— Бальдр, пусти… — он буквально шипит, изворачивается настойчивее. Но тот все еще не шевелится, шумно, выжидающе сглатывает у него над ухом, жаждет ответа от младшего брата.

— Можешь делать, что хочешь, Бальдр. — он негнущейся рукой тянется к чайнику, наливает кипятка в кружку. Его голос твердый и какой-то слишком спокойный. Он говорит: — Но ты помнишь правила. Кто берет чужие игрушки без разрешения, с тем никто играть и дружить не будет.

Чайник с легким стуком опускается на место, а Бальдр разочарованно стонет. Пихает Локи в бок, будто бы это он тут во всем виноват.

— Ну, нет, так не интересно!.. Крошка-Тююр, что этот маленький засранец сделал с Тором?! Уу-жаа-снооо!.. Его теперь даже из себя не выведешь ради смеха!.. — он поджимает губы, отходит. Тор откладывает ложку и, наконец, оборачивается. С выражением полного удивления и сильнейшего раздражения на лице, взвывает:

— Прости, что ты сказал?! Бальдр, а ну-ка иди сюда!

Они выносятся из кухни так быстро, будто бы их ветром сдувает. Локи все еще стоит у стола, смотрит прямо перед собой и слышит как где-то на втором этаже Тор уже душит брата. Тот хрипит и пытается кричать, но выходит плохо.

На помощь ему никто не спешит.

Тюр вновь дергает уголком губ, фыркает, смотря на мальчишку:

— Добро пожаловать!..

Локи кивает, моргает пару раз. Его брови удивленно взлетают, опускаются. А затем рука поднимается к лицу.

Вздыхая, он потирает глаза и делает пару шагов вперед, чтобы налить и себе кофе тоже и проснуться окончательно.

+++

День проходит спокойно и весело. Бальдр все-таки оказывается жив и до самого вечера пытается всеми возможными способами поддеть Локи тем, что Тор назвал его «игрушкой».

Во время одной из таких попыток все заканчивается тем, что Локи раздраженно избивает парня подушкой.

В конце концов Тюр спасает их всех, — Локи и Тора от Бальдра, а Бальдра от него самого, — и уводит брата на вечеринку.

Новый год с каждым часом становится все ближе. Они заказывают пиццу с доставкой, играют на приставке почти до полуночи…

С каждой минутой он начинает ощущать, как внутри всё накрывает какая-то апатия. Невольно вспоминается все, что происходило с ним весь этот год. Шрам на плече отчего-то болезненно ноет и зудит. Локи судорожно почесывает его под прищуренным взглядом Тора, но в ответ ему не улыбается, ничего не говорит.

Устав от игр и собственного шума, они перемещаются на кухню. Тор делает какао, Локи просто наблюдает за ним, за его спокойными выверенными движениями, аккуратными перемещениями у плиты…

Где-то там Тони, — вместе с Сэмом и Пеппер, — вовсю празднует, протискивается между толпами гостей на своей собственной вечеринке… Где-то там Ванда сидит за праздничным столом вместе с Пьетро и своей семьей… А Наташа с Клинтом, скорее всего, где-нибудь в Будапеште или Пече, вместе со своими родителями…

Он тут. Стоит, смотрит в окно.

Заснеженная улица молчит, и он молчит тоже. Они пялятся друг на друга без выражения, без единой эмоции.

Оба пытаются осознать, что еще один год подходит к концу. Оба не могут в это поверить.

День за днем, год за годом. Время идет, никого не ждет, нигде не останавливается.

Все начинается с начала и заканчивается концом, который как раз-таки и является началом и в нем все начинается, а заканчивается в… Так до бесконечности можно.

Тик-Так. Тик-Так.

Не успеешь сейчас, уже не успеть никак.

Время не остановить, но оно вечно и закольцовано. Как странно все устроено.

Будто змей, что кусает себя за хвост. Он — год. Он — жизнь. Он — вечность.

Уроборос*, так кажется…

В его пальцах остывает какао, он сам греется в объятьях Тора. Тор тоже смотрит на улицу, но он не видит, не смотрит. Локи не знает, о чем он думает.

Снаружи снег все еще падает большими, холодными хлопьями. Уже который день без остановки. А сейчас везде и под фонарем тоже. Красиво.

И вроде бы для этой полосы зима вообще не свойственна, но в этом году какой-то очень сильный циклон… Так по новостям сказали.

Он бы сказал, что это его замерзшее сердце оттаивает, и просто не знает куда деть весь свой холод, поэтому и вытесняет его наружу, но… Он бы сказал, но ему бы никто не поверил.

Тор бы не поверил точно.

— Как думаешь, что нас ждет?..

Он шепчет это неожиданно, тихо-тихо. Скорее даже не для того, чтобы Локи что-либо ответил, а просто…

Атмосфера подталкивает к таким разговорам, к тихому полушепоту, к тонким струйкам дыма от сигарет и кружкам какао в ладонях. Каждому требуется минута такого застывшего уюта. Хотя бы раз в жизни.

Одной минуты было бы достаточно.

У них — вся ночь. Они могут позволить себе шептать до хрипоты…

И они оба боятся на самом деле. Боятся не чего-то определенного, а скорее того, что будет дальше, что будет позже. Локи чуть меньше, Тор чуть больше…

Впереди еще столько учебы, для Тора окончание школы, выход во взрослую жизнь, выход из-под родительского крыла… Это пугает. Пугает неизведанностью, пугает неожиданностью.

Локи понимает его.

Он уже давно не боится этого или же боится, но совсем чуточку; у него ведь нет ни семьи, ни родительского крыла. Ему попросту неоткуда выходить после окончания школы.

И его жизнь, она как бы и не изменится. Одно учебное заведение сменится другим, наступит восемнадцатилетие, до или после он убежит…

Это уже привычно. Это его образ жизни, можно сказать. Нигде не оставаться надолго, идти по своему собственному пути…

Сейчас ему не страшно.

Страшно было в двенадцать с половиной, когда он убегал от своего четвертого «покровителя»-наркобарона, когда прыгал с моста, пытаясь спастись от пуль, когда почти полгода потом жил в какой-то подворотне, в каком-то городе, в какой-то картонной коробке. Да. Тогда ему было страшно.

Он боялся и маленьких крыс, и больших пьяных «дяденек», что бродили по улицам глубокими/гулкими ночами… Он боялся неизвестности, вздрагивал от любого шума, плохо спал, мало ел и слыша полицейские сирены всегда забивался/прятался за самый дальний мусорный бак.

Кому расскажи — не поверят. Поэтому он молчит.

Тор же молчит, наверное, потому, что никто не поймет его страхов. Бальдр и Тюр уже выросли; они уже прошли через это; они скажут, что это пустяк. Фригга и Один уже взрослые; они уже забыли об этом; они скажут, что «не о чем волноваться, мы же всегда будем рядом».

Но вряд ли Тор хотел бы и дальше жить с ними, и дальше жить под их опекой/заботой, и дальше… Сидеть на их шее.

В семнадцать лет каждый более или менее умный ребенок уже знает, что хочет быть успешным и что не хочет обременять своих родителей. И этот ребенок, он знает, он думает, что готов, но…

Он все же боится. Идет вперед, шаг за шагом, но будто ступает по темной комнате, будто ступает в мглу/неизвестность/неизведанность.

А сказать никому не может. У всех свои проблемы/заморочки/тяготы.

Поэтому молчит. Молчит, идет, боится. Идет, боится, молчит.

Локи фыркает и чуть улыбается. Он понимает/знает/чувствует.

Тору ведь не нужны длинные речи о том как и что устроенно в той, взрослой, жизни. Ему не нужны уверение/заверения/обещания.

Четыре слова, которые дают надежду и уверенность, которые дают выдержку и силу…

«Все будет в порядке…»

И человек спасен.

Те, кто говорят, что надежда — та еще пустая вещь, просто не знают, что такое иметь постоянный легкий страх будущего где-то там, на подкорке, и уверенность в себе, такую шаткую, что Пизанская башня истерично и рвано курит в сторонке…

Локи прикрывает глаза, самую малость отклоняется назад… Знает, что парень не отшагнет, что позволит опереться на себя. Что позволит показать, что ему доверяют, что и он должен доверять тоже…

— Ну, я думаю у тебя впереди красавица жена, двое милых детишек и… Насчет машины не уверен, нужно еще разок взглянуть на твою ладонь, а так… Все будет в порядке, я думаю… — Начать с дурацкой, пустой шутки, но сказать главное где-то в середине. Все правильно. Он отпивает какао, жмурится от тепла и от нежности, что окутывают/закутывают его будто в одеяло изнутри и снаружи. Тор позади вздыхает. — Тем более, ты не философ, не захламляй голову…