– Вижу, ночная принцесса и год спустя не отпускает Мишеля. Я угадала? Только говорите правду, Александр Иванович.

– Мне трудно судить. Любовь – штука тяжелая, а несчастная – вдвойне.

– У него испортился характер из-за той любви.

– Вашвысокоблагородь! – вопил денщик из чащи.

– Что там, каналья? – досадливо крикнул Суров, не отрывая от Марго бирюзовых глаз, завораживающих всех дам, и ее тоже.

– Тута… эта… Гляньте! Девица вроде как…

– Так девица или вроде как? – не двинулся с места Суров.

– Девица! – выкрикнул панически Степан. – Вроде как тут! Ваше сиятельство, ну, хочь вы погляньте!

Ее сиятельство ловко подхватила шлейф амазонки и перекинула его через руку, ведь ходить по заросшей травой земле с таким тяжелым и неудобным довеском – мучение. Наверняка тот идиот, что придумал шлейфы и корсеты с турнюрами, носил брюки и фрак.

– Идемте, Александр Иванович, – сказала она со смехом. – Посмотрим, что напугало вашего Степана.

Кто бы мог подумать, что человек, побывавший в сражениях, чего-то там испугается в лесу при свете дня? «Наверняка глупый денщик приготовил шутку», – решила Марго и готовилась задать ему трепку, ибо он оторвал ее от Сурова.

Физиономия Степана напоминала мордочку щенка перед пастью огромного волкодава, он был неестественно красным и указывал большим пальцем руки себе за спину. Разумеется, мужчины, прежде чем сделать шаг, сто раз подумают, так и Суров: дойдя до Степана, остановился и уставился на него с вопросом, мол, что случилось? Но не Марго. Она была бесстрашна, как амазонка, однако у ее бесстрашия имелась другая сторона: Марго сначала делала, а думала позже, поэтому без задержек и вопросов она прошла, куда указывал денщик, да наткнулась на тело.

– О боже! – вскрикнула она, ухватившись за ствол дерева.

В траве лежала на спине юная девица без признаков жизни, по одежде – из мещан: платье темно-серого, почти черного цвета, прилегающее в талии, сшито из фабричной хлопчатобумажной ткани; юбка внизу широкая, но по краю не было оборки – излюбленной детали мещанок. Из украшений – лишь дешевенькие сережки в ушах да узенькая бейка белого цвета по краю ворота-стойки. На ногах – тяжелые и стоптанные башмаки, но нижняя юбка, выглядывавшая из-под платья, отличалась белизной.

Восковое лицо девушки было повернуто в сторону, одна рука откинута, вторая покоилась на животе. Наполовину расплетенная коса закрывала откинутую руку, на которой узкий рукав платья был сдвинут выше локтя, и только волосы на концах косы оказались немного выпачканы кровью.

– Как она здесь очутилась? – произнес Суров в ухо Марго.

Чтобы ответить на вопрос «как?», надо понять, что случилось с девицей, но пока даже предположений не было. Марго подошла ближе к телу, наклонилась и, опершись рукой о колено, а второй придерживая длинный шлейф белой вуали, свисавший с цилиндра, осмотрела умершую.

– Раз на волосах кровь, значит, есть и рана, – сказал подполковник.

Стеком Марго приподняла часть волос, освободив руку девушки, тут-то и стало понятно: на запястье зияла ужасающе глубокая резаная рана.

– Видать, сама себя порешила, – вздохнул Степан, крестясь. – Экая жалость, ведь молоденькая… Как ее зверь не растащил?

Суров обошел Марго, присел на корточки и полностью убрал с руки девицы волосы, он недолго думал над загадкой, выпрямившись, сказал:

– Ежели она пришла сюда умереть, где же кровь? Поглядите, одежда, трава и земля чистые, а из вены кровь рекой льет, поверьте. Не странно ли? И где орудие, которым она разрезала себе руку?

– Могет быть, она на ем, на орудии, лежит, – предположил Степан.

– Тут дело нечисто. Как хотите, Маргарита Аристарховна, а без полиции не обойтись. Не бросать же труп девицы на съедение зверям?

– Мишель! – позвала Марго. – Мишенька, поди к нам!

А тот, забыв недавнее недовольство, увлекся собиранием ландышей, наслаждаясь лесным царством, потому на зов сестры пошел неохотно.

– Марго, тебе пришла в голову новая причуда? – Однако ворчанию его пришел конец, когда Мишель увидел труп девушки. – Позвольте, это… что?

– Милый… – Марго забрала из его рук ландыши и велела: – Бери Степана, скачите в участок. Непременно добейся встречи с Зыбиным Виссарионом Фомичом, он начальник следствия. Скажи, я прислала за ним и что в лесу мы нашли труп девицы, у нее глубокая рана на руке, и неясно, что произошло. Мы с Александром Ивановичем будем ждать вас здесь. Поторопись, Мишель…

Открыв дверь ключом, Павел Рогозин еще с порога крикнул:

– Жена, муж пришел!

Алисия не появилась с привычной приветливой улыбкой, не чмокнула его в щеку и не забрала кейс, чтобы отнести в кабинет, не принялась расспрашивать о новостях, которых в его работе хватает. Переобувшись, Павел прошел в комнату, там и увидел жену, лежащую на диване, и переполошился:

– Тебе плохо? Я вызову «скорую»…

– Нет-нет, я… спала…

Она с трудом села, и хотя после глубокого сна человек не сразу становится деятельным, тем не менее Павел не успокоился:

– Ты бледная, я все же вызову…

– Не надо, я в норме, – сказала она твердо и в то же время холодно, а холодность не вязалась с мягкой и предельно щепетильной Алисией, трепещущей от одной мысли, что она кого-то может невзначай обидеть.

По традиции она отправилась готовить ужин, Павел, проследив за женой и удостоверившись, что походка у нее ровная и бодрая, признаков недомогания не видно, ушел на балкон курить, прихватив документы. Как все загруженные люди, он продолжал работать и дома, ведь необходимо контролировать подчиненных, учитывая не только разгильдяйство людей, но и нечестность, нередко жена помогала ему разобраться в финансовых дебрях. Он любил работать дома, притом не запирался в кабинете, напротив, совмещал просмотр телевизора с изучением кипы бумаг, точнее, в «ящик» практически не смотрел, потому его внимание не рассеивалось. Алисии было приятно, когда он находится рядом, ей нужны положительные эмоции, к тому же дома есть все удобства: халат, диван, ароматный чай и забота жены.

Он пришел на кухню с документами, машинально сел, но Алисия не забрала у него бумаги, как часто делала, а поставила тарелки и с осторожностью опустилась на стул. Как она садилась, а это был маленький прокол, он не увидел, иначе схватился бы за телефон. Учуяв запахи мяса и специй, ударившие в нос, Павел искал, куда бы деть бумаги, и жена подсказала:

– Положи на барную стойку.

Сказано – сделано, хотя он привык, что Алисия сама находит место документам, а также сует вилку с ножом ему в руки, кладет на колени салфетку, короче, ритуал был нарушен. Это лишь подтверждало, что сегодня жена не такая, явно что-то случилось, хотя это наверняка пустяк. Алисия склонна преувеличивать всякие мелочи, она же полностью отрезана от мира, любая ерунда ей кажется громадным событием. Но пока он начал с избитого вопроса, жена ведь после мелких неприятностей теряет аппетит:

– Почему ты не ешь?

– Не хочется.

В уме Алисия выстроила фразы задолго до его прихода, но не думала, что так нелегко будет их произнести. Глядя на Павла, как ни в чем не бывало поедающего ужин, не скажешь, что он вынашивает далекоидущие планы, которые осуществить проще простого, но он не отваживается, значит, это сделать должна она, и сейчас. После паузы, во время которой Алисия подавляла дрожь и собирала всю свою решительность, она, кусая губы, выдавила:

– Павлик, сегодня приходила Елена…

– Ленка? – пережевывая горячую отбивную, хмыкнул он. – Денег клянчила? Я же сказал, без меня ничего не давать.

– Не племянница. А Елена… твоя Елена.

– Моя? – не придал он значения намеку, ну, не расшифровал, что означает «твоя Елена». – Как фамилия? У нас много Елен работает.

– Она не из фирмы, как я поняла, она… В общем, Павлик, я не буду препятствовать… тебе следовало об этом сказать мне раньше.

Павел уставился на жену, будто не понимал, о чем она сконфуженно и тихо лепечет, и с недоумением произнес: