Мама отправилась с рыбами на кухню, а нам, детям, пора было идти в школу. Мы попрощались с побратимом Отца, хотя нам так хотелось поговорить с ним еще, ведь благодаря форели и угрю, он на время вернул нас к нашей утраченной истории, к тому времени, когда мы жили в родном краю. Отец и Гури Порадеци поднялись на веранду. Сели на низкий диван напротив большого окна, откуда открывался вид на реку, которая в том месте была широкой и полноводной, и на крепость на вершине холма. Там они просидели до глубокой ночи.
Мы, дети, уже легли. Засыпали мы сразу, сны приходили и уходили быстро, как воды реки. Мама, из последних сил закончив дела по хозяйству, которыми в доме занималась только она, мирно дремала, сквозь сон слыша голоса Отца и побратима. Отец и Гури Порадеци тихонько разговаривали на веранде, время от времени задумчиво поглядывая на реку. Они словно доверяли ей свои мысли, пытаясь с ее помощью в них разобраться. Отцу было ясно, что у побратима в душе была какая-то страшная тайна, большая мука, которая росла и не могла найти выхода наружу. Гури Порадеци, рискуя жизнью, миновал границу как раз для того, чтобы прийти к Отцу и поделиться с ним этой тайной. Он с опаской повертел головой из стороны в сторону и, устремив взгляд на реку, наконец, начал:
— В душе у меня, дружище, рана — большая, длиною в жизнь…
Но — начну по порядку. Когда ты уехал от нас, мы остались, словно тело без головы, без разума. Ты был среди нас единственным ученым человеком — адвокатом, с дипломом — аж из самого Стамбула, ты защищал нас от невзгод — и христиан, и мусульман. Все в наших краях до сих пор вспоминают тебя добрым словом…
Отец попытался прервать хвалебную речь побратима. Как говорили, он не любил ни сам делать комплименты, ни слушать их от других. Гури Порадеци продолжил:
— Все, родные и близкие, оценили по достоинству твой ум, когда ты неожиданно взял да уехал. Но не я, который в ту роковую ночь перевез вас в старой семейной лодке на другой берег…
Вы уехали, когда, казалось, в этом не было никакой необходимости. Не знаю, кто дал тогда и подсказал это решение.
— Да, так было дело! — произнес Отец, на этот раз не столько для того, чтобы перебить друга, сколько его поддержать и поощрить рассказывать, что было дальше.
— Когда я, высадив вас на берег новой страны, наутро вернулся на наш берег, у Озера я встретил твою мать. У нее поседели волосы. Я не мог поверить своим глазам. За одну ночь ее волосы стали седыми! Бедная, она прождала вас тогда всю ночь. А потом до конца жизни она ходила на берег Озера, на то место, откуда больше всего любил смотреть в подзорную трубу твой отец… Вскоре она заболела, твой брат отвез ее в Тирану. Там ей сделали операцию. Она захотела после операции поехать в Корчу к старшей сестре. Она чувствовала, что смерть не за горами, и очень переживала, что семья разбросана по миру. Она умерла осенью 1943 года. Хорошо уже то, что известно, где ее могила. Могилы отца твоего, царствие ему небесное, его сыновей, да и других родственников были уничтожены. Но на этом не остановились. Твой брат, тот, который учился в Англии, после войны работал в благотворительной гуманитарной организации ЮНРРА в Тиране, поскольку прекрасно знал английский язык. Оголодавшему народу ЮНРРА в то послевоенное время была известна исключительно по добрым делам: по ликвидации пагубной малярии в стране, по помощи продуктами и одеждой обедневшему народу. Но вот что случилось после того, как диктатор взбесился, — в новогоднюю ночь с 1946 на 1947 год, когда семья брата только села за праздничный стол, дверь в их дом отворилась. На пороге стояли двое молодчиков из тайной полиции. Они увели с собой брата, якобы, чтобы тот сделал какое-то заявление в полиции. Начался черный год. Брата твоего замучили до смерти, хотели, чтобы он признался, что был американским шпионом. Где его могила, неизвестно.
Наступила тишина. Отец думал о матери, брате, его жене и сыновьях. Голос Гури Порадеци вывел Отца из состояния задумчивости:
— Вы уехали, тем самым обрекли себя на невозвращение. Что ж, у каждого своя судьба. А и не уехали бы или вернулись, какая разница?! Конечно, люди удивлялись тому, что вы уехали. Как можно было вырвать свои корни, говорили одни, оставить землю, дом, имущество, родных?! Другие, были и такие, проклинали вас, но проклятыми на самом деле оказались мы, которые остались.
Отец молчал. Не хотел перебивать побратима. Ждал, пока тот расскажет ему о муке, которая не давала ему покоя.
— По мере того, как шло время, сначала сталинское, будь оно неладно, затем китайское, потом сами мы, дураки, пошли одни против других, нам становился все понятнее твой умный ход. Ты храбро поступил, что уехал. Я ведь тебя тогда разубеждал, учил уму разуму. А ты оказался умнее всех нас. Эх, ужасное время! Никогда до конца нам в нем не разобраться…
Отец внимательно слушал друга. В голове его одни за другими проходили события прошлых лет — войны: балканские, за ними мировые. Отец все еще не мог до конца понять, что хотел сказать побратим — к чему было такое долгое вступление. Отец ненадолго ушел в себя, сделал глоток ракии, закусил, поглядел на реку и сказал:
— Да, друг мой, судьба наша такая — бежать. Проклятая судьба, балканская! Суждено нам убегать от истории, да опасности подкарауливают нас со всех сторон.
Этими словами об общей большой беде Отец подталкивал Гури Порадеци еще шире открыть душу и излить муку, которая не давала ему покоя. Отцу оставалось ждать, когда же собеседник найдет в себе силы это сделать. Гури собрался с духом и снова заговорил:
— Пришло к нам новое время — с барабанами и митингами. Ужасное время! Еще не приняли одну веру — меняйте на другую! Не выучили одни молитвы — учите другие! Замените новую веру на третью — на веру в партию. Она будет нам навеки. Трюки. Отнимут силой чужое, выпьют вино с чужих виноградников, опьянеют. Новую правду распространяют! А на самом деле все осталось по-старому. Даже стало еще хуже. Перемешали нас, распределили по кооперативам, чтобы свои со своими не виделись. А скольких убили! Невинных людей убили! Вот, как брата твоего, например. И еще много разных жертв было… По границам ток пустили. Чтобы мы еще больше обособились от других, стали рабами в своей стране. И не знаем, что еще ждет нас. Прокляты мы, прокляты наши дети…
Побратим замолчал. Не мог больше говорить. Несколько слез прокатилось по его щекам. Тишина давила, действовала страшнее слов в ту глубокую балканскую ночь. Время от времени слышалось дыхание — наше, детей, реки…
Побратим все еще не сказал главного, ради чего он разыскал Отца. Он никак не мог успокоиться. Рассказ о событиях прошлого вывел его из душевного равновесия.
— Еще хорошо, брат, — продолжил Гури Порадеци, — что хоть части семьи удалось спастись. Но горькая судьба ждет наших потомков.
— Давай оставим прошлое, Гури. Скажи, побратим, что так мучит тебя сейчас?
— Плохо живется нам, брат! Хуже некуда! Хотим уехать! Все хотим убежать! В Америку. А страна — клетка запертая. А ключ у него.
— У кого — у него? — спросил Отец.
— Все еще у Сталина, брат мой. Вы-то вовремя убежали. И мы убежим! Но беда вот в чем — сейчас не как тогда. Легко не убежишь. Из ста только одному удается спастись. А нужно, нужно бежать! Я решил — пусть сначала сыновья попробуют. Недавно собрали народ по приказу ЦК — и молодых, и старых.
Велела им партия на нашей части реки, вытекающей из Озера и впадающей в море, и на ее притоках строить электростанции, возводить высокие плотины. Первой электростанции, недалеко от границы, еще не начав строительство, уже название придумали. Будет называться «Свет партии», а и названия других, тоже еще не построенных, уже известны: «Имени Сталина», «Имени Маркса», «Имени Энгельса».
Отец был поражен. Возможно ли такое? Неужели дело зашло так далеко? Гури Порадеци, видя удивление Отца, продолжил:
— Эх, бедные люди! Будут они гидроэлектростанции возводить! Света, сказали, будет — хоть отбавляй! Хорошо, конечно, да что освещать?! Еще со времен турок дорогу построить не можем. Чтобы сообщение было. А сейчас нас намеренно отдаляют друг от друга — чтобы из деревни в город пойти, разрешение нужно взять… Нам заявляют, что партия первый раз в истории соберет всех нас вместе — деревенских и городских, молодых и пожилых — и сделает из каждого нового человека. Благодаря строительству гидроэлектростанций. Вот что, брат, обещает партия. А жизнь говорит о другом. Нагнали старых и малых, заключенных, «врагов государства», предателей народа, а больше всего — молодых людей, которые попытались перейти границу. Среди них были и мои сыновья… Отцу теперь стало понятно, что хотел сказать ему Гури Порадеци.
