Поднимаю голову… и уже очень хочу его просто треснуть: опять Агацума пялится в окно! Может, мне занавески задёрнуть или спиной его к этому окну развернуть? Что там можно высматривать? Или он всё ещё надеется, что его милый сенсей вовремя осознает свою ошибку и прибежит спасать «своего лучшего ученика» от моего Имени, пока не поздно? Ага, сейчас. Вон, глянь, бежит уже твой Минами, аж запыхался весь. Нет, это даже не смешно, а просто нелепо.
И вновь на языке горечь. Я должен чувствовать радость, должен. Но ощущение такое, будто только что проиграл поединок и меня вышвырнуло из Системы после пятых оков. Нет, даже не так. Как будто я выиграл, но мой противник бился настолько изящно, что теперь все аплодисменты достаются ему.
Агацума сильно привязан к Ритсу — это и слепому видно. Но так быть не должно. Теперь я — его Жертва. Значит, в его мыслях не место никому, кроме меня. Нужно донести эту мысль до Соби как можно отчётливее. Так донести, чтобы отпечаталась у него где-нибудь на подкорке. Делить его с кем-то я не намерен.
Глубоко вздыхаю и подхожу уже вплотную.
— Смотри мне в глаза.
Соби наконец отрывается от своего любимого окна, переводит взгляд на меня и пару раз моргает, словно вспоминая, где находится. Ну, потерпи, уже недолго осталось. Скоро у меня появится возможность раз и навсегда выбить из твоей башки этого Минами.
Ещё один вдох и выдох. Концентрация.
— Если ты принадлежишь Ритсу, твоё тело и душу нужно переписать.
Да, всё верно. Вот это он поймёт. И действительно, его лицо меняется. Непонимание и тревога сменяются обречённостью и смирением. Я знаю, что нужно ему сказать, знаю, как нужно донести мысль. И образ подходящий придумывается — наверное, после кабинета Минами. Отчасти это заклинание, отчасти — обычное внушение, какие я применяю к чужим Бойцам в Системе.
— Будет гораздо лучше и легче, если ты переродишься, как гусеница перерождается в бабочку. — В его лице мелькает узнавание, кажется, этот образ и ему о чём-то говорит. Значит, я двигаюсь в правильном направлении. — Ты когда-нибудь заглядывал внутрь куколки? Когда-нибудь видел, как разрушается тельце гусеницы? Только потом формируется новое тело. Разрушение, а затем смерть. И рождается новая бабочка.
Он смотрит на меня, как загипнотизированный, даже моргать забывает. Похоже, все мои слова, от первого до последнего, до него дошли. По крайней мере, во взгляде уже чуть больше участия и внимания, чем раньше.
— Отвернись.
Он медленно, ещё не до конца понимая, поворачивает голову, и я быстрым движением ножа распарываю его рубашку и жилетку. Он вмиг оживает, шарахается в сторону и машинально закрывает ладонью грудь, на которой виднеется тонкая алая полоса — всё-таки я его случайно поцарапал. И смотрит с таким непониманием и почти что ужасом.
Нет, ну а ты как хотел? Чему ты удивляешься, Соби? Ты думал, я маркером на тебе своё Имя писать буду?
Нет, всё, хватит дурака валять. Пора брать быка за рога и прекращать с ним играться. Подношу лезвие к его лицу.
— Ты хочешь, чтобы было больно, или наоборот?
Больно будет в любом случае, но я могу резать неглубоко, а могу — глубоко. Просто хочу получить человеческий ответ и нормальную реакцию, а не это простодушное изумление. Он смотрит на меня, потом — на нож, опять на меня, и мой вопрос остаётся без ответа. Это можно расценивать как «не хочу по-хорошему»? Чёрт, а этот парень уже начинает меня злить.
Ну давай, ответь мне хоть что-нибудь. Скажи: «Пожалуйста, не делай мне больно». Я хочу это услышать! Я хочу видеть, что ты понял наконец, как в действительности обстоят дела, что сейчас происходит и кто теперь твой хозяин. Хочу знать, что ты это осознаёшь и принимаешь. Давай же, говори! Или, если не хочешь так, скажи: «Да, я хочу, чтобы было больно, я мазохист». Мне всё равно, что ты ответишь, главное — ты должен понять, что твоя жизнь теперь зависит от меня, что я предоставляю тебе выбор, что только в моей власти контролировать тебя.
Но Соби, увы, избирает другую тактику. Он всё ещё отказывается соглашаться с таким положением вещей, отказывается пользоваться выбором, который я ему предоставляю. И своё отношение к происходящему показывает выразительным молчанием. За это мне уже хочется исполосовать его с головы до ног, чтобы научился принимать из моих рук сразу и выбор, и боль, чтобы уяснил наконец, что от меня теперь будет зависеть каждый его вздох.
— Впрочем, — усмехаюсь я, не дождавшись ответа, — думаю, тебе больше понравится, если будет больно.
Я поднимаю нож.
Кажется, только в этот момент до него окончательно доходит. Нет, он всё понял раньше, ещё в кабинете Ритсу, но принимает только сейчас. Наконец-то осознаёт всю неизбежность. Осознаёт, что сейчас это случится, и по-другому не будет.
Он медленно опускает голову. Его голос звучит тихо и абсолютно безжизненно:
— Боль… Я люблю боль… — он вскидывает взгляд на меня и добавляет уже шёпотом, но твёрже и отчаяннее: — Я хочу, чтобы было больно…
А потом он сам, уже без указаний, поворачивает голову, подставляя шею под мой нож.
Я глубоко вздыхаю и на миг прикрываю глаза. Вот, собственно, и всё. Я победил. Только теперь ощущаю, как был напряжён последние минуты, потому что после того, как он сдаётся, меня сразу отпускает, дышать становится легче. Я чувствую себя укротителем, только что вышедшим из клетки с тиграми. Я укротил тебя, Соби. Я тебя покорил. Но почему же я не чувствую себя победителем? Может, дело в твоём полном безысходной тоски взгляде, который опять направлен в окно? Или в твоём голосе, насквозь пропитанном мукой? Моё лезвие ещё не коснулось твоей кожи, но — я знаю — тебе уже больно настолько, что этого даже мой нож не перебьёт.
Беру его за локоть и подталкиваю к стене. Но он всё же умудряется выгнуть шею так, чтобы не упустить это чёртово окно из виду. Ну ладно… Если ты думаешь, что так будет легче…
Левую руку кладу на его ключицу, чтобы не дёргался, правую, с ножом, приближаю к горлу. Главное, не задеть артерию и не убить его ненароком. Быстро прикидываю, откуда нужно начинать резать и какого размера должны быть буквы, чтобы Имя было по центру. Неслышно сглатываю и задерживаю дыхание. Я не садист, Соби. И это не пытка. Это моё клеймо.
Лезвие упирается в нежную кожу, он едва заметно напрягается. Я надавливаю сильнее, и первая капля крови медленно сползает по его обнажённой груди. Выдыхаем мы, кажется, одновременно. Дальше будет легче.
Первая линия вертикальная, ещё четыре косых, поменьше. Так на свет рождается буква «В» — первая буква моего истинного Имени на тебе. «E» — он слегка дрожит, грудь вздымается очень часто. «L» — его пальцы впиваются в стену позади него. «O» — мой рукав весь испачкан кровью. «V» — он перестаёт дрожать и закрывает глаза. «E» — он дышит глубоко и ровно. «D» — я провожу большим пальцем по его ключице, жест неконтролируемый, как будто крохотная толика ласки. Но он моментально раскрывает глаза и поднимает голову.
«BELOVED».
Отступаю на шаг и опускаю нож, но у меня пока нет сил, даже чтобы сложить его. Я опустошён, выжат, выпотрошен. Но это ещё не всё. Осталось заклинание, букву за буквой которого я складывал до поздней ночи. Вышло пафосно, на мой взгляд, зато наворочено, значит, действовать будет безотказно.
Смотрю ему прямо в глаза.
— Агацума Соби, даю тебе своё истинное Имя. С этой минуты ты мой Боец и моя собственность. Ты подчиняешься мне, ты принадлежишь мне. Ты дышишь моим воздухом. Ты слушаешь только мой голос. Ты принимаешь боль или удовольствие только от моей руки. Ты — моя защита и опора. Ты — песок под моими ногами. Ты — ветер в моих волосах. Ты — волны под моей лодкой. Ты отдашь мне своё тело и душу. Ты отдашь мне свою волю и свои желания. Я контролирую твой разум. Я нахожусь в твоих мыслях. Я — твой хозяин. Я — твой кислород. Я — смысл твоей жизни. Твоя цель — подчиняться мне, служить мне и защищать меня. Отныне ты — Beloved.
Не успеваю я произнести теперь уже наше общее Имя, как он хватается за горло и сгибается, давясь воздухом. Я делаю чуть ли не то же самое, потому что накатывает такая слабость, что перед глазами темнеет. Вырезанные буквы начинают светиться, да так ярко, что я отчётливо вижу их сквозь его пальцы и кровавые разводы на коже. Мои руки путаются в мерцающей серебристой нити, взявшейся непонятно откуда. Она быстро растёт, крепнет, удлиняется, вытягивая из меня Силу, и рвётся к Соби, чтобы окутать и его. Змеёй ползёт по его ногам, оплетает живот, грудь, запястья и втягивается в Имя на горле. Затем, вспыхнув последний раз, рассеивается в воздухе, но теперь я неуловимо чувствую её присутствие.
