Еще ребенком я поклялся себе, что, став взрослым, я никогда не буду покупаться на ложь, однако мое взросление было связано не только со временем. Когда я учился в колледже, военная хунта начала войну против Британии за Фолклендские острова. Декларировалось, что цель состоит в восстановлении контроля Аргентины над частью своей территории. Истинная же цель состояла в том, чтобы отвлечь внимание от дел внутри страны. Во время этой короткой войны СМИ, находившиеся под контролем правительства, постоянно рассказывали нам о победах аргентинских войск. Каждое утро в газетах печатались одни и те же оптимистические новости: «Мы побеждаем, мы побеждаем, мы побеждаем!» – до тех пор, пока однажды главнокомандующий нашими вооруженными силами не появился на экранах телевизоров и не сказал: «Мы проиграли». Конечно, я знал, что ежедневные сводки новостей – это всего лишь пропаганда, но все равно испытал глубокий шок. Я понял, что осведомленность – это не однократное действие. Сохранение сознания – это непрекращающийся процесс, требующий постоянного внимания и стремления к истине. И я решил всегда держать свои глаза открытыми и смотреть не только на внешнюю канву происходящего.

Через много лет, работая консультантом, я обнаружил, что при отсутствии явной приверженности истине люди и группы обычно склоняются к маниакальным заблуждениям. Когда лидеры трубят о важности «позитивного мышления» и «умении быть командным игроком», мы получаем успокаивающие сигналы. Нам кажется, что «мы выигрываем», вплоть до последнего момента, когда объявляется, что проект провалился, или что подразделение будет продано другой фирме, или что компания обанкротилась. «Мы проиграли».

Я всегда мечтал о том, чтобы стать преподавателем, поэтому, закончив колледж, я покинул Аргентину, чтобы получить докторскую степень по экономике в университете штата Калифорния в Беркли. Я выбрал в качестве своей специализации теорию игр. Мне искренне хотелось отойти максимально далеко от всего того человеческого сумасшествия, с которым я столкнулся в Аргентине. Я хотел иметь дело с рациональными людьми и понимать, каким образом они принимают рациональные решения. Я хорошо учился до тех пор, пока не принял решения, разрушившего мою карьеру. Я женился.

Проблема была не в том, что я женился, а в том, как я решил это сделать. Я до сих пор помню телефонный разговор, когда я сообщил отцу: «Папа, я женюсь». – «Ты сошел с ума?» – возмутился он. «Абсолютно!» – ответил я. «Видимо, да, раз ты решил жениться». Если вы займетесь математическими расчетами, то поймете, что отношение риск/преимущества в данном случае невероятно высоко. Однако брак основан не на одних расчетах, а на любви.

Я обнаружил, что больше не могу разделять теории, которые изучал ранее. Предположение об идеальной рациональности больше не имело для меня никакого смысла. Я понял, что люди – это не рациональные существа, занимающееся расчетами, а эмоционально-духовные существа, находящиеся в поисках смысла. Я провел семь лет в работе над несколькими проектами в области теории решений, однако забросил их, как только влюбился. Если я сам не пользовался рациональностью для принятия самого важного решения в своей жизни, как я мог рассчитывать, что это будут делать другие?

Я продолжил изучение экономики, но начал также изучать философию. В Беркли был прекрасный философский факультет. Я познакомился с великими учителями, открывшими мне глаза на философию языка, философию мышления, метафизику, этику, экзистенциализм и герменевтику. Как ни парадоксально, я нашел эти дисциплины значительно более практичными, чем мои математические модели. В конце концов я начал постепенно понимать, каким образом люди действительно принимают решения. Я узнал, каким образом мы организуем свое восприятие, как строим картину мира и затем действуем в соответствии с ней. Я изучал язык. Я видел, каким образом коммуникация позволяет «я» соединиться с «ты» и образовать «мы». Самое важное, я понял, что счастье в жизни связано не с удовольствием, а со смыслом и реализацией достойной цели.

Глубокая жажда трансцендентальности привела меня к духовности. Мое традиционное еврейское воспитание заставило меня верить в то, что религия относилась к вопросам веры и фольклора, но не смысла. Однако, читая труды великих философов, я обнаружил, что духовность – это нечто большее, чем вера в сверхъестественных существ и исполнение ритуалов. Я серьезно увлекся восточными практиками, особенно дзен-буддизмом и адвайта-веданта. Я начал медитировать и обрел в медитации невероятно глубокий источник, из которого я черпаю и по сей день. Медитация позволяла мне сохранять рассудок в самые сложные времена. Порой она, напротив, сводила меня с ума, бросая вызов моим самым заветным убеждениям относительно себя и жизни в целом. Я работал с множеством прекрасных учителей, которые помогли мне открыть «невидимый путь к воротам без ворот».

Также я открыл для себя целый ряд движений, связанных с личной трансформацией. В Калифорнии по-прежнему невероятно популярны семинары, обещающие возможность просветления за неделю. Разумеется, я никак не мог пройти мимо столь заманчивых предложений, поэтому решил посетить как можно больше семинаров. Среди всего невероятно бессмысленного лепета в стиле нью-эйдж я обнаружил несколько ценных крупиц истины. Мне приятно думать, что я смог удержать этих младенцев и не выплеснуть их с грязной водой.

После выпуска я начал преподавать управленческий учет в Массачусетском технологическом институте. Я был на небесах, но недолго. Всю свою жизнь я карабкался по пресловутой лестнице, но, достигнув вершины академической карьеры, я понял, что я приставил свою лестницу к неправильной стене. Меня интересовало, как учить людей, как делать что-то реальное, а не как заниматься подсчетами того, что сделали реальностью другие. Моей страстью стало развитие лидерства, что было совершенно неподходящим занятием для университетского преподавателя. Лидерство связано в большей степени с существованием, а не знанием, с эмоциями, а не сознанием, с духом, а не материей. Я просто не мог учить людей чему-то высокому в антураже обычного учебного класса.

Я не мог остаться и не мог уйти. Возможная потеря связей с МТИ пугала меня до смерти. Для меня потеря работы была сродни потере личности. Что стало бы со мной, Фредом Кофманом, если бы я расстался со своей работой преподавателя? Это чувство находило свое довольно наглядное выражение в том, как выглядела моя визитная карточка на самом деле и как выглядело мое субъективное ее восприятие.

Вот как выглядела моя карточка в реальности:

Я обнаружил, насколько сильно моя личностная идентичность была завязана на работу. Я увидел, как мало знаю о себе и как много усилий прилагал к тому, чтобы повысить свою самооценку через различные достижения. Также я понял, что я не один такой. После того как я начал рассказывать эту историю на своих семинарах, многие менеджеры признавались мне, что испытывает точно такой же страх. Потеря работы – это не неудача с экономической точки зрения. У многих она ассоциируется с потерей идентичности.

Я покинул МТИ с огромным волнением и тревогой. С одной стороны, я потерял преподавательский титул, а с другой – нашел себя. Я сумел переориентировать свои психологические и духовные поиски. В течение следующих десяти лет я шел по пути самопознания и совершенствования самого себя. Однако в какой-то момент даже этот путь показался мне неверным. Я понял, что моя подлинная идентичность превосходит все мои профессиональные обстоятельства, успехи и мои неудачи – и даже духовные успехи, связанные с просветлением. Я – это я, и это прекрасно. Я несовершенен, я скорее идеально неидеален на своем уникальном пути. И точно таким же является все, что меня окружает. Так что же делать? Для начала сделать свои мысли более ясными. Ясно понять, что представляет собой каждая фальшивая идентичность и настолько умело она скрывает сущность.