Поймав его, я некоторое время возился со множеством пуговиц и молний, а потом отпустил его. Удивительно, как быстро он ползал. Его любопытство не имело границ. В какой-то момент парень захотел, чтобы его взяли на руки. Я поднял его, он прижался ко мне, и мы стали осматривать комнату. Эти малыши много улыбаются и смеются, но довольно ощутимо дергают за волосы…

Около часа дня он громко заплакал. Не паникуй, Гунтрам, все под контролем. Пустышка не помогла — он только еще больше разозлился. Тогда молоко. Боже, а у него хорошие легкие… К моему огромному облегчению, молоко Хуану Игнасио понравилось. Он сосал так, словно его неделю не кормили, и где-то в середине мне пришлось силой вытащить соску у него изо рта, чтобы он мог срыгнуть. После этого малыш снова принялся с жадностью пить и, не закончив бутылочку, заснул у меня на руках.

Проблема номер два. Его подгузник потяжелел. Должен ли я его сменить? Есть в этом доме женщины? Увы, горничных отпустили на целый день. Я положил малыша на диван, подгреб подушки (если он упадет, его мать меня убьет) и проверил сумку. Там нашелся матрасик и несколько подгузников. Я собрался с духом. Может, получится, пока он спит и не дергается…

Я положил матрас и салфетки на прекрасный дубовый стол, который каждый день полируют. Ну и ладно — Конрада нет, и он не увидит этого святотатства. Ладно. Пора! Устроив крепко спящего Хуана Игнасио на матрасике, я стал слой за слоем снимать с него одежду, пытаясь запомнить порядок. Так, подгузник сняли, под ним протерли (ну горазд он спать!), новый приладили. Я относительно быстро надел все обратно и отнес его на диван спать дальше.

Проблема номер три. Что делать с использованным подгузником? Хорошо, пора поиграть в юного лорда, потому что оставлять ребенка одного нельзя, да и есть уже хочется. Я позвонил дворецкому, и он немедленно явился.

— Заберите это, пожалуйста. Можно сделать мне сэндвич? Не хочу оставлять ребенка одного.

— Сию минуту, сэр.

Если ему и было противно, дворецкий никак этого не показал. Через несколько минут он вернулся вместе с Хайндриком. Дворецкий оставил мне поднос с теплым обедом: бульон и цыпленок с зеленью плюс что-то вроде пудинга на десерт. Опять больничная еда.

— Ты принял таблетки?

— Я смотрю, Алексей тебя хорошо проинструктировал, — сухо сказал я. — Не разбуди ребенка.

— Так да или нет?

— Нет, я забыл. Сейчас приму, — расстроено ответил я и пошел в свою комнату за лекарствами. Когда я вернулся, Хайндрик был еще в гостиной.

— Не забывай о них. Я не хочу потом везти тебя в больницу. У меня нет такой квалификации, как у Алексея.

— Не беспокойся, в твою смену я не умру.

— Это хорошо. Смотри, не переутомляйся с ребенком.

— Ты все время собираешься изображать наседку? Мне казалось, до этого ты не получил это место из-за того, что слишком молод.

— Между прочим, я на десять лет старше тебя. Алексей Григорьевич приглядывал за тобой только потому, что герцог хотел кого-то с навыками оказания медицинской помощи, а ты был очень болен. Я вполне способен выполнять обязанности по твоей охране. А сейчас доедай и отдохни немного.

— Хорошо, Хайндрик.

От сверхопекающего русского к такому же шведу. Жизнь несправедлива.

В четыре малыш решил, что с него довольно спать, и с гуканьем проснулся. Кажется, он постоянно находится в хорошем настроении. Я стал играть с ним на полу.

— Гунтрам, ты ничего не хочешь мне рассказать? — неожиданно услышал я глубокий голос Конрада. Он стоял в дверях, показывая на Хуана Игнасио. Я засмеялся и, взяв ребенка на руки, поднялся с ковра.

— Хуан Игнасио, разреши представить тебе Конрада фон Линторффа, — торжественно сказал я, а малыш что-то пролопотал.

— Он очень забавный, — сказал Конрад, погладив его по голове. — Где ты его взял?

— Это еще один Долленберг. Хуану пришлось выйти на работу, матери тоже, отец под твоей железной пятой, а няня уехала во Францию. Его оставили со мной до пяти, потом за ним придут его мать и Хуан.

— Он выглядит вполне счастливым в твоей компании, — серьезно заметил Конрад.

— Не ревнуй. Ты всегда будешь для меня самым важным, — улыбнулся я.

— Я не об этом. Ты нравишься детям. Раз они скоро придут, пойду, переоденусь во что-нибудь менее формальное. Скажи Хансону, что к чаю будут четверо, и если мать захочет переодеть ребенка, ей надо предоставить одну из гостевых комнат наверху.

И он ушел, снова оставив меня одного с беспокойным малышом, жаждущим, чтобы его развлекли. С Хуаном Игнасио на руках я отправился на кухню передать Хансону (я предположил, что это дворецкий) распоряжение Конрада.

Хуан и его невестка, Лусиана, к счастью, пришли, как обещали. Слава Богу! Я отдал малыша матери, симпатичной блондинке лет двадцати пяти, и проводил ее в гостевую комнату.

— Гунтрам, как ты думаешь, можно мне осмотреть дом? — спросила она, переодевая ребенка гораздо ловчее, чем я. Хуан Игнасио довольно улыбался своей мамочке.

— Я спрошу Конрада, когда он выйдет. Думаю, проблемы не будет. Тебе здесь нравится?

— Этот дом был в моем учебнике по истории. Прекрасный образчик раннего георгианского периода. За такой холл можно умереть, а в комнате я заметила восхитительный столик, — торопливо объяснила она. — Мой русский клиент сначала нацелился на этот дом, но люди из Сотбис*** получили от ворот поворот, когда попытались договориться о его покупке, хотя предлагались очень хорошие деньги. Много выше рыночной цены. В итоге русский поселился в огромном доме в Кенсингтоне.

— Дело в том, что деньги для герцога не имеют решающего значения, главное — власть. Быть «выкинутым из собственного дома» неприемлемо. У твоего русского не было никаких шансов. Это он — тот самый знаменитый клиент, который покупает мои работы?

— Да.

— Как вообще он их увидел? Я так и не понял.

— Я стажировалась в новом филиале Кристис в Буэнос-Айресе. Риэлторское подразделение располагалось по соседству, у нас был общий офис. Русский приехал в середине двухтысячного года, чтобы присмотреть большой загородный дом в Патагонии, рядом с Эль-Калафате. Его фамилия Обломов. Он увидел один из твоих рисунков у меня в офисе и влюбился в него. Хотел купить его прямо там, но я не могла продать — он принадлежит Пабло. Поскольку муж собирался продавать Ла Канделарию, мы договорились, что Обломов приедет к нам туда. Дом ему понравился, и он был готов его купить, но Пабло не продал, так как русский не собирался оставлять персонал. Он очень настаивал, и после долгих обсуждений мы договорились уступить ему несколько твоих неоконченных набросков и старых рисунков. В течение всего 2001 года я пыталась с тобой связаться, но безрезультатно. Потом русский купил лондонский дом, поселился там и захотел его декорировать в «пампа-стиле», как в Буэнос-Айресе. Он несколько раз предлагал мне этим заняться, и после рождения ребенка я согласилась. И теперь мне очень нужны твои работы — чем больше, тем лучше. Ему нравится почти все, что выходит из-под твоей руки.

— Я польщен. Надеюсь, он потом не пожалеет, — улыбнулся я.

— Те шесть, которые ты мне прислал в середине ноября, были проданы за 28 000 фунтов (после вычета налогов и расходов). У меня для тебя чек на 16 800 фунтов.

— Сколько же ты содрала с бедняги?

— Рыночную цену. Жаль, что ты еще нигде не выставлялся. Тогда бы стоимость была существенно выше, — деловито сказала Лусиана, легко подхватила ребенка и сумку и вышла из комнаты.

Конрад с Хуаном уже разговаривали, когда мы пришли в гостиную. Конрад и Лусиана быстро нашли общий язык, и он принялся нахваливать малыша. Она налила нам чай, а дворецкий принес что-то вроде фруктового пюре для ребенка.

— Надеюсь, это ему понравится. Должно быть, ужасно сидеть с нами за столом с одной бутылочкой, — мягко сказал Конрад Лусиане.

— Большое спасибо, герцог. Он ест почти все и всегда, — хихикнув, она усадила на колени Хуана Игнасио, надела на него слюнявчик и решительно принялась за кормление. Малыш быстро расправился с пюре и стал ползать вокруг матери, но вскоре утомился, сел и устало зевнул. Лусиана подняла его, положила на диван и накрыла одеяльцем. Он быстро и крепко заснул.