Посвящается Мэрилин

Когда над деревенькой Гранчестер померк дневной свет, прихожане зажгли огонь, опустили на окнах шторы и, ограждая себя от опасностей тьмы, заперли на замки двери. Чернота за порогом служила memento mori[1], ночным напоминанием о мрачном крае, откуда не вернулся ни один путник. Но каноник Сидни Чемберс не испытывал страха. Ему нравились зимние вечера.

Дело было восьмого января 1955 года. Далекий Кембридж в завораживающе лукавом свете луны казался почти двухмерным, а здания колледжа на фоне темнеющего неба напоминали гравюру со страниц детской сказки. Сидни представил заточенных в башнях принцесс, рыцарей, скачущих через дремучие леса в поисках опасных приключений, и дровосеков, везущих груженные поленьями повозки, чтобы поддерживать огонь в огромных каминах средневековых залов. Река Кем застыла во времени, ее воды превратились в лед и скрылись под сорванными с деревьев ветвями, прутьями и палой листвой. Снег запорошил мост Клэр, соорудив на украшениях парапета четырнадцать снежных комьев. Казалось, они слеплены каким-то гигантом, который теперь возвышался, расставив ноги, над моделью английского университета. Чуть в глубине и к югу за полосой побелевшей травы возвышалась часовня Королевского колледжа. На крыше, дорожках и у основания ее островерхих башенок лежал снег, известняковые стены словно лучились светом. Ветер крутил вокруг здания вихри и швырял хлопья в лепные украшения и переплеты окон. Витражные стекла потемнели, будто предчувствуя, что случится нечто неведомое: новая Реформация, или воздушный налет, или даже конец света. Тишину ночи нарушали лишь случайные звуки: шум проехавшей машины, пьяный крик, шаги совершающих обход университетских надзирателей. На желобах колледжа Тела Господнего — родного колледжа Сидни — наросли настоящие сталактиты, со свесов крыш Старого двора сползали рваные снежные пласты, тяжелые комья падали на землю со свода главных ворот. У увенчанной шипами ограды лежали велосипеды, спицы побелели от инея. Вечер был из тех, когда приятно задернуть шторы и в компании стаканчика горячего пунша и верного пса устроиться с хорошей книгой в любимом кресле у огня.

Сидни с удовольствием пропустил пару пинт в «Орле» с добрым приятелем инспектором Джорджем Китингом и собрался домой. Было часов десять вечера, и студенты сидели взаперти в своих комнатах. Войти в этот час можно было только через сторожку привратника, за что с припозднившихся взималась плата в один шиллинг. Подобная либеральность продолжалась до полуночи, после чего вход официально запрещался. Если же кому-то все-таки требовалось пробраться к себе в предрассветные часы, оставалась единственная возможность — незаконное вторжение на манер вора-форточника. В бытность студентом, лет за десять до того, как стать викарием Гранчестера, Сидни проделал именно это: подошел к колледжу по Фри-скул-лейн, перебрался через забор у церкви Святого Бенедикта, поднялся по водосточной трубе и, пробравшись по крышам над зимним садом, проник в здание через открытое окно в квартире — директора колледжа.

Вскоре после своей шальной выходки Сидни узнал, что этот маршрут был более известен, чем он предполагал: дочь мастера Софи в надежде на небольшое ночное развлечение частенько оставляла окно своей спальни открытым. Ночной альпинизм превратился в излюбленный в Кембридже спорт, и жажда буйного веселья заставляла студентов совершать все новые восхождения. С луковицеобразного купола факультета богословия они скатывали луковицы, на «шатающейся» башне библиотеки оставляли зонтики, а один канадский студент Королевского колледжа носился с безумной мыслью затащить на крышу своего учебного заведения стадо коз.

Страх быть пойманным с последующим исключением из университета удерживал Сидни от активного участия в подобных приключениях, но слухи о бесстрашных подвигах городских верхолазов подпитывали разговоры в комнатах отдыха общежитий. Университетские власти, надеясь прервать порочную практику, увеличили число ночных дежурных, однако студенты продолжали рисковать своим будущим во имя свободы и бесшабашной отваги и потихоньку сговаривались фотографировать друг друга во время очередных восхождений на Великие ворота колледжа Святой Троицы, Новую башню колледжа Святого Иоанна или северный фасад Пемброука.

Серьезным испытанием среди помешанных на восхождениях считались восьмиугольные башни часовни Королевского колледжа. В ту ночь экспедицию возглавлял Валентайн Лайал, научный сотрудник колледжа Тела Господнего. Последствия оказались драматичными.

Сидни насторожила суета на Кингз-парейд. Шум был такой, что он решил сделать крюк и посмотреть, что там творится, и с Бенет-стрит повернул не как обычно, налево, а направо.

Лайал был закаленным ночным альпинистом, о нем в университете ходила молва. Опытного верхолаза сопровождали его аспирант Кит Бартлетт, светловолосый спортсмен атлетического телосложения, и коренастый третьекурсник Рори Монтегю, которого призвали, чтобы он сделал для истории фотографии.

Все трое были в свитерах поло и спортивных туфлях. Подъем происходил в два этапа: с земли на крышу и с крыши на северо-восточную башню. Восхождение возглавил Лайал: хватаясь между точками крепления за тросовый молниеотвод, он подтягивался вверх и уже достиг высоты в двадцать футов. На плече Лайал нес свернутую стометровую веревку. Ноги у него действовали как рычаги, отталкиваясь от стены и при этом переступая вверх, а руки, способствуя подъему, попеременными движениями удерживали тело рядом с каменной кладкой.

Сопровождающие его «альпинисты» следовали за ним с фонарями и, немного отдохнув на широком скате, пошли на штурм «вершины». Втиснулись в расселину между стенами, уперлись спинами в одну из них и ступнями в другую и, действуя ногами, поднимались вверх. Каменный выступ, на который они опирались, был четырех дюймов шириной, а подъем происходил под косым углом. Сидни увидел, как один из стенолазов замер и посмотрел на металлическую решетку под собой. Он находился на высоте пятидесяти футов над землей, и ему оставалось подняться еще на сорок. Университетские надзиратели уже явились на место действия.

— Может кто-нибудь за ними слазить? — произнес Сидни.

— Стоит полезть, и они сами убьются, — сказал кто-то ему. — Узнаем их фамилии, когда спустятся. Вряд ли они из этого колледжа. Наверное, прятались, когда надзиратели совершали обход. Пора их выходкам положить конец, каноник Чемберс. Они считают это спортом, но если что-нибудь случится, отвечать будем мы.

Верхолазы собрались у подножия восьмиугольной башни, шестью ярусами возвышающейся над кровлей. Некоторые секции со сквозной ажурной каменной резьбой были легкодоступны — имелось за что ухватиться. Трудности представляла высота парапета. Лайал начал обходить восьмиугольник и обнаружил несколько вентиляционных отверстий в камне над первым свесом. Они были пятнадцати дюймов в глубину и в ширину, и он сумел воспользоваться ими в качестве короткой лестницы. Теперь Лайал оказался в сотне футов над землей.

Он вскарабкался на парапет, добрался до выполненной в шахматном порядке каменной резьбы у вершины восьмиугольника и крикнул:

— Ребята, осторожно, камень здесь осыпается! Следите, чтобы одновременно у вас было три опоры: рука и две ноги или две руки и нога.

У Рори Монтегю стали сдавать нервы. Приблизившись ко второму свесу, он увидел, что впереди на протяжении пяти футов ухватиться не за что.

— У меня не получится, — пробормотал он.

— Не сдавайся! — подбодрил Бартлетт. — Пользуйся коленями. Прижимайся к камню. И не отдаляйся от стены.

— Ничего не получится.

— Осталось всего двенадцать футов.

Лайал находился уже на втором свесе.

— Нужна фотография.

— Не сейчас, — возразил Бартлетт.

— Помогите, я застрял! — крикнул Монтегю.

— Не гляди вниз!