Сомнения же опираются, в свою очередь, на вопросы, не имеющие однозначного ответа.
Попытаемся сперва ПРИБЛИЗИТЬСЯ к феномену познания, культуры и эволюции, не претендуя ни в коей мере на то, чтобы сразу постичь все, что касается наиболее сокровенных оснований мира. Ведь может оказаться, что уже ПЕРВЫХ ШАГОВ В ПОНИМАНИИ природы этих сложных феноменов “познание”, “культура”, “эволюция” будет ДОСТАТОЧНО, чтобы получить общее представление об их характере. Тем более, что нам известно: еще никому не удалось преодолеть границы познаваемого. Однако, несмотря ни на что, даже зная это, каждый из нас испытывает действие неиссякающей силы, толкающей нас на новые и новые попытки прорваться в сферу окончательного познания. Оказывается, что безуспешные опыты предыдущих столетий игнорировать ограниченность наших познавательных возможностей, как ни странно, не могут удержать нас от того, чтобы вновь попытаться достичь недостижимого. Совершенно очевидно, что чужой опыт не может быть просто позаимствован, чтобы обеспечить нам мудрую скромность, состоящую в признании ограниченных возможностей нашего знания.
(Все пребывают в ступоре, кроме Элронда)
ЭЛРОНД: Ты что, читал мои труды?
КЭРДАН: Да. Интересная вещь, между прочим!
ЭОМЕР: Да! Меня тоже проперло! Такой клевый груз!
МАНДОС: Леголас.
ЛЕГОЛАС: а я никого грузить не буду. Я лучше спою.
Бродячий менестрель постучался в ворота замка.
Ему открыла дверь молодая служанка.
«Скажи, издалека ли ты идешь?
Скажи, а красиво ли ты поешь?
Мой господин тебе подарит грош,
Если грош для тебя не жалко».
И вот менестрель сидит перед старым бароном,
Барон ему говорит, придыхая неровно:
«Спой мне про мои родные края,
в них давно уже не был я.
все так же там тучны и зелены поля,
или вьются над ними вороны?»
и песня полилась, как льется тягучий мед в кубок,
как ветер, пролетая, шумит в ветвях древнего дуба.
В ней звенели то колокола, то мечи,
На ветру дрожало тихо пламя свечи,
Солнце садилось, и снова в ночи
Звучали военные трубы.
Но сила и закон победили посланников ночи,
И стал снова трон как прежде, незыблем и прочен.
Предатели нашли свой бесславный конец,
Влюбленные счастливо пошли под венец,
Последний раз по струнам ударил певец,
И этим песню закончил.
Золота кошель, согретая постель, кружка эля,
Наутро служанка вышла проводить менестреля.
«Скажи, а когда нам теперь тебя ждать?»
«Не знаю, но наверное, не скоро опять,
балладу я спел, но я должен узнать,
А как там на самом деле».
(снова аплодисменты. Леголас, поклонившись, садится на свое место.)
МАНДОС: Теперь пришла очередь Орлов. Прошу, Мерри.
МЕРРИ: Я тоже спою.
ай-яй-яй, девчонка,
где взяла такие ножки?
ай-яй-яй, девчонка,
топай-топай по дорожке
ай-яй-яй, мальчишки
об тебя сломали глазки,
ай-яй-яй, мальчишки,
на нее лететь опасно,
ай-яй-яй, девчонка,
где твои подружки?
ай-яй-яй, девчонки,
вам мальчишки не игрушки...
(все, кроме Пина, Луртца и Гимли, затыкают уши. Мандос машет рукой, чтобы Мерри прекратил. Мерри замолкает)
МАНДОС: Зачем петь попсу?
МЕРРИ: А вы не сказали, что это запрещено.
МАНДОС: Моя вина… Ладно, Фродо следующий.
ФРОДО: Это из «Войны и мира Кольца»
(со стороны Орлов слышен дружный вздох)
ФРОДО: И она улыбнулась свею восторженною улыбкой.
— Что делать? Кэрдан бы сказал мне, что у меня нет шишки родительской любви, —проговорил владыка.
— Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будет сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества Галадриэль, и жалеют вас...
Владыка не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Владыка Элронд поморщился.
—Что ж мне делать? — сказал он, наконец, — Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли дурни. Элладан по крайней мере спокойный дурак, а Элрохир — беспокойный. Вот одно различие, — сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно.
ЭЛРОНД (багровея): Что-о?! Да кто посмел!!!
МАНДОС: Спокойно. Саруман. Теперь ваша очередь.
САРУМАН: предупреждаю, это из записей Гэндальфа обо мне. Итак: «...В молодости дедок отличался завидной крутизной нрава и наводил шороху везде, где мог. То был великим разбойником, то вором, то аферистом, в общем, крупным спецом по криминальной части... На старости лет начал пить, отсюда впадать в философию, пописывать нравоучительные стишки и вести в целом законопослушный образ жизни. В те времена власти решили ужесточить режим контроля над преступным элементом — и многие друзья и ученики старика были казнены на плахе без суда и следствия».
(Слышны смешки)
МАНДОС: Фарамир.
ФАРАМИР: Я тоже спою.
Почему все не так? Вроде — все как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода...
Только — он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал, —
а вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь — не про то разговор:
Вдруг заметил я — нас было двое...
Для меня — будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, словно из плена, весна.
По ошибке окликнул его я:
“Друг, подай мне стрелу!”— а в ответ — тишина...
Он вчера не вернулся из боя.
МАНДОС: Хорошая и печальная песня. Благодарю вас. Луртц, ваша очередь.
(слышно похихикивание. Но Луртц удивляет всех)
ЛУРТЦ: Эта… есть такой поэт, он мне по кайфу.
Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой друг, помните ли вы
Ту лошадь под ярким белым светом,
Среди рыжеющий травы?
Полуистлевшая, она, раскинув ноги
Подобно девке площадной,
Бесстыдно брюхом вверх валялась у дороги,
Зловонный выделяя гной.
И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтоб останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая природа
Разъединенным приняла.
И в небо щерились куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.
Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзким трупом тучею вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.
(тихо. Все сидят в обалдении, не зная, как на это реагировать.)
МАНДОС: Э-э… Неплохо. Гимли, теперь вы.
ГИМЛИ: Про гномов-шахтеров.
—Вперед, братва!
Качнулась твердь земная,
И с хряском уголь
Грохнул в рештаки.
Породу сапогами приминая,
Пошли на пласт
в атаку горняки.
они секундой каждой
дорожили,
а пласт сдаваться
не хотел никак,
и, как забои,
круто вздулись жилы
на их больших
и кряжистых руках.
Психует бригадир.
ручьями пот по спинам.
Так горяча
любая тела пядь,
что если даже
солнце вдруг остынет,
тепла им хватит
землю согревать!
МАНДОС: Хорошо. Галадриэль, ваша очередь.
ГАЛАДРИЭЛЬ: Баллада о Берене и Лютиен.
над росной свежестью полей,
В прохладе вешней луговой,
Болиголов, высок и прян,
Цветением хмельным струится,
А Лучиэнь в тиши ночной,
Светла как утренний туман,
под звуки лютни золотой
в чудесном танце серебрится.
И вот однажды с Мглистых гор
в белесых шапках ледников
усталый путник бросил взор
на лес, светившийся искристо
под сонной сенью облаков,
и сквозь прозрачный их узор
