— Остерманн назвал его «Портрет неизвестной дамы».

— Да, назвать его «Дама с помойной кошкой и бриллиантами» было бы чересчур! — он засмеялся.

— На заказанном портрете герцогиня в вечернем платье с бриллиантовой тиарой и букетом цветов. Лилии и розы в окружении зеленых листьев. Нечто живое и энергичное, как она сама. Не знаю, почему я нарисовал еще один. Он был готов за три дня, и я оставил его сохнуть. Я даже не ждал, когда затвердеют слои. Остерманн взял его без моего ведома. А где сейчас тот, правильный, не знаю. Герцог забрал его.

— Скорее всего, сжег. Я бы сделал то же самое, чтобы избавить мир от боли.

— Не так уж он был и плох. Просто безжизненный, как всякий дешевый портрет — ничего общего с портретом Софьи. Мне не нравилось его писать, и это видно. Это ее дурацкая идея, не моя.

— Ты, как Сарджент — рисуешь души людей. Портрет герцогини, как она сама: дешевые цвета, помойная кошка вместо горностая и драгоценности из «Титаника». Думаю, она хотела унизить тебя, а вместо этого сама заработала насмешки.

— А я заработал скандал от Линторффа, — буркнул я.

Он рассмеялся.

— Должно быть, ему пришлось несладко. Его жену выставили дешевой шлюхой в глазах высшего общества Цюриха. Нет… Хуже. Указали на ее снобизм, и неважно, что она из Барберини, хотя по этому поводу у меня большие сомнения. Дешевая версия Карлы Бруни… Я позвоню Алеше через неделю. Тебе требуется время, чтобы подумать, дорогой.

— Я думаю, что нам нужно пойти спать. Вместе.

Он уронил вилку на тарелку и уставился на меня, как идиот.

— Этим ты не заставишь меня изменить решение, Гунтрам. Это не твои методы.

— У нас осталось много вопросов, отложенных с 2001 года. У меня сейчас никого нет, а ты, похоже, все испытываешь романтический интерес ко мне. Я привык думать, что дружба между нами тебе не на пользу, но, возможно, одна ночь вместе поможет нам жить дальше. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

— Ты не любишь меня, а всего лишь испытываешь благодарность, — с досадой сказал Константин.

— Ты тоже меня не любишь. Я для тебя — просто навязчивая идея. Возможно, если ты получишь желаемое, для нас обоих все станет проще. Не отрицаю, ты очень привлекательный мужчина. Кто знает, может мне следовало влюбиться в тебя много лет назад.

— Меньше всего я ожидал услышать такое предложение от тебя, Гунтрам.

— У тебя устаревшее впечатление. Я давно уже не тот двадцатилетний мальчик, что с благоговением взирал на окружающий мир и верил в людскую доброту. Мне пришлось делать то, что слишком рано в моем возрасте, и я пропустил много того, что обычно происходит с моими сверстниками. Ради человека со сложным характером я заставил себя повзрослеть. Сейчас я стал старше и знаю, чего хочу.

— Это очень неожиданно. Я удивлен.

— Давай сделаем это, и никаких сожалений следующим утром. Нам нужно закрыть эту страницу нашей жизни.

— Ты-то, может, и закроешь. А я открою новую. Ты никогда не был для меня проходным любовником, — сказал он очень мягко. Я взял его руку и поцеловал пальцы. — Я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь, но зато ты, возможно, сможешь изменить свою и найти новую любовь. Я люблю тебя слишком сильно, чтобы лишить себя такой возможности, — очень медленно проговорил Константин. Он потянулся над столом и поцеловал меня в губы.

Я жадно ответил на этот почти невинный поцелуй. Жаль, что он не знает, что я никогда не смогу изменить свою жизнь или полюбить другого человека. Задохнувшись, мы оторвались друг от друга. Его темные глаза горели желанием. Я улыбнулся, не чувствуя опасений или смущения, как с Линторффом. С ним я всегда испытывал скованность и боялся испортить момент, ляпнув что-нибудь идиотское, или повести себя, как ребенок. Да, я любил его так сильно, что его малейший жест мог ранить меня или отправить в рай. Он был так важен для меня, что я жил ради его улыбок и поцелуев. Даже узнав, какое он чудовище, я все еще жаждал его прикосновений.

Я взял Константина за руку и игриво потянул к себе:

— Может, нам пойти в спальню? Я не настолько раскован, чтобы заниматься этим на столе.

— Ты не знаешь, что теряешь. Может, потом, — парировал он, заставив меня рассмеяться.

Мы пошли ко мне в спальню, в основном потому, что я там чувствовал себя уверенней. Идти к нему — это как-то слишком на мой вкус. Считайте меня глупым, но мне тогда так казалось. Остановившись у кровати, мы начали жадно целоваться. Его язык требовательно стремился попасть в мой рот, и я пустил его. Константин крепче обнял меня за талию и прижал к себе. Я, как мог, расслабился, закрыл глаза, пытаясь забыть обо всем и просто наслаждаться тем, что он делает. Все же это был мой первый гейский опыт. Нет, я не сумасшедший. С Конрадом все было абсолютно естественно с самого начала, даже принудительный первый поцелуй, но сейчас я не мог вести себя, как с Конрадом, плыть по течению, отдав всё в руки Константину. Сейчас я должен был проявить инициативу и посмотреть, понравится ли мне это само по себе.

Я разорвал поцелуй и, не отрывая взгляда от Константина, начал развязывать свой галстук. Его глаза немедленно прикипели к моим рукам, отслеживая каждое движение пальцев. Я отбросил галстук в сторону.

— Твои руки. Они так красивы, — пробормотал он, его глаза неотрывно смотрели, как я расстегиваю рубашку. Я улыбнулся ему, но он не заметил, полностью захваченный моими движениями. Потом не выдержал, взял мои руки в свои и начал целовать пальцы. — Они создали так много прекрасных вещей, — прошептал он и принялся облизывать пальцы один за другим.

Я снова поцеловал его, развеяв угрожающие поглотить меня чары. Потом снял рубашку. Константин тоже принялся раздеваться. Когда я дошел до ремня и брюк, то слегка засомневался. Он мягко усмехнулся.

— Гунтрам, ты так же невинен, как много лет назад. Ты покраснел. Позволь мне, моя любовь, — улыбнулся он, помогая избавиться от одежды. Мы упали на постель, и он снова стал меня целовать. Чувствовалось, что он, как и я, волнуется. Оставив в покое мой рот, он покрывал поцелуями шею и грудь, постепенно спускаясь всё ниже и ниже, заставив меня стонать и выгибаться навстречу его губам всякий раз, когда он отрывался от меня. Я понял, что он собирается перейти к оральным ласкам, и сказал:

— Нет, давай по-настоящему.

Кажется, Константин был слегка недоволен, но он приподнялся, встал на колени у меня между ногами, и притянул меня к себе так, что мои ноги обнимали его бедра. Я почувствовал в себе его палец, он начал медленно меня растягивать. Два года воздержания практически превратили меня в девственника. Рвано дыша, он пробормотал:

— Ты такой тесный...

Константин действовал очень бережно, стараясь причинять мне как можно меньше боли. Когда он осторожно добавил второй палец, я застонал, как самая настоящая шлюха. Он спросил, уверен ли я в том, что мы собираемся сделать. У меня стояло, какие еще доказательства ему нужны?

Придвинулся к нему еще ближе, я практически очутился у него на коленях, мои ноги обхватывали его бедра. Я с жадностью припал к его губам, и он, схватив меня, приподнял и стремительно опустил на свой член. Я едва не закричал от смешанного с болью удовольствия. Обняв его за шею, я начал очень медленно двигаться на нем; мои губы скользили по его шее, язык слизывал соль с его вспотевшей кожи.

Я тонул в его невероятных глазах, абсолютно черных и полных желания. Он стал вбиваться в меня сильнее, чем я делал это сам, зафиксировав меня, чтобы глубже доставать и лучше контролировать мое тело. Я укусил его в плечо, чтобы не закричать, но он не обратил на это внимания, полностью захваченный нашей скачкой.

— Ангел, позволишь кончить в тебя?

— Делай, что хочешь, — я чувствовал, что тоже вот-вот достигну пика.

Он быстро ссадил меня с колен и перевернул.

— Так намного лучше. Я смогу достать дальше, а тебе будет не больно.

Он заставил меня встать на четвереньки и снова вогнал в меня член, задев то самое особое место, от прикосновения к которому сходишь с ума. Его толчки стали плавными, он несколько раз поменял угол, доставляя мне невероятное удовольствие. Мои бедра стали вторить его движениям, и я почувствовал, что он сжимает мой член, играя с головкой. Он зарычал мне в ухо, отчего я потерял последний контроль, и мы кончили.