего, для этого придется покинуть Германию, — бросил Краузе через плечо, но голос его прозвучал как-то вяло и без особого энтузиазма.

Внезапно он остановился и обернулся к юноше, пронзив его пристальным взглядом стальных глаз.

— Мне не интересна жизнь без тебя, Равиль!