После этого Иванна приступила к третьему, самому сложному письму. Сложному — потому, что она не представляла, что написать Каркарову. Анализируя прошлое, она пришла к осознанию факта того, что, если не брать в расчёт их, так сказать, публичные диалоги, обычно рассказывал именно он, а она выступала в роли слушателя той или иной степени благодарности. На глубину внимательности никак не влияло содержание повествования — мерилом обычно была исключительно иваннина занятость. На саму Иванну охота рассказать что-либо нападала крайне редко, и это никак не мешало Каркарову в такие моменты становиться внимательным слушателем. Впрочем, более всего в их общении она ценила то, что они прекрасно могли просто помолчать вместе, и это молчание никого не тяготило.
Письмо своё она начала с расспросов о самочувствии, заранее решив, что будет неплохо сравнить показания Каркарова с наблюдениями Ади и Янко. После этого Иванну одолел творческий кризис, и она в поисках вдохновения перемыла всю сегодняшнюю лабораторную посуду, скопившуюся в раковине. Вернувшись за секретер, она собралась с мыслями и продолжила свой тяжкий труд.
Кратко описав свои успехи в работе, Иванна выразила надежду, что исследование скоро завершится, и она сможет вернуться в самое ближайшее время. Задумчиво пожевав кончик пера, она добавила, что нечеловечески соскучилась. В очередной раз это осознав, Иванна вновь раскисла, и какое-то время сидела, уставившись в пространство и предаваясь сентиментальным воспоминаниям. Вновь дав себе зарок как можно скорее заняться зеркалами, она добавила абзац на эту тему и на том письмо завершила, в конце ещё раз приписав, что соскучилась. С чувством выполненного долга она сбегала в совятню и отправила все три опуса.
Исполнять данные обещания она взялась на следующий же день — благо, было воскресенье, и нашлось кому подежурить в лаборатории. Вновь воспользовавшись камином МакГонагалл, Иванна оказалась в Лондоне и сразу же отправилась в «Боргин&Бёрк». Там она провела чертовски много времени в поисках подходящих сердечников, но так и не нашла ничего, что сразу бы вдохновило её. За прилавком в этот раз оказался другой тип — гораздо менее мрачного, но оттого не более благонадёжного вида, нежели его коллега, обслуживавший Иванну ранее. Видя недовольство клиентки, торговец поспешил предложить свою помощь. Иванна столь пространно обрисовала предмет своих поисков, что моментально стало ясно — она сама не знает, чего хочет. Торговец, однако, был тёртый калач. Загадочно улыбнувшись, взмахом волшебной палочки он материализовал перед Иванной фолиант в чёрной кожаной обложке с геометрическим золотым тиснением, оказавшийся богато иллюстрированным каталогом разных «редкостей». Несколько часов она потратила на изучение перечней предметов и субстанций, особо долго зависнув над разделом янтаря с инклюзами. Экземпляры, представленные в каталоге, были гораздо интереснее тех, что Иванна видела в торговом зале. Впрочем, от янтаря в этот раз она, скрепя сердце, отказалась и заказала две огранённые розой окаменевшие капли полуденной росы. Торговец принял её заказ и предупредил, что забрать его она сможет только через два месяца. Иванна, такого поворота событий не ожидавшая, даже не нашла сил возмутиться и лишь смиренно внесла предоплату. Заметив борьбу чувств на её лице, торговец понимающе улыбнулся и пояснил, что, к сожалению, готовых огранённых капель в наличии нет, ибо товар специфический (как, впрочем, и большая часть содержимого каталога), и огранка тут — процесс особо кропотливый, так что ради пары таких серёжек и подождать не грех. Иванна со вздохом кивнула и поспешила вернуться в Хогвартс, даже не посетив галантерейную лавку: всё равно в отсутствии сердечников зеркала ей были бесполезны. Ею владели противоречивые чувства: с одной стороны, сделать зеркала было очень важно, и поскорее, с другой — окаменевшая полуденная роса, да ещё и огранённая — штука редкая, ценная и перспективы открывает очень интересные. И, кстати, то, что торговец решил, будто она собирается в серьги их вставить — идея не менее интересная, чем её шпильки. Когда будет больше свободного времени, этим стоит заняться.
А пока Иванна с головой нырнула в исследование, терпеливо дожидаясь начала апреля. Всё своё свободное время она посвящала теперь не только эмпатическим сеансам со Снейпом, но и переписке, которая, на удивление, пошла очень бойко.
Во-первых, Елизавета, восприняв жалобы дочери как призыв к действию, прислала бандероль, в которой обнаружились пять карманных зеркал. Как раз таких, как Иванна любила: небольшие, круглые, с аляписто украшенной крышечкой, причём, на каждой крышечке — свои украшения. Во-вторых, Каркаров в ответ на её просьбы подождать, пока она сделает новые зеркала, патетически сообщил, что готов её ждать вечно, и принялся описывать произошедшие в её отсутствие школьные события, с каждым письмом вызывая у Иванны усиленные приступы ностальгии.
В-третьих, Адя с Янко, помимо длиннющих восторженных отчётов об успехах их совместного предприятия и вороха разнообразных сплетен, выслали ей пачку фотографий: Адя вспомнила, что на посиделках незадолго до отъезда в экспедицию Иванна достала фотоаппарат, и все дружно принялись изводить плёнку километрами. Адя специально наведалась в дурмштрангскую обитель подруги и, разыскав непроявленную плёнку (сам фотоаппарат Иванна забрала с собой), напечатала фотографии; вместе с Янко они отобрали и прислали самые удачные снимки, снабдив их на обороте душевными дружескими комментариями. Больше всего от добрых ребят досталось фото, центральным персонажем которой была незабвенная Яблонская. На обороте почти не осталось места, свободного от карандашных надписей, варианты названий фото начинались с невинного «Выходи за меня замуж» и продолжались по нарастанию цензурного рейтинга. На фотографии всеобщая любимица была запечатлена сидящей подле камина рядом с Янко; тот что-то рассказывал с очень серьёзным видом, а у Яблонской в какой-то момент делались глаза навыкате и совершенно потрясённое выражение лица, а сама она едва не обливалась глинтвейном, стакан с которым держала в руке. Иванна уже точно не помнила, о чём именно тогда рассказывал Янко, но подозревала, что это было нечто в их обычном репертуаре.
Почти так же популярен оказался ещё один снимок — гораздо более идиллический и едва не заставивший Иванну пустить слезу умиления. Фотография изображала её саму, в обнимку с Каркаровым стоящую возле окна, за которым виднелись сполохи полярного сияния. Янко с Адей, разумеется, не преминули вдоволь порезвиться в придумывании названия сюжета, но Иванна ничуть на них не обиделась, а над некоторыми вариантами даже похихикала.
Среди фотографий ей попалась одна, сильно отличающаяся от остальных — довольно старая и не очень чёткая, в тонах сепии; точнее, это явно была копия со старой фотографии. Снимок изображал пятерых молодых людей лет восемнадцати, одетых в старомодные длинные твидовые пиджаки с бархатными лацканами, двое щеголяли в галстуках-шнурках, остальные были без галстуков, с небрежно расстёгнутыми воротами рубашек. Они стояли возле брусьев полосы препятствий и курили. Точнее, курили трое — у двоих в зубах дымились сигареты, третий неспешно возился с трубкой, а двое других просто стояли рядом за компанию. Один из этой двойки, вальяжно прислонившийся к стойке брусьев, показался Иванне знакомым. Внизу снимка она рассмотрела дату — «22 июня 196…», последняя цифра года была совершенно неразличима. На обороте коварные друзья не оставили никаких пояснений.
Наконец Иванна внимательно пробежала глазами приложенное письмо и нашла в нём нужную информацию: Адя отыскала в старых альбомах матери фотографии каркаровского выпускного курса, и они с Янко ехидно предположили, что подруге будет приятно полюбоваться на любимого мужчину в молодые годы. Иванна вернулась к копии снимка и окончательно узнала в показавшемся ей знакомым юноше Каркарова. То ли дело было в ракурсе (что вряд ли, ибо она успела насмотреться на него во всех возможных ракурсах), то ли в том, что он был гладко выбрит, но ей показалось, что он очень сильно на себя не похож, даже не смотря на то, что причёска его с тех пор претерпела минимальные изменения. Рассматривая снимок ещё какое-то время, она поняла в чём дело — ей страшно не понравился взгляд, который Каркаров бросал на фотографа перед тем, как приветственно взмахнуть ему рукой. Вслед за ним, как по команде, остальная четвёрка тоже разворачивалась и дружно принималась приветственно махать, и Каркаров переводил взгляд на них, однако за те доли секунды, когда его глаза смотрели в объектив, Иванна явственно ощущала на себе его взгляд, вызывающий мороз вдоль позвоночника. Она всегда знала, что в юности он был тот ещё тип, но, не считая его воспоминаний, так близко с отголосками прошлого ей не доводилось сталкиваться.
