Соби тоже приходит в себя, трёт ладонью глаза и, кажется, сам пребывает в лёгком смятении. Когда он поворачивается ко мне, собираясь ещё что-то сказать, в кармане вибрирует телефон. Я быстро захожу в квартиру и задвигаю за собой балконную дверь.
— Слушаю.
— Почему так долго? Эй, ты там что, дрочишь, что ли?
— Не суди по себе.
— Да ну? А я вот только что.
— Чёрт, Нисей, что за гадость?!
— Спокойно, Жертва моя, всего лишь хотел сказать, что у Хидео всё готово. Тебе лучше бы поторопиться.
— Ты получил моё поручение?
— А кому ты поручил получение?
От злости я выдыхаю сквозь стиснутые зубы.
— Ладно, — смеётся Нисей. — Твой Хироши мне всё передал. И это тоже готово. Все ждут только тебя.
— Приду, когда тут закончу.
— Понял. Ну, времени для того, чтобы кончить, у тебя ещё немного есть, — хмыкает он и вешает трубку.
Спрятав телефон, несколько секунд смотрю на Соби, который сгорбился у перил за стеклянной дверью и курит, часто затягиваясь. Почувствовав мой взгляд, он тут же выбрасывает сигарету и заходит внутрь.
— Проводи меня, — бросаю я, заметив, что он снова собирается заговорить.
Если Соби и удивлён внезапной, столь редкой просьбой, то смущение от минутной слабости перевешивает. Он торопливо, и оттого неловко, надевает пальто, не поднимая головы, но я всё равно вижу так и не сошедший со щёк румянец. Он старается держаться на расстоянии, пропуская меня вперёд и на ходу заматывая шарф.
Спустившись по лестнице, я перехожу на другую сторону дороги, минуя остановку. От дома Соби до моего около часа пешком, но он не выказывает удивления, как будто знал, что на автобусе я ехать не захочу.
Первые полчаса мы идём молча: я чуть впереди, спрятав руки в карманы и стараясь не сбиваться с темпа, Соби — привычно отставая на несколько шагов. За это время его зажигалка успевает чиркнуть три раза.
Почему сейчас, Соби? Почему именно сейчас ты показал мне то, о чём я старался не думать последние месяцы? Только лишь выполняя мою просьбу показать волшебство? Или что-то предчувствуя и силясь удержать меня?
Внезапно накрывает паника. Мерзкий страх просыпается внутри, разворачивая щупальца и впиваясь ими в солнечное сплетение. Только теперь я отчётливо и в полной мере осознаю, что собираюсь сделать. Осознаю, что на долгое, очень долгое время останусь без Соби. В то же время понимаю, что «без Соби» — не значит «один». У меня будет Нисей. Верный, лёгкий и понятный Нисей, которым я прекрасно обходился в последнее время. Но мысль эта почему-то не успокаивает. Потому что… «не один» и «с Соби» — никогда не станут синонимами.
Я резко останавливаюсь. Шаги за спиной замирают в тот же миг. Если я просто продолжу идти, то всего лишь дойду до дома. Смогу ли я совершить задуманное, и не испарится ли моя уверенность, и так тающая с каждой минутой? Мне нужно покончить с этим немедленно.
— Соби! — я резко оглядываюсь. — Слушай мой приказ! И слушай внимательно. Его я уже не повторю.
Растерянность на его лице мгновенно уступает место собранности. Тлеющий окурок исчезает под носком ботинка.
— Слушаю, хозяин.
Достаю из кармана и кидаю Соби дубликат ключа от нашей двери, который он машинально ловит.
— Мы больше не увидимся. Скоро я умру, а ты будешь принадлежать моему брату. Найдя моё завещание, он примет тебя как Бойца. Ты встретишься с Рицкой и полюбишь его. Меня убьют «Семь Лун». Соби… Я запрещаю говорить Рицке только одну вещь. Никогда не говори ему ни слова о «Семи Лунах». Это приказ.
Наступает пугающая тишина. Слышно, как где-то вдали лает собака да цикады стрекочут в ближайших кустах. Соби смотрит на меня так, как будто всё ещё ждёт приказа. Губы его лишь слегка приоткрыты, но мне кажется, что на них застыл немой крик.
Не в силах больше смотреть на него, я снова разворачиваюсь и иду дальше. Шаги позади возобновляются не сразу.
Я несколько дней придумывал, как и что ему сказать. Я должен был рассказать ему о том, что случится, должен был приказать стать Рицке защитой и опорой, пока не будет меня, любить его так же, как люблю я, но ничего при этом не объяснять. Этот разговор мог бы занять целый вечер, потому что мне слишком многое нужно было передать. Но я уместил все инструкции в нескольких фразах. Соби скоро поймёт, что от него требуется. А лишние слова нам всегда только мешали.
Идём в молчании ещё минут десять, хотя мне кажется, что мы тащимся по одной и той же улице больше часа. Наконец выбравшись на берег, я упираюсь в мост, то ли соединяющий наши районы, то ли разделяющий... Дальше Соби не пойдёт.
Я сбавляю шаг, и вдруг ладонь ложится мне на плечо, как раз в том месте, где совсем недавно смыкались его стальные пальцы.
— Не дотрагивайся до меня! — шиплю я, шарахаясь.
Соби остаётся стоять с протянутой ко мне рукой, словно хочет задержать. В его глазах мелькают десятки лихорадочных вопросов, но хуже всего — впервые в жизни я вижу в них настоящий обнажённый испуг и сам немного теряюсь от этого зрелища.
— Прости меня, — произносит Соби дрогнувшим голосом.
Неужели он решил, что я бросаю его, потому что он чем-то провинился? Да нет. Скорее всего, ошарашенный мозг подсовывает свои излюбленные шаблонные заготовки.
— Мне показалось, что ты замёрз… — продолжает он, неловко силясь скрыть истинную причину своего порыва. — И я…
Да. Притворяться, скрывать и делать вид… Это мы с тобой умеем. По этой части мы с тобой уже мастера.
— Спасибо, я возьму твой шарф, — буркаю я, рывком стягивая бежевый шарф с его шеи. Наверное, делаю ему больно, но он даже как будто не замечает. — Но не касайся меня. Твои пальцы причиняют боль.
Соби переводит взгляд на моё левое предплечье, потом — на собственные руки.
— Я… сожалею.
О чём, Соби? О моих синяках, оставленных твоими пальцами? Но ведь я вспомню о тебе, увидев их в зеркале. А то, что ты показал мне сегодня… Это то, ради чего я буду хотеть к тебе вернуться.
Но ты — не я. У тебя теперь другая миссия, самая важная, хоть ты об этом и не догадываешься. И мы должны попрощаться так, чтобы тебе какое-то время не захотелось по мне скучать.
— Но мне нравится, когда ты извиняешься, — говорю я с кривой ухмылкой. — И мне нравится твой несчастный вид.
У Соби вид не несчастный, а полностью отсутствующий, как у умственно больного, заколотого транквилизаторами. Это в сотни раз хуже, чем если бы он нервничал, возмущался, спрашивал…
— Мне пора. Иди домой.
Соби не шевелится. Это его слепое, почти детское неверие всегда что-то перекручивало во мне, кололо острыми иглами меж рёбер и оттого злило.
— Иди! — выкрикиваю я, распаляясь. — Возвращайся в свою комнату, где тебя никто не ждёт, и засыпай!
«Это приказ», — добавляю я мысленно, припуская Связь.
Соби неосознанно сжимает пальцы, словно схватил что-то невидимое. Даже слегка приоткрытая Связь, отзеркалив, растекается по мне тупой тяжёлой болью, от которой перебивает дыхание. Шагнув вперёд, понижаю голос до срывающегося злого шёпота:
— Есть ли я рядом или же нет… ты всё равно мой.
«Это приказ», — вырывается против воли.
— Есть ли я рядом или нет, всегда думай обо мне.
«Это приказ».
Я вернусь, Соби.
Но этого ты слышать не должен.
Резко развернувшись, устремляюсь на мост и дохожу почти до середины. Здесь замедляю шаг и неясно зачем оглядываюсь. Соби не ушёл. Сидит на детских качелях, зажав в пальцах пачку сигарет. Но сидит спиной ко мне, давая мне возможность и просто уйти, и, передумав, вернуться. Но я не вернусь. Пока что.
Это одна из тех редких ночей, когда Рицка засыпает мгновенно, едва устроившись на подушке. Обычно мне приходится около получаса сидеть с ним, шепча что-то умиротворяющее в темноту, пока не послышится ровное сопение. В такие моменты я зачастую жалел, что вынужден тратить столько ценного времени на вечерний ритуал, и сетовал на то, что Рицка разучился засыпать за минуты, как до амнезии. Зато именно сегодня, когда мне так хотелось побыть с ним подольше, он уснул, как только вышел из ванной и растянулся на кровати.
