Отец должен был разорвать этот порочный круг изгнания и на что-то решиться. Он, будто алхимик, мучительно искал способ, каким семья могла бы вернуться на родину. Решение подсказывали угри. Поэтому он был таким яростным противником прерывания их пути.
Тем вечером Отец, терзаемый раздумьями, с нетерпением ждал прихода Цветана Горского. Мама тихонько занималась домашними делами. Отец ждал его, словно доброго ангела, посланного судьбой. Цветан должен был сказать ему последнее слово: уезжать или нет. Следовать ли по пути угрей, пока он еще не прерван, или остаться в городке у реки, берущей начало из Озера?!
Осуществится ли предсказание Игоря Лозинского, что, если сталинизм достигнет Озера, пострадают люди, река и угри, или события повернутся по-другому?
Цветан Горский, попрощавшись с секретарем Сретеном Яворовым, который крепко пожал ему руку, направился по набережной к нашему дому. Первый раз он был счастлив, по-настоящему счастлив, за все эти тяжелые дни, когда решалась судьба угрей и их пути, судьба строительства гидроэлектростанций на реке. Цветан подошел к краю берега и остановился у самой воды. Он словно хотел поделиться с ней своей радостью. Почти ни в одном доме не горел свет. Окно же отцовского кабинета, как обычно, светилось. Калитку Цветану Горскому открыла Мама. Она увидела радость на его лице. Отец с нетерпением ждал Цветана. По-дружески с ним поздоровался. Пригласил сесть там, где Горский сидел в прошлые разы. Между ними пустовало место, которое раньше занимал Игорь Лозинский. Это была их первая встреча в отцовском доме с тех пор, как ушел из жизни их друг.
Отец, не в силах скрыть своего возбуждения, сразу спросил:
— Ну, что, Цветан? Какие вести? Будут ли строить на реке плотину?
В тот момент в кабинет заглянула Мама, якобы случайно, на самом деле — обеспокоенная тем, что ответит Цветан. Ведь от этого зависело — останется ли семья у Озера или уедет. Мама поставила перед ними чашечки с кофе и стаканы с водой и неслышно вышла.
Цветан Горский, отпив из чашки, хлебнул воды. Понимая нетерпение Отца, сказал:
— Знаешь, дорогой друг, началось все так, что хуже некуда. Все были настроены решительно — хотели немедленно начать строительство первой плотины недалеко от места, где из Озера вытекает река.
Между тем постепенно настроение людей поменялось. Смягчился и секретарь ЦК партии Республики, который должен был огласить окончательное решение. Сначала он патетично, как на митинге, призывал людей поддержать проект. Даже представил директора строительства. Можешь себе представить — кого? Ягулче Дримского. Но когда я начал выступать, он слушал меня очень внимательно. И чем дольше я говорил, тем сильнее менялось выражение его лица — он принял мои доводы относительно того, что сейчас никак нельзя начинать строительство плотин на реке, потому что они помешают угрям беспрепятственно двигаться до океана и обратно. Я до сих пор не могу понять — такой перелом в нем произошел под влиянием моих слов или от чего-то другого?
Отец слушал Горского, затаив дыхание. Немного успокоившись, он заметил:
— Секретарь, видимо, умный человек. Скорее всего, он понял твои аргументы и сделал из них правильный вывод.
— Я согласен. И мне секретарь показался мудрым человеком. Между тем, тут что-то другое. Дело не только в моем выступлении. Не может чело век так быстро поменять свои убеждения, особенно, когда на кон поставлена директива партии! Наверное, что-то происходит в самой партии…
— Со Сталиным теперь отношения другие! — пояснил Отец Цветану. — Наверху что-то меняется. Тито не идет на поводу у Сталина. Может начаться война! Тито сказал ему «нет»! Хотя об этом еще не сообщили.
Наступила тишина. Взгляды обоих уперлись в кресло, где когда-то сидел Игорь Лозинский. Они были уверены, что его дух сейчас с ними. Предсказания Лозинского начали сбываться. Сталинизм распространился в озерной стране как страшная зараза. Повсюду. Она ширилась благодаря революционным песням. Фанатичным песням и лозунгам — изменим человека, чтобы он изменил историю, обгоним Запад…
Удивительная вещь. Вначале сталинизм воздвиг границу между двумя братскими социалистическими странами, находящимися на двух берегах Озера. А теперь эту границу он укреплял еще сильнее, превращая ее в самую непроницаемую в Европе. Судьбе было угодно, чтобы сталинизм все глубже пускал корни в благодатную почву родной страны Отца — Албании, а в той стране, где мы сейчас жили, в Югославии, его начинали корчевать. Эти процессы еще не стали действительностью, но Отец благодаря своей интуиции беженца ясно их предчувствовал. Он хотел быть впереди. Найти выход. Много раз он играл в прятки с балканской историей. И вот сейчас — как обмануть ее? Решение в нем уже созрело. Пора в дорогу! За угрями. В Америку! Осталось только уговорить Мать. Но он был уверен, что это ему как всегда удастся.
Отцу было ясно, что он не сможет последовать за угрями по реке на запад, к границе своей родной страны, чтобы оказаться на море. Там, предполагал Отец, граница, наверняка, закрыта. Ему оставался путь — двигаться по другой реке, большой реке Вардар, которая текла на юг и в Салониках впадала в море. По этому альтернативному пути он с семьей мог добраться до Америки. Так думал Отец, слушая Цветана Горского, который говорил о том, что принятие решения относительно строительства гидроэлектростанции отложено, а это означало, что путь угрей еще какое-то время будет существовать. В этом Отец видел луч надежды, который освещал для него возможный путь исхода, спасения, прежде чем этот путь будет закрыт — сначала для угрей, а потом для людей.
Наступила тишина. Мама была неподалеку. Прислушивалась. Она знала, что внутренне решение Отцом было принято еще до того, как в дом пришел Горский. Она тихонько вошла в комнату — проверить, не надо ли чего? Ее взгляд уперся в книги Отца, которые тот отложил в сторону. Ей стало понятно, что эти книги они возьмут с собой, когда будут снова — и уже скоро — переселяться. Так было всегда в их семье.
Отец продолжил прерванный приходом Матери разговор:
— Трудно будет искоренить сталинизм, когда он так глубоко врос в людей, люди, дорогой мой Горский, — заметил Отец, — освободятся от Сталина и сталинизма, он не может быть вечным, но с трудом будут изживать сталинизм в себе. Народ у нас тихий, мирный, прирученный, привыкший к покорности. Сталин наверняка оставит здесь много своих последователей…
Цветан Горский ожидал от Отца, что он скажет о будущем сталинизма, увязав его со строительством плотины на реке. А Отец ожидал услышать от Горского, что будет с угрями, если гидроэлектростанции все-таки построят. Существовала какая-то взаимная зависимость между ними, когда дело касалось угрей и Озера. И одного, и другого беспокоило, что будет с ними в будущем.
Цветана Горского ожидали новые испытания. Он должен был сохранить коллекцию животного мира Озера, собранную Игорем Лозинским, подготовить экспонаты к открытию музея, выстоять перед новыми угрозами со стороны таких твердолобых сталинистов, как Ягулче Дримский, требовавших, чтобы плотина на реке была возведена любой ценой…
Отец и Цветан Горский долго разговаривали той ночью.
Оба чувствовали, что находятся на новом перекрестке дорог балканского лабиринта. Они могли заблудиться в нем. Но оба питали надежду, что все-таки найдут выход из этого лабиринта. Пойдя по пути угрей.
После того, как Отец и Мать проводили Цветана Горского до калитки и сердечно попрощались с ним, Отец посмотрел в глаза Матери тепло, по-доброму, умоляюще, нежно обнял ее и тихо прошептал:
— Уезжаем!
27
Мы покинули город на истоке реки из Озера и направились к городу Скопье, столице новой Народной Республики Македония, части новой Югославской Федерации. Сели на маленький поезд, который совершал одну из своих последних поездок после войны. Он ходил по узкоколейке. Этот поезд наверняка был последней железнодорожной реликвией подобного рода на Балканах. После нашего путешествия на полотне выросла полынь, а поезд ушел в небытие. А ведь он, бедняга, пусть по узкоколейке, исправно довозил пассажиров до самого Озера. В один прекрасный день мы могли на этом поезде проехать по берегу Озера и оказаться в родной стране, даже добраться на нем до моря. Но граница между двумя странами — это барьер между двумя душами, который не дает им сблизиться. Граница остановила и маленький поезд…
