Цветан Горский в то нелегкое, смутное время говорил себе: видно, настолько была велика, сильна и дальновидна измученная душа Игоря Лозинского, что он ушел тихо — как раз перед новой встречей со сталинизмом.

Но иногда смерть приходит как естественный конец одной великой, полной страданий жизни, при этом дело этой жизни переходит к другому, Цветан Горский героически боролся за то, чтобы спасти коллекцию живых организмов Озера, собранную Лозинским, его учителем и духовным отцом, в то время, когда паутина сталинизма опутывала Озеро.

В те дни было страшно думать, а не то чтобы открыто защищать дело Игоря Лозинского. Но, как ни была сильна инерция идеологической пропаганды, которая доходила и сюда из далекого центра одержавшего победу Сталина, не могла жестокость непримиримых аппаратчиков не смягчиться у этого великого древнего Озера, несмотря на то, что речь шла о белоэмигранте Игоре Лозинском…

20

Уход Игоря Лозинского еще больше сблизил Отца и Цветана Горского. Память об Игоре Лозинским и задача — воплотить в жизнь его духовное завещание — связывали их в единое целое.

Надо сказать, Отца в те времена стали терзать еще и новые муки. Сталинизм начал укореняться в его родной стране, да и в стране его теперешнего пребывания. Хотя обе эти страны разделяла открытая на первый взгляд братская граница, Отец не клюнул на крючок быстрого возвращения. Его добровольное изгнание было обдуманным поступком. У него всегда было чувство, что он должен идти впереди истории, а возвращение в родную страну в его понимании означало бы отставание от истории на несколько шагов. Так как лучше поступить? Путь угрей не давал ему покоя…

Отец решил еще на какое-то время остаться в городе на реке, вытекающей из Озера, подождать год-другой. Он хотел посмотреть, что станет с путем угрей, удостовериться, сбудется ли предсказание Лозинского. Хотел по-своему помочь Цветану Горскому, если кто-то осмелится поднять руку на реку и угрей. Хотел увидеть и то, как поведет себя сталинизм в соседней, родной ему стране. Отцовские опасения сбывались. Там сталинизм попал на благодатную почву. Инстинкт обладания властью, не утихший еще со времени падения Оттоманской империи, с трудом эволюционировал, и изжить его было нелегко. Сталинский режим пустил там корни так глубоко, как нигде в другом месте. Новые сталинисты имели амбиции сделать его даже крепче, чем он был в стране его зарождения.

Страна закрылась, забетонировалась. Границы выросли, как стены. Граница, отделявшая Отца от его родных часовым полетом птицы, отдалила людей с двух берегов Озера, будто они находились на расстоянии, равном расстоянию между двумя планетами.

Здесь же, у истока реки, сталинизм властвовал два бурных года, пока Тито и Сталин не разругались между собой. После храбро произнесенного Титовского «нет», сталинизм стал потихоньку угасать на озерной земле. Но, как в его родной стране он существовал, находя подпитку в идеологических структурах власти, так и здесь по инерции еще продолжалось ускоренное формирование нового человека с унаследованной от Сталина иллюзией возможности восполнить упущенное время благодаря усиленному строительству новых объектов без учета реальных экономических мощностей.

Отцу пришлось делать выбор: оставаться ли по эту сторону границы, где сталинизм все же медленно шел к своему концу, в то время как по другую сторону он рос с чудовищной быстротой. Но по обе стороны границы путь угрей находился под угрозой. Может, надо последовать по этому пути, пока еще не поздно? Или выбрать какой-то другой, третий путь…

Отцу, как адвокат всегда находившемуся в естественной оппозиции к власти, сделавшему много хорошего людям по обе стороны Озера, которое разделяла часто меняющаяся граница между двумя государствами, сейчас было легче найти выход для своей семьи: приняв решение вернуться в родную страну или дальше оставаться на чужбине. Но, будучи неизменно приверженным пути угрей, Отец решил отправиться на север, последовать по пути угрей, насколько это окажется возможным.

Стамбульская звезда его молодости с мечтами отвезти семью на восток с течением времени угасла. Осталось страстное желание Отца и семьи не потерять связь с Озером. Но путь угрей на север, к морям, благодаря которым был возможен исход с желанным возвращением, оказался под угрозой. Отцу было ясно, что сталинизм, в эйфории победы над фашизмом, в первые годы не показал на Балканах свою истинную волчью сущность, хотя здесь было много приспособленцев — волков, готовых его увековечить.

Стрелка отцовской души-компаса после долгого колебания на какой-то период остановилась, показывая направление на северо-запад, если, конечно, там еще существовал путь угрей. В противном случае, нужно было искать исход с Балкан, следуя по течению другой реки. Новые события между тем предоставили Отцу возможность уехать из города у Озера. Страна, образовавшаяся после войны, в которой Отец оставался какое-то время эмигрантом, дала ему две родины: одна из них называлась Народная Республика Македония, другая — Федеративная Народная Республика Югославия.

После ссоры между Тито и Сталиным Отец окончательно утратил гражданство родной Албании, которая отождествила себя со сталинизмом почти до самоуничтожения. Еще недавно практически не существовавшая граница между Албанией и Югославией после экстаза победы стала одной из самых строгих и трудно преодолимых границ в Европе. Отцу, размышлявшему об этом, фатальным казалось то, что река, вытекающая из Озера, миновала границу и оказывалась в его родной стране, где царил сталинизм. Он боялся, помня предсказание Игоря Лозинского, как бы сталинизм сначала там не прервал путь угрей в поисках новых источников энергии и света для нового человека.

Втайне Отец надеялся, что все как-то решится само собой, тихо и мирно. В этой надежде его укрепляла борьба Цветана Горского по спасению угрей, которую тот вел, выполняя завет Игоря Лозинского. Находясь под воздействием краткой, но значимой для него дружбы с Лозинским, Отец продолжал встречаться с Цветаном Горским, который в те трудные времена старался сохранить наследие Игоря Лозинского — открыть музей, борясь за осуществление идей своего учителя. Но и Горский не был уверен, к чему в сталинское время может привести такая борьба. Он мог легко лишиться головы, и тогда огромная коллекция животного мира Озера осталась бы бесхозной.

Отец тем временем ждал последнего сигнала к тому, уехать ему или нет из города на истоке реки из Озера. Его решение зависело от исхода важной битвы, которую вел с властями Цветан Горский относительно судьбы пути угрей. Да и при принятии окончательного решения надо было помнить о семье, о Матери и детях. Мама была вечным сейсмографом, регистрирующим изменение балканского рельефа отцовских мечтаний. Хотя ей было нелегко, она с невиданной терпеливостью и почтением слушала Отца, впитывая душой и разумом его идеи. Прекрасно чувствуя его сомнения, она вбирала в себя все, что только могла от него перенять, чтобы сохранить, расширить, проверить и дополнить в себе значение несказанного, тишины между ними. Ее душа была словно слита с его душой воедино. Между ними существовала невидимая нить — переход из одной души в другую. Этой нитью была их любовь, которая давала им силы выстоять и защитить семью от превратностей коварной судьбы.

Часть вторая

21

Ягулче^[1] Дримский, кто знает, почему его стали называть Ягулче: потому ли, что еще в пеленках извивался угрем, пытаясь освободиться из них и встать, сразу своими ногами пойти по жизни, или потому, что его крестный имел на то, чтобы дать ему такое имя, какую-то собственную причину, которую держал в секрете, — это осталось неясным навсегда!

Как бы то ни было, Ягулче звался Ягулче, и он привык к этому имени, А имя, чем взрослее он становился, подходило ему все больше и больше. Через все жизненные трудности, большие или маленькие, еще с детских лет он как-то проскальзывал, успешно продвигаясь вперед. Как ему это удавалось, никто не знал. Он всегда оставался верным своему имени. Ягулче Дримский ловко приспособился к временам болгарского, итальянского, немецкого фашизма, увильнул от проблем и при сталинизме. Он всегда соответствовал своему имени.