Сидни скучал по игре. Регулярно покупал ежегодный справочник по крикету «Уизден», слушал по радио репортажи с тестовых матчей и когда бы ни шел мимо площадки, где играли в крикет, останавливался и досматривал до конца овер. Ему казалось, будто игра создавала параллельный мир — драматический, возбуждающий, своеобразную метафору превратностей мира реального.
Крикет был типично английской игрой, думал Сидни: демократичной (существовали команды самого разного уровня мастерства), общинной (крикетные площадки зачастую находились посредине деревенской лужайки) и веселой (среди игроков попадались чудаковатые персонажи). В перерывах подавались типичные образцы национальной кухни: чай с молоком, сандвичи с огурцом, бисквиты, лились потоки пива. Игра была красочной и радовала глаз — пятнадцать одетых в белую форму мужчин перемещались по зеленому полю, образуя геометрические узоры, словно ими управлял некий небесный руководитель.
Приближаясь к стадиону, Сидни почувствовал сырость и капли влаги в воздухе. Самый подходящий день для начала матча с подач. Умеющему как следует закрутить мяч есть над чем поработать. И если «Гранчестер» выиграет жребий и найдется парочка ребят, умеющих управляться с мячом, можно надеяться на сбитые калитки и победу.
Сидни верил, что в крикете все происходит по науке. Здесь даже ученая степень по физике может пригодиться, поскольку подающий должен учитывать атмосферные условия: как влажность воздуха повлияет на траекторию полета мяча или поможет его закрутить. Бэтсман — тот, кто отбивает подачи, — обязан знать анатомию человеческой руки: как пальцы охватывают мяч, а запястье, вращаясь, способно пустить его по множеству траекторий. В этом мире соединялись знания естествоиспытателя и психолога. Бэтсман, чувствующий калитку и представляющий, как она может рухнуть, более подготовлен к хитростям подающего боулера, который, в свою очередь, держит в сознании каждый участок травы на игровой площадке — питче. В конце лета, как бы трава ни побурела и не пожухла, требуется проникнуться ботаникой и геологией игрового поля, прежде чем все двадцать два ярда земли на питче заснут на зиму, чтобы в следующем сезоне открыть крикетистам новые возможности.
На стадионе «Феннерз» Сидни чувствовал себя как дома. Площадку украшал внушительный павильон, отдельно было установлено деревянное табло, а дальше имелись два отгороженных сеткой участка для тренировок. Вскоре воздух заполнился знакомыми звуками: об пол шмякались сумки, биты со свистом разрезали воздух, по цементному полу скребли шипы крикетных туфель. В памяти живо промелькнули воспоминания о школьных днях: запах свежескошенной травы, столбики калиток, щелчки отсчитывающего очки табло. День, наполненный предвкушениями и чаяниями.
Сидни пригласил обоих капитанов в центр поля и подбросил монетку в полкроны. «Орел» угадал капитан соперников и принялся расставлять игроков. Этот человек хотел воспользоваться преимуществом, выиграть с самого начала несколько калиток, чтобы знать, сколько ранов должна заработать его команда для победы. Сидни взглянул через поле на двух энергичных боулеров, разминающихся на огороженном сеткой участке. Выглядели они великолепно.
Настроение Сидни упало, как только он заметил двух гранчестерских дам, пришедших с корзинами продуктов. Когда местная команда вышла на поле, они заулыбались и замахали руками, показывая на плоские термосы, завернутые в пергаментную бумагу сандвичи и бутылки с пивом. Как бы он хотел, чтобы Хильдегарда тоже здесь находилась — изящно сидела бы на коврике у границы поля, а перед ней стояла бы корзина из ивовых прутьев.
— Быстрее, Сидни, выходим на центр! Вы что, заснули? — Это был Роджерс Уилсон, второй судья, констебль для специальных поручений инспектора Китинга, который должен был бы нравиться Сидни, но священник не питал к нему симпатию из-за его вечной манеры делать вид, будто чрезвычайно загружен.
«Гранчестер» начал неудачно — проиграл две искусные подачи Горацио Уолша, и в павильоне сразу раздались голоса.
— Разве это справедливо? — возмущался капитан «Гранчестера» Эндрю Редмонд. — Почему игрок команды «Вест-Индианз» выступает за Уиттлфорд? Разве не должно быть, например, правила, согласно которому человек может играть за местный клуб, если прожил в здешней местности не менее пяти лет? И вообще, как этот иностранец оказался в Уиттлфорде?
Сидни заметил, что раз Горацио впустили в страну, пусть даже по колониальному паспорту, он имеет право играть за кого захочет. И не «Гранчестеру» жаловаться: ведь у них самих боулер — индиец Зафар Али, прославившийся убийственными закрученными бросками.
Процесс судейства оказался более утомительным, чем предполагал Сидни. Надо было не сбиться, считая число подач в овере, и для этого перекладывать шесть камешков из кармана в карман. Следить за ногами боулера, чтобы тот не совершал подачу из запрещенного места. Решать, справедливо ли обвиняют бэтсмана, будто он, защищая калитку, блокировал мяч ногой. Оценивать, как произошла поимка мяча игроком: в воздухе или после отскока о землю, и предвидеть, что случится дальше. В общем, похоже на работу детектива. Ничто не должно ускользнуть от его внимания.
Через двадцать минут после начала игры, когда счет «Гранчестера» был 8 и две проигранные калитки, Сидни определил у местного бакалейщика и четвертого бэтсмана блок мяча ногой перед калиткой. Когда еще через несколько ранов, без единого выбитого за пределы поля мяча, «Гранчестер» оказался в тяжелом положении: 15 очков и три проигранные калитки, требовалось, чтобы вновь вступающий в игру бэтсман (коронер Дерек Джарвис), становясь рядом с капитаном у криза, сделал все возможное и выровнял команду.
Сидни не ожидал, что коронер может так точно определять траектории и расстояния и безошибочно выбирать, с каким мячом играть, а какой пропустить. Удивительно, как крикет отражает характеры: терпеливый, нетерпеливый; методичный, невнимательный; смелый, опасливый. Вот, например, как люди рассчитывают удары: одни будто не делают никаких усилий, и мяч сам попадает на биту; другие, совершая дикие замахи, уповают на Бога, надеясь, что Он поможет встретиться бите с мячом. Какие разные люди, и как их различия проявляются в игре!
После шести оверов и двух подач, не принесших очков, при счете 15:3 Горацио Уолш отправился отдыхать, и его сменил не такой опасный боулер противника — он не закручивал мяч и кидал с отскоком влево. Дерек Джарвис и Эндрю Редмонд стали наращивать счет. Они хорошо понимали друг друга, и Сидни сиял от удовольствия, когда менее чем через час коронер заработал пятьдесят ранов.
Его покорила игра Джарвиса. Не бывает, чтобы игрок проявил себя, не приложив усилий — вышел на питч, сразу показав класс. Для этого требуются упорные тренировки. Безусловно, в игре случается непредсказуемое, и удача нередко норовит вмешаться. Но Сидни верил, что если у человека за плечами немалый опыт, то он сам кует победу в игре. Средний счет в крикете не обманывает, хотя бывают волшебные дни, когда путаются все прогнозы. Однако статистика помогает заглянуть в будущее. Как гласит известная поговорка: «Игрок может потерять на время форму, но класс — никогда».
Дерек Джарвис заработал свои законные 50 очков, но стоило чуть расслабиться, и его игра закончилась. Он послал мяч в поле и, оглянувшись, собрался бежать к противоположной калитке, но услышал окрик капитана: «Нет!» Послушавшись Эндрю Редмонда, коронер с середины питча повернул назад, но на место встать не успел: охраняющий калитку получил быстрый, точный пас, и Джарвису пришлось отправиться в павильон. При счете 140:3 «Гранченстер» покатился вниз. В половине четвертого Эндрю Редмонду пришлось наблюдать, как несильно отбитый мяч перехватили в воздухе. При заработанных 188 очках команда потеряла восемь калиток, причем две последние были сбиты одна за другой. Их мастер крученого броска, индиец Зафар Али, ушел с места бэтсмана ни с чем — Уолш перехватил отбитый им мяч.
Устроили перерыв на чай, и Сидни порадовался, что и миссис Магуайер принесла два сладких пирога и помогала раздавать сандвичи с мясным паштетом. Жена бакалейщика, Рози Томас, разливала кипяток из большого электрического чайника, а ее дочь Энни предлагала вспотевшим на поле игрокам домашний лимонад. Теплая обстановка стала еще более домашней, когда неожиданно появился Леонард Грэм. Он пошел выгулять Диккенса и завернул на стадион, чтобы посоветоваться по срочным делам прихода (один из звонарей упал с лестницы, и его надо было навестить, а церковный сторож не удосужился покосить траву перед кладбищем). Только мужчины принялись вполголоса обсуждать проблемы, как их разговор прервала миссис Магуайер:
