— Ещё не успели. Она пришла только на прошлой неделе. Но с ней интересно.

— Неужели у вас в классе есть хоть кто-то, с кем тебе не интересно? — усмехаюсь я, хитро глядя на него.

И это правда. Не знаю, как Рицка умудряется хорошо общаться со всем классом и дружить с его половиной, но общие темы для разговоров или интересы он находит с каждым из ребят. На праздниках или у школы я неоднократно видел, как он беседует сначала с одним одноклассником, потом быстро переключается на другого и обсуждает с ним что-то совсем иное, потом — на третьего… Так что Рицка почти всегда находится в центре внимания образующейся вокруг него кучки друзей. И ещё он никогда не стесняется первым подойти и познакомиться. Мне до его умения налаживать контакт с людьми ещё топать и топать.

Минут через двадцать кухня наконец наполняется приятным ароматом, который подтверждает, что я правильно сделал, сразу же отправившись к плите — есть хочется зверски. Едва ставлю на стол две тарелки и сажусь, Рицка, в промежутках между кусочками омлета, принимается терзать меня расспросами уже про мою школу и экзамены.

Что всегда отличало его от других детей — так это полное отсутствие эгоизма и искреннее внимание к окружающим. Даже будучи совсем маленьким, он редко капризничал по пустякам и всегда понимал, когда его желания не совпадают с возможностями взрослых. Поэтому он никогда не тащил уставшую после работы маму гулять, не докучал по вечерам отцу, когда ему самому было скучно, и не заставлял играть с ним, если свои дела были у меня. Зато не забывал поинтересоваться, как прошёл день, что нового приключилось у меня в школе или — банально — как настроение.

Вот и сейчас, когда я вкратце рассказываю, что экзамены сдал досрочно, но весь следующий год мне придётся ездить в Гоуру для сдачи новых, он слушает с неподдельным интересом и тревожится, не тяжело ли мне будет учиться в двух школах сразу. Отвечаю ему то же, что повторял в последние дни себе: справлюсь. Деваться-то всё равно некуда.

Когда наши тарелки пустеют, Рицка вскакивает из-за стола, подхватывает их и с деловым видом несёт в раковину. Подтащив стул, забирается на него коленями и включает воду. До крана он и сам дотягивается, но вода всё равно в рукава заливается. А так процесс обходится без мелких неприятностей.

Пока он моет посуду, я успеваю стереть со стола крошки и убрать в холодильник сок. А когда кухонные дела заканчиваются, выхожу в коридор, беру сумку и отправляюсь наверх, чтобы наконец-то её разобрать. Рицка следует за мной по пятам.

С первого взгляда моя комната находится точно в том состоянии, в котором я и оставил её две недели назад. Но это если не знать, куда смотреть. А я знаю. Поэтому сразу замечаю и брошенную впопыхах подушку в изголовье кровати, и развёрнутое ко входу кресло у компьютера, и крошки от печенья на столе. Уже по этим мелким уликам могу в подробностях расписать, чем занимался здесь Рицка накануне и сегодня днём.

Собственным компьютером он обзавёлся ещё в прошлом году, на день рождения. Но в моё отсутствие почему-то продолжает время от времени наведываться к моему. Хорошо, что я взял за правило не сохранять паролей и каждый раз разлогиниваться, прежде чем закрыть браузер. А то… на всякое у меня можно случайно наткнуться.

Поняв, что я моментально просканировал всё, чего он касался, Рицка сначала прижимает Ушки к голове, но тут же делает вид, что чрезвычайно заинтересован пейзажем за окном, который не менялся со дня его рождения.

Сажусь на корточки, чтобы выгрести из сумки всё барахло. В живот упирается что-то тупое и твёрдое, и только теперь я вспоминаю о том, что утром стал обладателем мобильного телефона. Встав, достаю его из джинсов и кладу на стол. На всякий случай хлопаю себя по бёдрам, соображая, не осталось ли в одежде чего-то ещё, и нащупываю в правом заднем кармане несколько сложенных вчетверо листов бумаги. Достаю, разворачиваю… Да. Это то, что мы не донесли до мусорного ведра: сначала Агацума, а потом — я.

Соби… Как странно вдруг обнаружить здесь частицу его. Пусть и в виде небрежных набросков. Словно напоминание о том, что он действительно есть у меня и сейчас находится всего в двадцати минутах езды отсюда.

— Сэймей, ты купил телефон?!

Звонкий голос Рицки отвлекает от странных мыслей, я быстро складываю листы и кидаю за клавиатуру.

— Нет, это приятель подарил перед отъездом.

— А… можно посмотреть?

— Конечно, что за вопросы.

Рицка радостно хватает телефон и устраивается с ним на кровати, поджав под себя ноги.

Всю жизнь я возводил стену вокруг своего личного пространства и своих вещей, никого не впуская в её пределы. Но для Рицки у меня никогда не стояло запретов. Для него у меня нет «своего» и не было. Поэтому ему не обязательно спрашивать разрешения, чтобы что-то взять или чем-то воспользоваться. Но с годами, конечно, он стал обращать внимание на то, как ревностно я отношусь к своим вещам, когда речь заходит о других людях. Поэтому иногда спрашивает, будто проверяя, по-прежнему ли он находится в моей зоне неограниченного доступа.

Пока Рицка увлечённо тыкает во все кнопки и, судя по звуку, уже запускает какую-то игрушку, я наконец-то расстёгиваю молнию на сумке и извлекаю из её недр всю одежду, книги и тетради. Немного запоздало приходит мысль, что за то время, пока мы обедали, Соби мог прислать мне sms, а я об этом и не знаю: ведь даже не проверил, на звонке стоит мобильный, на вибро или вообще в бесшумном режиме. Даже если так, Рицка наверняка не полезет читать сообщение, но всё равно… Мало ли. Хотя вряд ли Агацума за полтора часа успел по мне соскучиться. Не вырывать же теперь телефон у Рицки из рук, плодя тем самым сразу массу подозрений.

Вынимаю последний джемпер, и под руку попадается синяя лента, которую я незамедлительно отправляю в мусор. Вот её — точно туда, не раздумывая. И с чего я, интересно, решил притащить её домой? У меня с ней связаны не самые приятные воспоминания.

Распихав письменные принадлежности по ящикам стола, отхожу к шкафу, чтобы устроить там одежду, и не сразу замечаю, что телефон уже не издаёт резких пищащих звуков.

— Сэймей… А это что?

Оборачиваюсь на изумлённый голос Рицки и ругаюсь про себя. К моему мобильному он уже потерял всякий интерес и теперь стоит возле стола, держа в руках рисунки, которые я так неосторожно туда швырнул.

Первое, что накатывает, — это паника. А подстёгнутый адреналином мозг выдаёт следом сразу несколько отговорок, одну нелепее другой, венцом которых становится «да это вообще не я». Потом, осознав весь идиотизм, заставляю себя успокоиться и перестать дёргаться по ерунде. Ведь ничего же не случилось. Это всего лишь рисунки.

— А как ты думаешь, что это? — даже улыбнуться получается правдоподобно.

— Ты хотел сказать «кто», — поддерживает Рицка мой игривый тон, лишь на мгновенье оторвавшись от набросков.

Помолчав, зачем-то интересуюсь:

— Нравится?

— Конечно. Здорово нарисовано.

— В самом деле? — а вот удивление даже разыгрывать не приходится.

— Да. Всего несколько линий… А понятно, что это ты, — Рицка задумчиво повторяет пальцем контур моего носа на верхнем листе.

Забавно. Та же мысль пришла и мне в голову, когда я увидел эти наброски впервые.

Посудив, что тема закрыта, снова поворачиваюсь к шкафу, но после солидной паузы Рицка негромко спрашивает:

— А кто это рисовал?

Оказывается, он всё ещё рассматривает рисунки, словно они его гипнотизируют.

— Да так, — дёргаю плечом, не найдясь с ответом. — Никто.

— Да?

Да, кот, да. Рисовал… один там парень… понимаешь… Вот как ему всё объяснить?

— Да он… Это неважно.

— Странно, — подводит Рицка итог, аккуратно складывает наброски и возвращает на прежнее место.

— Почему странно?

— Потому что этот «никто», кажется, очень хорошо тебя знает. Иначе бы так не получилось.

А вот теперь совсем интересно — у Рицки в голосе появляются отчётливые нотки ревности.