- Это была игра, Дерек! Пойми же, наконец… Если подобраться поближе, ты оказываешься таким доверчивым. - он усмехается и идёт к двери. Оборачивается. - Я заранее знал: если Арая поймёт, что между нами что-то есть, то последующие охотники, узнав об этом от неё, будут мучить тебя, чтобы добраться до меня, и при этом, также, будут выкладывать мне всю нужную информацию. Ты был наживкой, Дерек. Я думал, ты понял, что это игра ещё в самом начале… - лис наигранно потирает подбородок, и удивлённо приподнимает бровь. - Ну да, ладно… Что уж сейчас… Просто, пойми. Я не люблю тебя. Я не любил тебя. Ты был моей игрушкой и куклой для убийства… Мне жаль, Дерек. Хотя, нет. Я опять вру… Надо же… Но играть с тобой было весело.

Он поворачивается к выходу, но его останавливает тихий голос.

- Я знаю, что ты лжёшь, Стайлз. Я слышу, как ровно бьётся твоё сердце, чувствую, как от тебя пахнет равнодушием. Но знаешь… Когда действительно любишь человека, когда знаешь его до мельчайших подробностей… Его тело и душу… Всегда можно определить врёт ли он. - мальчишка всё ещё стоит на месте. Он же тоже супер-пупер способный. И он тоже слышит. Как на каждом чёртовом слове сердце волка так странно сбивается… Как он лжёт. - И я не знаю зачем тебе это, но видимо это что-то очень важное. Не волнуйся, я прощаю тебя…

Невысказанное обещание докопаться до сути повисает в воздухе. Мальчишка нагло хихикает, скрывая за этим промелькнувший стон боли и агонии, и резко отвечает.

- Мне насрать, Дерек. Я ненавижу тебя.

Он выходит, с громким хлопком закрывает за собой дверь. Спускается в машину, садится за руль и тут же срывается с места.

Отъезжает настолько далеко, что уже не слышит как оборотень, пытающийся контролировать трансформацию, падает на пол и издаёт тихий задушенный вой, прежде чем начать плакать.

***

Еле успевая затормозить, мальчишка выскакивает из автомобиля и, с размаху захлопнув дверь, быстрым шагом идёт к калитке рядом с воротами. Ему насрать если кто-то вдруг захочет украсть его малышку… Старую чёртову грёбанную развалюху, блять.

“Кладбище Бейкон Хиллс” встречает его тишиной.

“Новый дом его отца” встречает распростёртыми объятьями.

Стайлз накидывает капюшон и натягивается его посильнее. Засовывает руки в карманы худи.

Шаги становятся неуверенными, как только он пересекает невидимую границу и ступает на мёртвую землю. Вытирать мокрые дорожки на щеках нет смысла - они всё равно не остановятся. Хотя, окей, возможно он ни черта не видит из-за воды в глазах, но тут уж пусть супер-пупер способности поработают. Должны же они пригодится хоть где-то…

Лис вернул контроль, когда они ехали по оживлённой улице на далеко не маленькой скорости. У Стайлза началась паническая атака прямо за рулём.

Следующее воспоминание - въезд на парковку кладбища… И, если честно, как-то совсем не волнует этот маленький провал в памяти.

По мере приближения к тому месту, мальчишка начинает замедляться. Ноги не слушаются, слабеют, всхлипы становятся громче, плечи сотрясают маленькие землетрясения.

И он, ожидаемо, не доходит. Падает на четвереньки в десятке метров от отца с матерью, между чужих холодных отстранённых могил, и, комкая в пальцах чёрную землю, дрожит сильнее беззащитного листка на ветру. Слёзы стекают по носу и с самого кончика медленно летят, разбиваясь и орошая незнакомые ему трупы.

На лице, скрытом в тени капюшона, появляется шальная пугающая улыбка.

“- Я сделал правильно. Я… Я молодец. Я…”

Вгоняя пальцы глубже, он срывается на крик, бьётся, как птица в силках, выкорчёвывая землю и вбивая в неё кулаки. И до его слуха почти доносятся точно такие же крики мёртвых… Мёртвых, что тоже успели совершить в своей жизни кучи неисправимых ошибок.

Они стонут, воют, рвутся из деревянных ящиков, раскидывая в углы личинок и червей, что уже давно сожрали их мозги и глаза, оставив тела пустыми… Пустыми, но помнящими…

Ветер проносится вихрем, срывая с темноволосой головы капюшон, и улетает в высокие кроны живых бесчувственный деревьев. Мертвецы пугаются затихая. Стайлз затихает тоже, почувствовав себя вдруг невероятно уязвимым в своём одиночестве и боли.

Агония проходит самый пик. Теперь остаётся только медленный спуск в ничто. В… Это даже пустотой не назвать. Потому что пустота предполагает какое-то пространство… А это…

Это ничто.

Зажмурившись, он садится на колени и отряхивает, вытирает о кофту, ладони. Более-менее чистыми руками утирает щёки. На них остаются серые грязные разводы.

Кожа неприятно стягивается от высохших солёных капель и Стайлз усиленно пытается стереть с неё это неприятное ощущение. Ногтями царапая, разрывая, добираясь до полости рта, через порванные щёки, и вырывая себе язык, потроша глотку. Чтобы больше не позволить себе говорить. И кричать не позволить тоже.

Ладно. Снова пустое.

Поднимая тяжёлые веки, он смотрит только вперёд. Встаёт, тут же чуть ли не крошась себе под ноги, и идёт. Идёт к ним.

Садится посередине, облокачиваясь на отца. Опираясь на него в поисках поддержки, как и всегда, после ухода матери.

Вытягивает длинные ноги, одну согнув в колене, ставит в упор, кладёт на неё безвольную руку. Другой же, рядом с надгробием матери, зарывается в грунт, мягкий и тёплый, нагретый ярким пышущим жизнью солнцем. И запрокинув лицо к небу всё ещё плачет…

В голове, будто на повторе “Дерек” и “прости”. Неизвестно чего больше…

Тогда, в начале лета, история была почти такая же. Как говориться, всё повторяется. Только…

Тогда он отказывался, потому что боялся самого себя и того, что он может навредить Дереку.

Сейчас он отказался, потому что боится за него; за то, что они могут навредить его Дереку.

Смена приоритетов. Хотя, может и нет. Вся эта умная поебень иногда сильно напрягает.

Просто он берёт и защищает то, что принадлежит ему по праву. Защищает так же, как защищал отца. Как защищал Скотта.

- Я, кажется, снова накосячил, пап… Я не знаю, как до этого дошло… - он трёт глаза рукавом свободной руки и судорожно вздыхает. Слёзные железы начинают иссякать. Главное не думать о нём…. Поздно. Пластинка идёт на новый начальный круг. - Я… Я…

Какая удивительная вещь - память. Да и весь мозг тоже. Нейроны, нервные узлы-пучки-кучки, тончайшие нити нервов… Это всё замкнуто в его голове восемь на двенадцать и иногда перемыкает. Как сейчас.

“ДерекДерекДерекДерекДерекДерекДерек…”

“Простипростипростипростипростипрости…”

Он зажмуривается, пытаясь веками выдавить себе глаза, и с размаху ударяется черепом об отцовское надгробие. Капюшон, которого до этого там не было, смягчает удар и Стайлз хмыкает. Догадаться не трудно…

“Ладно, пап, больше не буду.”

Эта случайность отрезвляет. Заставляет открыть глаза, чтобы увидеть размытые кляксы деревьев и неба. Чтобы вдохнуть глубже, сглотнуть, смачивая горло. Вытащить пальцы из земли и просто положить ладонь, прикасаясь к матери. Даже сквозь метры… Даже если бы сквозь километры.

- Меня возможно… Не будет какое-то время. - мальчишка шмыгает и трясёт головой. Собирает себя из осколков. - Но мы скоро увидимся, я обещаю. И мам… Смотри, чтобы он не ел много холестерина, ладно… - прижав ладонь с привкусом кладбища ко рту, он сдерживает волны накатывающихся рыданий. - У него больное сердце, мам, ты же помнишь…

Главное глубоко дышать. Не думать. Главное сделать последний рывок и разорвать зубами ленту финиша.

Главное… Главное…

Фильтруя лёгкие добрых минут десять, мальчишка достаёт сигареты. Неловко поднимается и слегка пошатнувшись, хватается рукой за отца.

- Спасибо, пап… - вылетает на автомате. Поняв, что сказал, Стайлз затягивается, тут же уничтожая почти одну треть всей сигареты, и выпускает дым в небо. Чтобы родители не дышали это дрянью… - Простите меня. Я люблю вас. Обещаю, ещё вернусь…

И развернувшись, мальчишка медленно идёт на выход. Его спина сгорбилась, а ноги еле плетутся.

Ветер поднимает в воздух тучу застарелых опавших листьев и, очертив в несколько долгих секунд фигуру плачущей матери, что цепляется за печального отца, улетает прочь. Пара листочков летит вслед Стайлзу, как бы пытаясь удержать его нежной рукой родительницы, но они, лишь мазнув по красной кофте, так же как и другие опускаются на землю.