У меня вертится на языке слово «идиоты», но я молчу. К сожалению, не слышал, чтобы хоть один системный работал медиком. Мы — лучшие лекари для себя и своей пары. Врачи то ли не понимают этого, то ли не хотят понять. У них наука с Системой в голове не стыкуются. Лучшим лекарством для Хироши сейчас был бы собственный Боец, но эти «целители», несмотря на то что работают в этой школе, до сих пор не верят в чудеса нашей регенерации. Может, они и бывают на поединках, и в курсе, что такое Сила, но, как только к ним попадает тяжёлый пациент, вера в чудеса куда-то враз девается. Сначала будут прыгать вокруг него со своими скальпелями-трубками-бинтами, а потом запрут в палате, ожидая результатов. А ведь системного можно даже с того света вытащить, если к нему вовремя пару пустить.

— С лечащим врачом говорила?

— Он не слушает… — Саки всхлипывает последний раз и вытирает нос рукавом.

— Знаешь, в какой он палате?

— В самом конце коридора, — она невнятно кивает в том направлении.

Вздохнув, поднимаюсь на ноги.

— Идём.

— Куда? Там же санитар дежурит.

— Пошли, я сказал.

Саки следует за мной, уже не возражая. До нужной палаты остаётся не больше пяти шагов, когда дорогу нам предсказуемо преграждает здоровенный детина в синем медицинском костюме.

— Утро доброе, — ухмыляется он, сложив руки на груди. — Куда направляемся?

Мне приходится задрать голову — ростом он с приличный шкаф.

— Будет лучше, если вы её пропустите, — говорю я без предисловий.

— Пусть подружка приходит днём — здесь не дом свиданий.

— Она не подружка, а его Боец. Пропустите.

— Я же хочу помочь, — вклинивается Саки. — Я поделюсь с ним Силой, он поправится быстрее, вот увидите.

Санитар закатывает глаза и громко цокает языком.

— Деточки, вы не заигрались? Ваш друг под наблюдением хороших врачей, но пока в кризисном состоянии. Мы ждём, когда сможем перевести его из реанимации в обычную палату. Так что сейчас идите-ка по своим норкам и спокойно спите. Нечего здесь шляться в шесть утра.

Саки беспомощно поворачивается ко мне. А меня, ко всему прочему, разбирает жгучая досада. Не за то, что Бойца не пускают к Жертве, а за то, что в школе ещё остались такие вот неверующие кретины.

Глубоко вздохнув, смотрю ему прямо в глаза.

— Послушайте меня внимательно. Сейчас вы отойдёте в сторону и не станете нас больше задерживать. Вам ясно?

У системных с рождения есть что-то вроде невидимого ретранслятора, который принимает все наши сигналы, начиная с внушений и заканчивая приказами. В поединке мастерство Жертвы определяется ещё и тем, насколько она сумеет свой ретранслятор приглушить, чтобы не повестись на уловки противника. А вот на обычных людей воздействовать удаётся пятьдесят на пятьдесят — не заложено в них умение нас слышать.

Санитар, однако, меняется в лице, как-то весь подбирается и непроизвольно тянется к горлу.

— Ты эти… свои фокусы оставь, понятно?

Ну да. Уже оставил, развернулся и пошёл. Делаю ещё один глубокий вдох, напрягаясь всё сильнее.

— Я, кажется, чётко сказал: отойдите в сторону. Отойдите, сядьте за свой стол и продолжайте читать газету. Отойдите и не смейте нам мешать. Уйдите с дороги. Не задерживайте нас. Не препятствуйте нам. Отойдите.

Санитар ещё колеблется, но я вижу, что сопротивляться ему становится всё труднее. Чтобы ускорить процесс, Саки уже поднимает ладонь, намереваясь ударить по нему грубым гипнозом, но я вовремя пресекаю попытку.

— Дура, не трать Силу — она тебе сейчас понадобится.

Саки испуганно одёргивает руку и замирает.

— Вам… вам туда нельзя, — бормочет этот парень, но уже совсем неуверенно.

— Нам — можно, не беспокойтесь. Просто отойдите и сядьте за стол. Отойдите с дороги. Не мешайте нам.

А из меня бы, наверное, неплохой отец вышел, терпеливый, когда детям нужно повторять одно и то же по нескольку раз. Санитар потерянно моргает, двигает губами, но звука уже нет. Потом, поколебавшись несколько секунд, медленно разворачивается и, как будто на автопилоте, доходит до стола и усаживается. Послушно берёт в руки газету, разворачивает… и его глаза останавливаются где-то посередине страницы, зрачки не двигаются. Кажется, я немного переборщил. Ну да ничего. Голова у него потом немного поболит — и всё.

— Иди, — смотрю на Саки, приглашающе указывая на дверь. — И уж изволь постараться.

— Хорошо. Спасибо тебе.

Она поворачивает ручку, ступает в тёмную палату — мне даже не удаётся разглядеть, где находится кровать, — но перед тем, как дверь закрывается, я ещё успеваю добавить:

— Я вернул долг Хироши. Ещё навещу его.

Саки лишь молча кивает и щёлкает дверной ручкой с другой стороны. А я выхожу из лазарета, минуя всё ещё «читающего» санитара, дремлющую дежурную и два стаканчика остывшего кофе на столе.

Это непривычно, но слабости почти не чувствую — только небольшое головокружение. Дело тут, разумеется, в том, что теперь я не один. Раньше моя Сила уходила в никуда без возврата, но теперь нас двое. Цепь замкнулась.

До следующего пункта моего назначения идти приходится всего три минуты: вывернуть в главный холл, подняться по лестнице на второй этаж и пройти по коридору, заботливо устеленному мягким ковром. В такую рань лишь из-под одной двери пробивается полоска света, а различимых голосов, как я и предполагал, доносится два.

Постучавшись, вхожу и бегло оцениваю обстановку в кабинете. Накахира сжался на диване в компактный комок, подтянув колени к груди. Ушки опущены, голову при моём появлении не поднимает. Чияко-сенсей, сидя за столом, рассеянно перебирает какие-то контрольные, то и дело потирая лоб, и тоже, кажется, не особенно радуется моему приходу.

— Доброе утро, сенсей, — я даже не пытаюсь улыбнуться — её напряжение как будто летит по воздуху и добирается до меня за считанные секунды.

— Здравствуй, Сэй-кун. Хочешь чаю? У меня остался торт, но Накахира-кун ни в какую не хочет его есть, — она начинает смеяться, но внезапно обрывает смех и заканчивает совершенно убитым голосом: — Я и забыла, что он не любит сладкое…

Моя старушка почти на взводе. Пока ничего не понимая, оглядываюсь на Накахиру, но он продолжает сидеть без движения, глядя себе в колени.

— Сенсей… У вас всё нормально?

— Да. Да, разумеется, — Чияко с трудом улыбается, нервно поправляет прядь волос.

Смотреть на неё страшно. Да что происходит-то?!

— Сенсей, — начинаю осторожно, — мне нужно с вами поговорить.

— Я и сама хотела тебе кое-что сказать.

— Вот как? — пододвинув к себе стул, усаживаюсь напротив, краем глаза наблюдая за окаменевшим Накахирой. — Хорошо, я слушаю.

— Нет, нет, давай сначала ты. Мои новости тебя не развеселят.

— Да признаться, и мои вас тоже. Так что давайте вы первая.

Секунд десять мы молча смотрим друг на друга: Чияко покусывает нижнюю губу, а я хмурюсь.

— Ох, ладно, — она внезапно машет рукой и неестественно улыбается. — Сэй-кун, я должна тебе сказать… Минами-сенсей узнал о том, как Накахире-куну удалось сбежать из изолятора. Это ведь я ему помогла.

— Знаю, — киваю я, напрягаясь всё больше и больше.

— И… в общем… Накахире-куну грозило исключение. Ты же понимаешь, что это значит? Но директор… Я смогла с ним договориться, мы только что беседовали… Он обещал не трогать Накахиру-куна. Но…

У меня тяжелеет на сердце. Вновь это мерзкое ощущение, как будто должно случиться что-то ужасное.

— Что, сенсей? Что вы ему пообещали?

— Сэй-кун, — она смотрит на меня почему-то виноватыми глазами. — Я ухожу.

— Что?

— Да, да, да, — Чияко трёт ладонью глаза, вздыхая. — То, что я сделала — жесточайшее нарушение правил школы. За такое… Ты же всё понимаешь. Директор дал мне время закончить все свои дела и принять экзамены. Ну а затем… мне придётся уйти. Прости, что вынуждена тебя бросить. Я так хотела посмотреть на ваш выпуск…

Она улыбается дрожащими губами и отворачивается, якобы для того, чтобы поправить растрепавшиеся бумаги на столе. А я пока перевариваю известие.