— Я до сих пор не убежден в том, что ты сказал, но надеюсь, что Господь в конце концов простит меня, — вздохнул я.
— Господь великодушнее людей, — просто сказал он, и его слова проникли мне прямо в сердце. Не сознавая, что делаю, я потянулся к нему и осторожно поцеловал в губы. Он не только вернул поцелуй, но и углубил его, понуждая меня впустить свой язык. Придвинувшись ко мне, положил руки на подлокотники моего кресла, и я оказался в ловушке. Я переплел руки у него на шее и притянул к себе, наслаждаясь его запахом и мягкостью губ.
Конрад резко оборвал поцелуй.
— Гунтрам, мы должны остановиться, не то я затащу тебя в постель, и тогда поцелуями дело не ограничится. Доктор строго запретил мне касаться тебя еще две недели, — смущенно признался он.
— Так нечестно! — захныкал я. — Я так хочу заняться с тобой любовью. Сил уже нет терпеть.
— Думаешь, я не хочу? Но мы не будем рисковать твоим здоровьем. Так что давай поужинаем и что-нибудь посмотрим перед сном.
— Ага, «Бэмби» или «Думбо», — хмыкнул я, обиженный на весь свет, а больше всего — на ненормального доктора и этого ненормального немца, который все делает «по правилам».
— Ты такой милый, когда дуешься.
29 марта, Страстнàя пятница
В пятницу я почти целый день провел в обществе Алексея. Нас обоих выставили вон: православного Алексея и меня, хотя и католика, но не члена Ордена рыцарей железного креста, или как там они называют себя в наши дни. Если честно, я был рад, что меня погрузили в симпатичный Порше Кайен, которым мне было позволено восхищаться, но не трогать, и, тем более, не садиться за руль.
С самого утра двор замка был запружен черными мерседесами, БМВ, ауди и другими пафосными брендами, не говоря уж о армии телохранителей. Ха, тут не увидишь Фиат или Ладу. Удивительно, но среди тридцати или сорока гостей не было ни одной женщины. Эти ребята никогда не слышали о принципе «равных возможностей». Все присутствующие отличались крайней серьезностью и аристократичностью. Я мельком видел Фердинанда и Михаэля, а потом заметил Альберта, кузена Конрада, разговаривающего с Лёвенштайном. Меня представили нескольким гостям помоложе (лет сорока) и усадили рядом с Михаэлем, потому что Конрад общался со стариками в фамильной часовне. Я ожидал от них надменности и чопорности, но на самом деле они держались вежливо-отстраненно, с любопытством поглядывая на меня.
Поскольку никаких развлечений в Страстную пятницу не предполагалось, Алексей повез меня в Люцерн, пообедать и осмотреть город. Да, в 11.30 нас попросили вон. «Можешь идти, Гунтрам», — сказал Фердинанд.
Я понял намек. Оглянулся, чтобы попрощаться с Конрадом, но он был занят разговором с четырьмя или пятью гостями. Нет уж, лучше я не буду подходить к ним — вдруг прерву какого-нибудь кронпринца.
Кто-то коснулся моей руки. Алексей.
— Готов к побегу? — хихикнул он.
— Более, чем когда-либо. В Макдональдс?
Я умру, если в ближайшее время не съем какой-нибудь образец упадка западной цивилизации. Думаю, и Алексей тоже будет не прочь, если то, что пишет Таймс, правда: будто русские готовы душу продать за джинсы и бургеры. Меня не беспокоило, что я одет в темный костюм. Сниму пиджак, как только представится возможность. А пока сойду за гота.
— Страстная пятница. Тебе не положено есть мясо.
— Знаю. Но там есть фишбургеры.
— Ладно, но никакого мяса. Не хочу неприятностей с герцогом. Картошка тоже отменяется — вредно для сердца.
— Ладно. Тогда «цезарь» и фишбургер, — вздохнул я. Лучше что-то, чем ничего.
— Вот и молодец. А я возьму с двойным мясом.
— Как знаешь. У меня есть шанс съесть большой мясной бургер в субботу, когда приедет Хуан. И плевать на холестерин.
— Если я тебе позволю. Мне надо спросить разрешение у Горана. Будь хорошим мальчиком, и я соглашусь стать твоей нянюшкой до конца года.
— Ты?! Ничего не выйдет: это будет либо Хайндрик, либо Горан.
— У Горана есть дела поважнее. А Хайндрик слишком юн для этой работы. Так что отвозить тебя на учебу герцог поручил мне.
— Надеюсь, ты шутишь, — занервничал я. Неужели мне придется ходить за ручку с этим сибирским медведем в университет?! И что он собирается делать — стрелять в каждого препода, который повысит на меня голос?
— Нет, я абсолютно серьезно. Мы теперь связаны, парень. В известной степени я рад, что у меня появился шанс оправдаться после Буэнос-Айреса. Если уж на то пошло, ты был под моей ответственностью.
— Это не ты устроил мне сотрясение мозга, а те бедолаги.
— Я должен был это предвидеть заранее. Все-таки я — специально обученный офицер Советской Армии, — сказал он мне расстроено, явно считая Буэнос-Айрес своим провалом.
— Разве ты не из КГБ?
— Это было позже. Поскольку мы теперь много времени будем проводить вместе, я пристально изучил твою биографию. (Ага, я знаю, ты читал мое досье). Возможно, тебе тоже надо немного больше узнать обо мне. Я родился в Ленинграде, ныне Санкт-Петербурге, в 1967 году. Учился в военной школе и в 1985 году был отправлен в Афганистан в составе спецназа. Там я пробыл до 1989 года и был одним из последних, кто там оставался. В Афганистане меня рекрутировали в КГБ, и я несколько лет занимался аналитикой по Южной Азии, специализируясь на контртерроризме. Распад СССР нас очень ослабил, и многие из армии и спецслужб занялись торговлей оружием. К 1995 году я устал от всего этого и решил уехать из страны. Уволиться было очень непросто, но мне помогли связи. В результате я оказался в Берлине, где познакомился с Михаэлем, который предложил мне работу телохранителя у герцога. Я согласился и не жалею об этом.
Я был поражен. Этот парень, сидящий рядом со мной, «специализировался» по Талибану? Верните назад старого доброго агента КГБ. Афганистан был адом на земле, если верить газетам.
— На скольких же языках ты говоришь?
— На русском, немецком, английском, персидском (дари), пушту, арабском и немного на китайском, но совсем немного.
— У тебя осталась семья в России? — ошеломленно пробормотал я.
— Нет, родители умерли много лет назад, и у меня никогда не было времени осесть и завести семью. С такой работой уже счастье, если найдешь честную шлюху, которая не продаст тебя на следующее утро. Кто знает, может, сейчас что-то изменится… — сказал он мечтательно.
— Да, в банке полно симпатичных девушек.
— Я нацелился на нашего повара, Жан-Жака. Думаю, ты его знаешь.
Второй сюрприз за день. Он — гей?! Вот уж никогда бы не подумал. Повар, которого я знал, был маленьким неприметным человеком, который всегда молчал и только готовил. Совершенно незаметный. Я бы не смог вспомнить цвет его глаз.
— Ты же знаешь, путь к сердцу мужчины лежит через желудок, — хихикнул Алексей.
— У тебя из-за этого не будет проблем? Вы же работаете вместе и все такое.
— Никаких. Фердинанд разрешил мне позвать Жан-Жака на свидание. Все еще в самом начале.
— И как, успешно?
— Да, но этих французов не просто поймать. Очень независимы. Но он уже не мальчик, и пора ему остепениться. С моей помощью.
— Алексей Григорьевич, вы уже начали говорить совсем, как ваш босс, — засмеялся я.
— Герцог — умный человек. Если ему что-то нравится, он немедленно забирает это себе, пока не пришел кто-нибудь еще, и пока ты не начал оглядываться по сторонам. Он превосходный стратег.
— Да, это потребовало серьезного планирования, — рассмеялся я. — Прийти на площадь Сан-Марко и подцепить того, кто сидел неподвижно с книжкой в руке, осаждаемый голубями. Это одно из самых дерзких завоеваний, о котором я когда-либо слышал.
В ответ он одарил меня многозначительной улыбкой и переключил свое внимание на дорогу. Мои внутренности нервно сжались.
В семь Алексей решил, что хватит с нас Люцерна и без разговоров усадил меня в Порше. Мы ехали обратно в молчании почти час.
Количество машин во дворе замка существенно уменьшилось, но с десяток еще стояло. Значит, динозавры все еще здесь. Ладно, завтра приедет Хуан, и я вдоволь пообщаюсь с ровесником.
