Позже Алексей отвез меня в университет и сказал, что заберет ровно в 17:15. Я сходил узнать свой средний балл, оказавшийся довольно хорошим — примерно 5.3 из 6. Мы с друзьями попили кофе и распрощались. Из здания факультета я вышел в 17:10.

Я, как обычно, ждал Алексея на углу, когда кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидел стоявшую позади меня Мари Амели. Я в шоке уставился на нее. Выглядела она неплохо.

— Привет, — поздоровался я, надеясь, что она сделает то же самое и пойдет своей дорогой.

— Привет, Гунтрам, — проворковала она и не сдвинулась с места ни на дюйм.

— Я жду Алексея, чтобы ехать в банк, — торопливо намекнул я, рассчитывая, что упоминание ужасного русского и занудного немца отпугнет ее. Может, я отреагировал слишком бурно, но мне очень явственно вспомнились обстоятельства нашей с ней последней встречи.

— Гути, мне надо с тобой поговорить. Я очень сожалею о случившемся. Клянусь, я ничего не знала. Ты же знаешь, что всегда был мне симпатичен.

— Не волнуйся об этом. Я никогда тебя не винил. Ты как, нормально сейчас?

«Идиот! — мысленно обругал я себя, с опозданием поняв, что наделал. — Ты же обещал никогда с ней не общаться и вот уже сам затеваешь разговор!»

— Я вылечилась и работаю здесь, в Цюрихе, в кафе, — сказала она, глядя на меня своими большими глазами.

Постойте, разве не должна она по распоряжению своего отца жить в Германии?

— Я думал, ты во Франкфурте. Извини, Мари Амели, но я должен идти.

Да, мне надо бежать, пока не появился русский, который очень тебя любит. Он устроит сцену, а потом побежит жаловаться, что на него напала девятнадцатилетняя худенькая девушка.

— С тех пор, как фон Кляйст развелся с мамой, я больше не обязана ему подчиняться. Я вернулась сюда к ней. Пожалуйста, Гути, не уходи! Мне нужна твоя помощь, — в больших голубых глазах застыли слезы.

— Я обещал Конраду никогда с тобой больше не разговаривать, прости, — пробормотал я, смущенный своим признанием, что должен подчиняться ему.

— Знаю — мама мне сказала. Ты даже вступился за меня. Спасибо.

И что? Я был добр к тебе, так сделай одолжение — свали и не доставляй мне неприятностей. Я молчал и смотрел в другую сторону. Сердце забилось быстрее, в груди тянуло.

— Мне нужны деньги, — выдала она.

— Попроси у отца или у матери. У меня нет. Только десять тысяч долларов на замороженном счете в Аргентине.

— Отец оставил маму без ничего. Какие-то вшивые двенадцать тысяч франков в месяц.

Зашибись! Я, когда жил один, зарабатывал 1300 долларов в месяц и из них платил за аренду. Фердинанд оплачивает жене квартиру и сопутствующие расходы, если верить Монике. И у Гертруды приличная зарплата в «Линторфф Фонде».

— Это большие деньги, — твердо сказал я.

— Мне нужно сто тысяч евро. Я хочу уехать из Европы и начать все заново. Линторфф никогда не оставит меня в покое и не простит.

И ты просто так говоришь мне посреди улицы, что тебе нужно сто тысяч евро? Ладно, я куплю для тебя лотерейный билет, может, тебе повезет.

— У меня нет даже десяти тысяч. Я сейчас ничего не зарабатываю. Ходячий убыток, — усмехнулся я, найдя ситуацию абсурдной. — Попроси Фердинанда, он поможет тебе.

— Ты можешь взять деньги из трастового фонда. У нас у всех есть такие, по пять миллионов. Сто тысяч — это немного. Всего лишь проценты за год, — настаивала она.

— Это не мои деньги, а Конрада! Он и так за все платит, и ты хочешь, чтобы я взял еще больше?!

— Эта сумма для него — ничто, а для меня — это новый шанс! — она прыгнула мне на шею и жарко поцеловала в губы. Только не сейчас!

Послышался визг тормозов, и из машины вместо моего хорошего, доброго русского телохранителя выскочил разозленный серб, что было более чем плохо. Бог мести наслал на нас проклятье. Проклятье звалось Гораном Павичевичем. Видел ли он поцелуй? Скорее всего — похоже, он разъярен…

— Ты. В машину. Живо, — рявкнул он мне, и я попытался отлепиться от Мари Амели, но она вцепилась в меня.

— Линторфф спустил тебя с поводка? — к моему ужасу сказала Мари Амели. Девочка, ты говоришь с человеком, который побил своего босса (на тренировке) и до сих пор жив, с человеком, который заставляет парня из КГБ, прошедшего Афганистан, трепетать от страха.

— Тебе было сказано не приближаться к нему, — мрачно сказал он ей.

— И что ты со мной сделаешь? Изнасилуешь и порежешь на кусочки, как ты это делал с хорватскими женщинами и детьми?

Я закрыл глаза и задержал дыхание. Горан грубо дернул меня за рукав, подтащил к большому черному мерседесу и толкнул на пассажирское сиденье.

— Хорошо запомни мое лицо, потому что это будет последнее, что ты увидишь, если еще раз подойдешь к моему братику.

Не помню, писал ли я здесь, что по каким-то непонятным причинам Горан после моего первого сердечного приступа решил считать меня своим младшим братом? Конечно, его присутствие заставляет нервничать, но зато он никогда не сболтнет ничего лишнего и не сделает мне плохого.

Я ссутулился, чувствуя себя несчастным. Вероятно, он доложит Конраду, что я нарушил правило, и скандала не миновать.

— До 18.30 ты должен рассказать всё Его Светлости. Или я сам это сделаю. Возможно, узнав это от тебя, он не так рассердится, — велел мне Горан, когда мы зашли в лифт. Я сглотнул и кивнул.

Моника проводила меня в его офис. Конрад был очень занят, что-то читал и писал, и даже не поднял головы от документов. Я сел на один из диванов у окна и порылся в рюкзаке, чтобы найти бумагу для рисования.

В шесть пятнадцать в офис пришел Горан и многозначительно посмотрел на меня, пока Конрад читал бумаги, которые он принес. Похоже, серб не шутил. Ладно, Конрад сейчас мыслями в работе, может, я все быстренько скажу и уйду.

— Сегодня я видел Мари Амели в университете. Ей нужны были деньги, чтобы уехать из Европы, и она рассчитывала взять их у меня. Я отказал, — промямлил я.

Конрад положил свою великолепную ручку, и она громко звякнула в тишине кабинета. Нет, его не поймаешь врасплох.

— Где ты ее видел? — сказал он мягко и вежливо. Плохой знак. Лучше бы сразу наорал.

— У входа на факультет. Я ждал машину, — нервно объяснил я.

— Сколько?

— Сто тысяч евро. Я сказал ей, что у меня нет денег.

— Почему она считала, что ты можешь дать ей такую сумму? — спросил он, бросая на меня опасный взгляд хищника.

— Не знаю. Она сказала, что я могу снять их с университетского счета, но я ответил, что это-твои-деньги-а-не-мои. Горан видел, — неразборчиво выпалил я.

Горан стоял неподвижно, и я на секунду пожелал, чтобы он держал при себе то, что он видел. Ведь это она сделала, а не я.

— Это весь их разговор, Горан? — Конрад пристально посмотрел на телохранителя. У Горана на лице не дрогнул ни один мускул, и он выдержал взгляд Конрада. Вот это настоящий профессионал!

— Я не слышал его, сир.

«Большое спасибо!» — захотелось мне закричать. Я на одно мимолетное мгновение бросил на него благодарный взгляд, но Конрад успел его перехватить.

— Это все, что произошло?

Он знает или предполагает, что практически одно и то же.

— Она поцеловала меня, — смущенно признался я.

— Насильно. Эту часть я видел. Она бросилась Гунтраму на шею, когда он смотрел в другую сторону.

Конрад сверлил Горана глазами, словно пытаясь понять, сказал ли тот правду, и я почувствовал себя оскорбленным. Да, мне нравится целоваться с теми, кто чуть не отправил меня на тот свет!

— Понятно, — наконец сказал Конрад и перешел на русский. Великолепно. Теперь он говорит по-русски, словно отморозок из «Заводного апельсина»!

Горан выскочил из кабинета. Настала моя очередь для разноса.

— Конрад, у меня в мыслях не было нарушить уговор или оскорбить тебя. Я думал о своем, и вдруг она. Я не успел сориентироваться.

— Тихо. У меня еще много работы.

Я молча сидел на диване, за окном становилось все темнее. Через некоторое время в кабинет вошла Моника и принесла ему папку, которую он водрузил на стопку таких же — видимо, для срочного чтения.