После смерти дочери их мать так и не пришла в себя, полностью замкнувшись и отгородившись от семьи. Отец успешно делал военную карьеру и сохранял для приличия видимость благополучного брака. Стефан с малых лет был предоставлен сам себе и оказался во власти старшего брата, который бесконечно избивал его, третировал и в дальнейшем склонил к сексуальной связи.

А потом — потеря единственного любимого человека. Получалось, он предал своего Мойшу дважды. Впервые — когда был так неосторожен, позволив Гансу прознать про их связь. И во второй раз, когда малодушно согласился истреблять еврейский народ, согласно идеологии, которую ему навязали и в которую не веровал.

А вдруг Мойша погиб именно здесь? Когда и в какой он сгорел печи? Кто росчерком своего пера послал его туда? Эти мысли не давали Стефану покоя ни днем, ни ночью, порой он был готов выть и грызть подушку. Центром его существования в это время стал Равиль. И нужно было как угодно, любыми путями спасти для него Ребекку.

— Стефан!!!

Офицер резко открыл глаза. Очевидно, его организм не выдержал, и он все же провалился в тяжелый сон.

— Стефан, — горячо шептал ему в ухо Равиль. — Там подъехала машина, она сигналит. Вас, наверно, срочно вызывают!

— Да, да…

Мужчина вскочил с постели, не забыв при этом чмокнуть юношу в шею, быстро умылся ледяной водой. Равиль тоже встал, помог ему облачиться в форму и застегнуть все пуговицы.

Сердце у офицера билось, как сумасшедшее. Итак, свершилось! Либо это конец всему, либо начало всего!

Он выбежал за ворота своего дома. У автомобиля его поджидал взволнованный Маркус Ротманс.

— Господин офицер! — возбужденно проговорил он. — Произошло большое несчастье. Как я узнал, наш уважаемый господин комендант вдруг тяжело заболел среди ночи. Менгеле перевез его к себе в больницу.

Стефан огромным, нечеловеческим усилием воли начисто стер с лица победоносную улыбку, мгновенно сменив ее на приличествующую случаю застывшую скорбную маску.

— Ты шутишь?! — озабоченно вскричал он, тщательно следя за тоном, чтобы не выдать свою радость, ведь нужно было помнить о сидевшем в машине водителе, навострившем свои уши. — Что с моим братом?!

— Не могу знать, господин офицер! Но я уже звонил в госпиталь. Господина коменданта содержат в строжайшем карантине, и все посещения строго запрещены!

— Ты, зараза, звонил в госпиталь, но не позвонил прежде всего мне?! — в деланной ярости набросился на него Стефан. — Тупой негодяй!

— Простите…

— Но у него, надеюсь, не это… Как же называется… Подскажи мне! Не тиф ли это случайно?

— Не могу знать, — ошарашенно заморгал глазами Маркус. — Доктор Менгеле мне не докладывает. Лучше вам самому поинтересоваться у него, как обстоят дела. Но я точно знаю, что с этого момента вы, господин Краузе, исполняете все обязанности коменданта лагеря. Нам сейчас предстоит провести утреннее совещание. Я надеюсь, что мы справимся.

— В машину! — гаркнул на него Стефан.

Когда они отъехали от дома, Краузе, который сел на переднем сиденье рядом с водителем, нарочито небрежно повернул голову назад, в сторону своего секретаря и негромко полюбопытствовал:

— Маркус. А ты не знаешь, что творится у господина коменданта на вилле? Где его слуги? Он, в предчувствии, что заболевает, их случайно не расстрелял?

====== 35. Крыскино счастье. ======

В этот теплый и солнечный день весны тысяча девятьсот сорок четвертого года Равиль сидел на подоконнике кухни коттеджа офицера Стефана Краузе, исполняющего сейчас обязанности коменданта концлагеря Освенцим, в томительном ожидании чудесных вестей о спасении своей сестры-близнеца.

Он слышал звук подъезжающего автомобиля, поэтому и замер у окна. Ему видны были через забор фигуры самого Стефана и другого офицера, Отто Штерна. Мужчины курили и оживленно болтали. Невольно Равиль сравнил их между собой и заметил, насколько более одухотворенным казалось лицо Краузе по сравнению со Штерном: представительнее фигура, да и вообще, он был намного красивее и как бы… роднее. Роднее!

Равиль вдруг смутился собственных чувств. В мыслях он привык представлять себя невинной жертвой, которую фашист принудил к сексуальным отношениям. И для него было огромным открытием, что, оказывается, за время, проведенное рядом с немцем, он проникся чувствами к этому человеку, стал уважать его, переживать, ждать. Невероятно, печально, неимоверно стыдно, но это было так.

Вот калитка открылась, и Стефан в сопровождении своего адъютанта ступил во двор. А за ними шла… Ребекка! Сердце Равиля так неистово забилось, что чуть не выскочило из груди. Он рванулся было ко входной двери, но притормозил и усилием воли обуздал свои эмоции. Нельзя сразу, прямиком кидаться в объятия к сестре. Нужно было встретить Стефана и как следует поблагодарить его, иначе немец мог остаться недоволен. Степенной походкой Равиль вышел в коридор и замер у входной двери, пытаясь совладать с нахлынувшим волнением.

Они вошли в дом. Стефан протянул руку и коснулся лица Равиля.

— Пока все в порядке, — произнес он. — Ребекка будет жить у нас. Идите на кухню. Накорми девушку.

— Спасибо, господин офицер!

Равиль было метнулся к нему, но тот нервно оттолкнул его руку и удалился к себе.

Позже Равиль узнал, что Стефан, пользуясь болезнью Ганса, самым наглым образом открыл еще две дополнительные вакансии слуг и поставил на паек Данко и Ребекку. Свой поступок немец считал вполне справедливым, так как комендант имел возможность содержать двенадцать узников, а его непосредственный заместитель — всего лишь пять.

В первую ночь, когда Ребекка появилась в доме, офицер разрешил Равилю провести время вместе с ней. Они просидели до самого рассвета на кухне и говорили, говорили, говорили.

Парень много рассказал из того, что не мог написать в записках. О спасении Данко, беременности Сары, о том, как сам попал в газовую камеру, и как Стефан Краузе, нарушив все существующие правила, освободил его и вывез на угнанном мотоцикле в морозную ночь, простыл, да так сильно, что потом долго лечился от воспаления легких.

Весь разговор он подводил к теме признания в самом щекотливом обстоятельстве, которое невозможно скрыть от нее, особенно, если случится чудо, и Ребекка останется жить у них в доме.

Нужно было набраться мужества и сообщить ей, что юноша давно состоял в сексуальной связи с Краузе. Наконец, тяжелая правда была сказана.

— И ты это сделал ради меня?! — потрясенно спросила глубоко верующая и порядочная девушка. — Лучше бы я умерла!

Наступил момент истины. Равиль ни в коем случае не мог выставить перед ней своего любовника в качестве насильника и врага. Если бы Стефан почувствовал хоть малейшую антипатию с ее стороны, неизвестно, во что бы это для них могло вылиться.

— Нет, — решительно качнул головой юноша. — Я сам. Господин офицер взял меня в слуги, и скоро я почувствовал к нему влечение. Думай, что хочешь, однако все произошло именно так!

Это была ложь. Или уже не совсем ложь… Равиль запутался в своих чувствах и уже не знал, в чем обман, а в чем правда. В данный момент он понимал, что не мог жить без любви этого человека, его ласковых рук, блестящих глаз, его страстного шепота, близости тела, толчков внутрь, доставляющих такое невероятное наслаждение. Даже боль, которую порой он был вынужден от него принимать, была томительной, возбуждающей, заставляющей иногда кричать, и, вытерпев ее, кончать было еще более сладко.

Ребекку, конечно же, сразило подобное признание. Она скорбно нахмурилась и принялась бормотать молитву, утирая скупые капли слез краешком платка.

— Даже не вздумай осуждать меня, — решительно предостерег ее Равиль. — Я делаю все как нужно. Господин офицер нас спасет, он дал мне слово.

Девушка, давясь слезами, недоверчиво качала головой.

— Так или иначе, нам уже ничего не изменить! — отрезал Равиль.

Он не щадил ее нежных чувств. Он потерял девственность в объятиях Стефана Краузе, прошел семь кругов ада в юдоли зла, испив свою чашу страданий до дна не по одному разу, а она чудом все еще оставалась невинна. Он и не стремился добиться ее понимания, но пытался заложить в ее голове уважение к тому, кто порой не спал ночами в заботах о них!