— Краузе, очнитесь!

Это шепнул ему Отто Штерн, сидящий рядом, легонько подтолкнув его локтем в бок. Стефан вздрогнул и обнаружил, что все это время он расточал свои нежные и мечтательные улыбки, глядя прямо на висящий напротив портрет великого фюрера. Учитывая, что в данный момент секретарь коменданта как раз зачитывал сводку с восточного фронта о потерях и поражениях с их стороны, Стефан понял, что выглядел в высшей степени нелепо.

Как можно более поспешно он придал своему лицу свирепое и воинственное выражение, которое гораздо больше соответствовало текущей ситуации, хотя внутри у него все тряслось от смеха. Да что с ним такое? Он вел себя, как маньяк в предвкушении грядущего наслаждения.

Он опасливо посмотрел в сторону Ганса. Тот сидел, сурово сдвинув брови, и угрюмый взгляд его не сулил офицеру ничего хорошего. Неужели коменданту уже донесли об утреннем инциденте с расстрелом коммунистов? Только не это!

— Все свободны! — громогласно объявил Ганс, поднимаясь со своего стула, и ядовито добавил. — А вас, офицер Краузе, я попрошу остаться!

Некое чувство дежавю посетило офицера. Стефан, как и вчера, тяжко вздохнул и замер по стойке смирно перед своим разъяренным братом.

====== 8. Наказание за преступление. ======

— Посмотри, полюбуйся! — воскликнул Ганс, швыряя на полированную поверхность своего стола исписанный лист бумаги.

Стефан взял его в руки и стал читать. Это оказался доклад Отто Штерна о расстреле партии русских коммунистов, производившемся сегодня утром, во время которого произошел инцидент: совершено нападение на офицера Краузе. Винить Отто в этом доносе было нельзя, ведь тот лишь безукоризненно выполнял свои обязанности, а именно: сообщал о каждом известном ему происшествии в лагере, которое выходило за рамки заведенных порядков.

— Рапорт составлен просто отлично! — не без иронии одобрил Стефан, пробегая взглядом по строкам. — Без грамматических ошибок и лишней воды, все четко и ясно!

После этого Стефан не менее часа наблюдал за Гансом, который носился кругами по кабинету и красочно высказывался о всех содеянных грехах брата, припоминая их с самого раннего детства.

— Ты выжил из ума, Стефан! — орал он, прерываясь лишь на то, чтобы сделать глоток воды из стакана, который всегда стоял на столе. — Тебя же могли убить! Как тебя угораздило приблизиться к пленным, вооруженным лопатами! Одного удара хватило бы, чтобы раскроить твой череп! Тебя же инструктировали по всем пунктам, когда ты сюда приехал, и не один раз! Ты — любимец нашей мамы, она сойдет с ума, если с тобой хоть что-то случится!

— Идет война, — напомнил Стефан. — С людьми нет-нет да что-нибудь случается, если ты об этом слышал, тыловая крыса!

— ЧТО?! — взвыл Ганс. — Ты мне это говоришь? Я с тридцать девятого года служу в лагерях, ты еще тогда бегал в коротких штанишках. Нет коменданта опытнее меня!

В какой-то момент Стефану показалось, что брат его сейчас ударит. И он понял, что необходимо немедленно умерить свой пыл и пойти на мировую.

— Ладно, Ганс, хватит. Я признаю, что поступил крайне неосмотрительно. Больше этого не повторится.

— Надеюсь. И это уже второй публичный инцидент, связанный с этим проклятым евреем, на которого ты положил глаз. Сначала мне жаловался Менгеле, ведь ты лишил его ценного материала, а теперь вот этот рапорт от Штерна. Ты полностью помешался на нем! Накрыть жида своим телом, защищая от огня! Как это понимать?!

— Когда стали стрелять, я случайно упал на него.

Постепенно Стефан принял позицию «вольно» и потянулся за сигаретой, мечтая, чтобы этот разговор, перешедший на личность Равиля, скорее закончился.

— Ты привлекаешь к себе общее внимание таким поведением, — продолжал зудеть Ганс. — Если ты завел себе слугу для утех, то держи его дома. В стенах своего коттеджа ты можешь поступать с ним, как тебе угодно. Хочешь — замори голодом, хочешь — избивай каждый день или скорми своей собаке, только не выставляй ваши отношения напоказ! Лучше просто избавься от него. У тебя из-за этого парня сплошные проблемы. Он погубит тебя, рано или поздно. Избавься, говорю, или же я буду вынужден сам избавить тебя от него.

— Я думаю, что нет смысла дальше спорить, — поспешно заверил брата Стефан. — Клянусь тебе, что никто больше о нем не услышит и не увидит. Все, Ганс, забыли. Можно мне теперь идти по своим делам?

Ганс подошел вплотную к Стефану и ткнул ему пальцем в грудь.

— Я говорю тебе в последний раз. Еще хоть один случай, хоть одно напоминание об этом еврее, и я сам убью его. Ясно тебе?!

Лицо Стефана омрачилось, и он кивнул. Впрочем, офицер не сомневался, что юноша надежно спрятан у него в доме, а уж он позаботится, чтобы Равиль больше ни разу не попался никому на глаза. Стефан понимал, что вести своего слугу гулять по лагерю оказалось грубой ошибкой. Отто Штерн наверняка не ограничился одним рапортом, и случившееся событие сегодня будет оживленно обсуждаться и в столовой, и в офицерских курилках.

Ему пришлось как можно более искренне заверить своего брата в том, что никаких подобных проколов в своем поведении он больше никогда не допустит. Наконец, комендант разрешил ему покинуть кабинет. Стефан вышел и со вздохом облегчения вытер лицо носовым платком. Вроде пронесло и, уж конечно же, в последний раз.

До обеда оставалось всего лишь полчаса, не хотелось на это короткое время ехать в комендатуру, ведь на дорогу больше уйдет. В столовую офицер тоже не собирался, так как до сих пор был сыт, съев с утра изумительную кашу, сваренную Эльзой. Пришло в голову отправиться домой часа на полтора, чтобы отдохнуть и заодно проверить, чем занимались в его отсутствие слуги.

Дома оказалось все в полном порядке. Карл усердно красил крыльцо в темно-коричневый цвет, на котором не должно было быть видно грязи и следов. Собака, прикрепленная цепью к своей будке, с аппетитным чавканьем лакала месиво из большой миски. Завидев хозяина, она приветливо гавкнула, припала к земле и завиляла хвостом. Стефана всегда поражала способность овчарок мгновенно распознавать, кто в доме настоящий хозяин, несмотря на то, что он ее не кормил — это была обязанность Эльзы.

В гостиной, в камине, ярко пылал огонь. Сара подметала полы. Увидев Стефана, она испуганно сжалась, помня, что он обещал ее пристрелить, но офицер прошел мимо, даже не взглянув на нее. Эльза жарила лепешки на кухне. Стефан зашел, чтобы перед ней извиниться.

— Эльза, я виноват, я сегодня утром не сдержался и съел всю вашу кашу, — печально вымолвил он, замирая в дверном проеме. — Было очень вкусно. Сварите себе новую порцию. И возьмите к чаю галеты из моего пайка, я все равно их не люблю, на восточном фронте наелся.

— Хорошо, господин офицер, как прикажете, — откликнулась женщина с ровной улыбкой на губах.

Создавалось такое ощущение, словно она решила не ругать излишне прожорливого и непослушного ребенка.

Равиля не было видно, и это понятно, ведь Стефан не назначил ему никаких домашних обязанностей, поэтому парень, скорее всего, коротал время в своей комнате.

Неожиданно немца осенила идея как ему приятно и с толком провести свое обеденное время, одновременно наполнив жизнь Равиля новыми смыслом и эмоциями. К тому же, накопившееся раздражение требовало немедленного выхода, и Стефан отлично знал, как это сделать.

Он прошел в свою спальню и отворил дверцы шкафа. На одной из перекладин висели его ремни, все из натуральной кожи, тяжелые, только разные по ширине и по цвету. Некоторое время он ощупывал каждый, прикидывая, какой из них будет наилучшим образом соответствовать поставленной цели. Наконец, он остановил свой выбор на жестком ремне шириной примерно в три сантиметра. Он бережно снял его с вешалки и, заодно прихватив злосчастные наручники, направился в комнату к Равилю.

Стефан застал парня сидящим на подоконнике. Что же тот надеялся увидеть там, за окном? Пейзаж был безрадостным. Бараки, бараки, бараки, колонны тощих и изможденных узников, дымящие трубы. Заметив, что к нему зашел офицер, юноша тут же соскочил с подоконника и опустил глаза. Он все еще был бледным, реснички его дрожали.