В чём смысл?..

Кофе в чашке чуть дымится, а Тор тоже дымится, только не от жара, а от воспоминаний. Они в каждом уголке кухни, но на самом деле в каждом уголке дома, и… Даже если он сожжёт его/себя/весь грёбанный мир, уже ничто не поможет.

Ничто не спасёт его от потери смысла.

Раздаётся звонок в дверь. Он не сдвигается с места. Глупо надеется, что это один из последователей Лафея, который пришёл за Локи, и совершенно случайно пустит пулю ему меж глаз. Это не так плохо, как звучит, знаете.

Намного хуже, Ванда, что стоит на пороге и листает новостную ленту. Подняв голову, она улыбается ему, но не слишком долго. Как только видит выражение его лица, тут же бледнеет.

Тор мог бы сказать многое этой «избранной», но не говорит ничего. Просто разворачивается и идёт назад на кухню. Если она захочет, сама зайдёт, — не маленькая.

— Тор… — она проходит в кухню, изначально разувшись и оставив сумку в коридоре, и садится за стол напротив него. Пытается привлечь внимание: — Тор, посмотри на меня, пожалуйста…

Он сжимает кружку пальцами, смотрит в разноцветные отблески на малюсеньких пузырьках кофе и пытается удержаться, чтобы не сорваться на грубости. Выжимает сквозь сжатые зубы:

— Если тебя он подослал, то лучше бы тебе уйти.

Ванда фыркает и вздыхает. Поднимается и по-хозяйски делает и себе кофе тоже. Говорит между делом:

— Я пришла сюда сама. Он не знает, что я здесь.

Тор фыркает на такое «самовольное» и глупое решение, не может удержаться от того, чтобы не перебить её и не съязвить:

— Оу, ну, тогда тебе лучше быстрее уходить, а то вдруг он узнает, что ты здесь, тогда ещё тебе бойкот устроит. Хотя нет, как же он может, ты ведь его Ванда. Неприкосновенная и преданная с… — чуть не сорвавшись на грубость, парень делает большой глоток кофе.

Он кажется до жути прогорклым, но на самом деле это Ванда прогорклая. Точнее её присутствие.

— Перестань. И возьми себя в руки, чёрт побери. Ты парень или тряпка, Тор?!

— А может быть, тебе завалить своё ебало, а?! Может быть, тебе не лезть ко мне?! Ты мне никто: мы не друзья, не родственники, и я прошу тебя, если кроме как «возьми себя в руки» тебе сказать нечего, то выметайся, блять, отсюда, сука! Я устал брать себя в руки, я устал быть грёбанным козлом отпущения! Почему все думают, что, если я такой тупой, то мне должно быть проще, а?! Какого хрена, Ванда?! Почему я должен брать себя в руки, а не он?! Почему он не может взять себя в руки и исправить всё это, а?! Я тебе скажу, почему… Потому что всё закончилось. За-кон-чи-лось. Просто свали и оставь меня в покое, ладно?! Моё самочувствие тебя не касается, никого не касается! — он сжимает руки в кулаки с такой силой, что на предплечьях вздуваются вены, и сжимает челюсти чуть ли не до скрежета осколков зубов, впивающихся в дёсны.

Но он не срывается на крик. Говорит жёстко, грубо и медленно. Выставляет ограничительные ударения в словах.

Девушка всё ещё стоит у столешниц, и её глаза такие ошарашенные, такие удивлённые/оскорблённые/возмущённые. Она говорит:

— Я всё понимаю, но то, с чем пришлось столкнуться Локи, это непросто…

— Ты нихрена не понимаешь! Совсем ничего! — он медленно встаёт, раз за разом сжимает руки, а затем поднимает на неё горящие ненавистью ко всему миру глаза. Рычит: — Ему непросто, это очевидно, а мне каково?! Почему никто не думает о том, что чувствую я, а?!

Рычит:

— Всё это время я был рядом! Он нуждался во мне, и я был рядом, блять! Я переступал через боль, через эту дыру в моей груди, чёрт побери, и шёл к нему!..

Рычит:

— Я делал всё, что мог, и что теперь?! Он вышвырнул меня, сука! Просто выбросил! А я… Я…

«Любил его» не срывается. Никогда и ни для кого не сорвётся. Он никому об этом не скажет. Говорить, по факту, уже и некому.

Это не имеет смысла.

Он каменеет, застывает с вязкой, горчящей/горящей моросью внутри себя. Еле выговаривает, чуть не срываясь на крик:

— Проваливай из моего дома. Всё кончено, и тебе здесь делать нечего. Мне не нужна «поддержка» и «помощь». Я сам в состоянии справиться с…

— Тор, ты не понимаешь, Локи, он…

— Я сказал, выметайся! — он всё же срывается на крик и с силой ударяет кулаками по столу. Чашка чуть подпрыгивает, из рук Ванды выпадает ложка и звонко скачет по столешнице. Он кричит: — Проваливай! Видеть тебя не желаю! И слышать о этом ублюдке тоже! Выметайся!

Ванда отшатывается. Её глаза увлажняются, она делает шаг за шагом, сбегает в коридор, а затем хлопает входная дверь.

Тор шумно дышит, пытается контролировать себя, но контроль летит к чертям. Резко развернувшись, он случайно задевает стул и тот отлетает на пол.

Парень вбивает кулак в стену. Затем второй.

Руки пронзает боль. Она бежит от костяшек, по предплечьям и плечам, она бежит к его сердцу и просто впадает в тот поток боли, что струится по кругу внутри сердечной сумки.

После первого десятка костяшки стёсываются, кожа стёсывается. Появляется первая кровь.

И он заставляет себя остановиться. Упирается лбом в стену восстанавливая дыхание.

Ярость поутихает, физическая боль позволяет ему чуть выступить из того огромного вороха раздирающих чувств. Замерев в отдалении, Тор зажмуривается и просто боится подойти к ним ближе. Он не хочет разбираться в них, не хочет проходить через это раз за разом и снова, снова, снова, и до бесконечности.

Он просто хочет, чтобы это закончилось.

Оттолкнувшись от стены, парень подходит к кухонным шкафам и достаёт баночку с таблетками. На ладонь высыпается около пяти. Он не считает.

Просто закидывается ими, запивает остатками кофе и идёт наверх. Он надеется, что антидепрессанты, наконец, подействуют.

Он просто не знает, что кофе не только сводит на «нет» всё их действие, но и чуть ухудшает его. Что оно сводило на «нет» и чуть ухудшало его всё это время.

+++

Ему удаётся поспать. Недолго, мутно, вязко. Из сна вырывает звук мобильника.

Тор что-то неразборчиво мычит, перекладывает его из заднего кармана глубоко-глубоко под соседнюю подушку и немного сдвигается, уходя от ощущения сгиба одеяла упирающегося поперёк живота.

Телефон продолжает звонить. Как только вызов сбрасывается, тут же набирается вновь. Со стоном полного и глубочайшего недовольства Тор перекатывается на спину, еле разлепляет глаза.

С каждой новой ночью его всё сильнее одолевает бессонница, зато днём иногда спать хочется настолько сильно, что держаться нет никаких сил. Последние пару суток даже доходило до того, что он попросту засыпал на последних уроках. Учителя делали вид, что не замечали, но всё же…

На экране имя Бальдра. Снимать трубку совсем не хочется.

Тор знает, что его ждёт, и дело не только в Бальдре. Дело во всех вокруг.

«Правда» в том, что виноват он. Во всём, что бы, блять, не происходило.

А Локи просто бедный и несчастный. Он просто родился под неудачной звездой.

И Тору просто нужно угомониться. Нужно перестать вести себя, как «тряпка».

Он вздыхает. Благодаря несколько-часовому сну, морось больше не ощущается так остро, но зато ощущается пустота. Этакий провал внутри него, который с лёгкостью может обратиться раздражением, а затем и яростью и…

Тор просто не хочет брать трубку. Тор просто не доверяет себе.

Просто знает, что весь его контроль, годами нарабатываемый и так трепетно оберегаемый, больше не его. Также, как и Локи. Вот.

— Алло…

Игнорировать брата, портить отношения с ним совсем не хочется. Тор думает, что он всё же взрослый и сможет выдержать всё, что бы Бальдр ему не сказал. Тор даже не думает о том, как сильно может ошибаться.

— Надо же, наконец-то, я уж думал, ты никогда трубку не возьмёшь, малыш-Тор!

Его голос преувеличено весёлый, и парень сразу чувствует подставу. Ловушку. Угол, в который он только что сам же себя загнал.

И он старается делать вид, что он порядке. Старается делать вид, что совсем несвоевременная, пустая, лживо-радостная болтовня брата его не раздражает.