Отцовские мысли, пока он слушал Цветана Горского, летели вдогонку за угрями, следуя за ними по значкам на глобусе. Из этих благих дум Отца вывел голос Игоря Лозинского, приглашавший его осмотреть и другую часть коллекции. Отец бродил по лабиринту этой уникальной балканской лаборатории, в которой предпринималась попытка сохранить для потомков следы жизни Озера на протяжении тысячи лет.

Игорь Лозинский уже заканчивал формирование своей коллекции, которую он хотел подарить городу. Он считал, что только его ученик и преемник, Цветан Горский, может продолжить его дело. Лозинский завещал именно ему свою коллекцию, когда почувствовал, что его жизнь приближается к концу. Он доверил ему огромное богатство, дело всей своей жизни — коллекцию тысячи обработанных образцов животных и растений данного края, правду об Озере — чтобы тот сохранил его в нелегкие времена, которые наступали.

И вот, судьба привела к Лозинскому Отца, но не как адвоката, чтобы засвидетельствовать завещание, а как человека, влюбленного в Озеро. За рюмкой водки и угощением, которые принесла радушная Наташа Лозинская, расположившись на террасе с видом на реку, Игорь Лозинский, Отец и Цветан Горский продолжали, словно заключив тройственный союз, разговор о будущем музейной экспозиции и, конечно же, о судьбе угрей и их пути.

Отец хотел до конца узнать то, что известно Игорю Лозинскому о пути угрей, но тот хранил при себе свои мысли. И на этот раз Лозинский говорил о своих предположениях относительно времени, которое надвигается, о будущей власти, о возможности того, что сталинизм разрастется и придет и на эти просторы.

Только про это.

Он не стал раскрывать свою душу перед Отцом и Цветаном Горским. Но все-таки было ясно, что рано или поздно именно с этими людьми, с которыми его свела счастливая судьба, он поделится своей великой тайной. Отец, взглянув на часы, понял, как много времени он провел в доме Игоря Лозинского. Прощаясь с хозяевами, он пригласил их в ближайшее время к себе в гости.

Отец пошел вдоль реки, к истоку, к Озеру. Хотя на пороге была зима, солнце еще согревало землю. Отец смотрел, как медленно оно уходит за горизонт. Небо все сильнее освещалось багровыми лучами, а голубая ширь становилась все темнее. Любуясь на закат, чувствуя за собой свежесть реки, которая быстро несла свои воды, Отец почувствовал тихую грусть. Он ускорил шаг по направлению к дому. Наверняка, домашние заждались его и обеспокоены его долгим непредвиденным отсутствием.

11

Приближался конец фашизма. Европейские и американские союзнические войска продвигались вперед и освобождали захваченные фашистами страны старого континента. С востока наступала Красная Армия. На Балканах, того гляди, должен был установиться новый порядок.

Отец предчувствовал, что, несмотря на сильный отпор со стороны порабощенных народов, после короткого владычества империи фашизма, скорее всего, появится какая-то новая империя. Исходя из опыта, проследив периоды существования империй, Отец считал, что не могло быть так, чтобы Балканы не были под чьей-то властью в течение долгого времени.

После падения и поражения фашизма было понятно, что Сталин с помощью Красной Армии и тоталитарной идеологии использует исторический шанс завоевать как можно большую часть Европы и Балкан. Пока Отец так размышлял, идя по берегу реки, он оказался почти у самого дома. Солнце потонуло в Озере. На небе загорались первые звезды. Отец пошел быстрее. В его голове, после того, как в ней промаршировали империи, включая последнюю, сталинскую, вновь появились мысли насчет Игоря Лозинского. У Отца было ощущение, что тот что-то недоговаривает относительно будущей участи угрей в городе на истоке реки…

Кем, по сути, был этот русский эмигрант, который завладел всеми его мыслями, можно сказать, вошел в его жизнь? Что их сблизило? Не то ли, что у них была схожая судьба беженцев, общая привязанность к Озеру, интерес к угрям и их удивительным миграциям? Озеро появилось в их жизнях, чтобы крепко связать их дружбой.

Игоря Лозинского белогвардейская судьба привела к Озеру после долгих скитаний по России, после Стамбула, где в то время, в двадцатые годы двадцатого века, учился Отец. Он хорошо помнил потоки русских эмигрантов, которые, ища спасения, притекали в Стамбул.

Там, в Стамбуле, и рядом, на средиземноморских островах, эти люди надеялись найти окончательное спасение, обрекая себя на судьбу изгнанников. В основном, это была молодежь, от двадцати до двадцати четырех лет, энтузиасты и одержимые, рассказывал Отец. Тогда он где-то прочитал, что в те годы Ленин подписал декрет — выслать из России сто пятьдесят человек, лучших умов страны, вместе с их семьями.

Однажды Игорь Лозинский сказал Отцу, и сейчас, шагая вдоль реки, Отец это отчетливо припомнил, что русская эмиграция — это новый феномен в общей истории человечества, который можно сравнить только с исходом евреев. У Отца, когда он слушал Игоря Лозинского, прибавлялось решимости — во что бы то ни стало выстоять в нелегкой борьбе за жизнь на чужбине.

Потоки людей текли по городам Европы. Искали обитель своего счастья, оседали там, где их принимали — из милости или православной солидарности. Чаще всего они получали работу ниже своей квалификации, жили своим славным прошлым. Существовали в двух мирах, имея одну душу. У Отца не выходили из головы слова Игоря Лозинского, которые были словно его собственные, будто речь в них шла о его жизни:

«Мы много страдали. Может, страдание в каком-то смысле — слабость, но в другом, возвышенном смысле, — отвага. Те, что пострадали сильно, по-настоящему, редко бывают агрессивными, из их душ обычно истекает доброта и толерантность!»

Отцу были близки его слова:

«Наше страдание, милый мой друг, как слепота. У нас отняли родную землю, свет наших очей. Мы потеряли внешнее зрение, но укрепили внутреннее. Внутренним зрением мы видим невидимую горсть святой родной земли».

Так говорил Игорь Лозинский, а в голове Отца при этом возникали ассоциации с угрями: ведь и они во время долгого пути, когда удаляются от Озера и попадают в глубины морей и океанов, теряют внешнее зрение и пользуются внутренним, чтобы добраться до цели — до моря, до родного океана, а на пути обратно — до Озера, где обитали их предки.

«Ты должен быть лишен родной земли, — во время одного из разговоров сказал Отцу Игорь Лозинский, — чтобы любить ее неземной любовью. Эта вечная, неземная любовь нелегко нам дается — и потому, что мы упорно боремся, мы победители даже в поражениях, друг мой!»

Игоря Лозинского волны судьбы прибили к берегам Босфора, где он оказался среди белогвардейцев, которые бежали со своей родины. А потом он, человек, окончивший институт в Петрограде, специалист по медицине и микробиологии, как и Отец, получивший юридическое образование в Стамбуле, оказался на Балканах, на берегах Озера. Это место предлагалось им взамен их родины, в качестве их последнего убежища. У них не было шансов вернуться в свои страны.

Судьба скрестила их пути в Стамбуле, но свела их у Озера, хотя уже недалек был час расставания. Она сблизила их, обогатила обоих новыми знаниями об угрях, их круговом пути вокруг планеты. И вот теперь, когда близился конец одного времени, конец фашизма, Отец и Игорь Лозинский были сильно озабочены надвигавшимися событиями. Они были уверены, что эти события станут поворотными, изменят множество человеческих судеб.

В Стамбуле, изучая право, Отец имел ясное представление о ленинско-сталинском социализме. Тогда он на месте следил за политикой Ататюрка, который в какой-то период хотел сблизиться со Сталиным и Советским Союзом. Был в курсе того, как воплощается идея социализма в западных европейских демократиях. Но он не был знаком с социал-коммунизмом изнутри, не испытал его на своей шкуре, как Игорь Лозинский. Отец был уверен, что от своего русского знакомого сможет узнать еще много тайн, тайн о прошедших и будущих временах.