— Должен сказать, что я весьма удовлетворен тем, как ты воспитываешь наших сыновей. Твоя преданность им заслуживает похвалы. Я согласен с каждым словом этой женщины.

— Спасибо, сэр, — сказал я, глядя в пол.

— Поэтому я хочу получить от тебя ясный ответ. Есть ли хоть какая-то вероятность, что ты простишь меня, и всё станет по-прежнему? Мои чувства к тебе неизменны, я не переставал любить тебя ни на один день, — бесстрастно проговорил он, точно так же, как тогда на Торчелло, когда объяснился со мной в первый раз.

— Никакой, — без колебаний ответил я. — Я только хотел уменьшить напряжение между нами. Больше ничего. Все, что у нас когда-то было, умерло.

— Очень хорошо. Теперь я знаю, что мне делать.

12 ноября

Я удивился, когда Фридрих сказал, что герцог желает видеть меня в своей студии. Избегал больше десяти дней, а теперь хочет поговорить? Знаю, что он летал в Рим, пробыл там все это время и только сегодня вернулся. Это странно и не сулит мне ничего хорошего. Я сложил карандаши в коробку, надел пиджак c галстуком и отправился к Линторффу. Осторожно постучав в дверь, я вошел в студию. Он сидел за письменным столом, глаза покраснели от недостатка сна.

— Сядь, де Лиль, — гавкнул он.

Послушавшись, я занял свое привычное место напротив его стола. Кажется, прошло уже полтора года с тех пор, как я последний раз входил в эту комнату.

— Я обручился со Стефанией ди Барберини. Мы поженимся в марте, здесь, в Цюрихе. Она переедет в этот дом в декабре. Я надеюсь, ты доведешь до детей эту новость, — сказал он.

Я неверяще уставился на него. Он?! Женится на женщине?! Я думал, он — последний женоненавистник на земле!

Я молчал и пялился на него, как идиот.

— Тебе нечего сказать?

— Простите, сэр. Мои поздравления. Пусть ваш брак будет счастливым, — поспешно ответил я, всё ещё переваривая новость. Значит ли это, что теперь я свободен? — Что мне сказать детям? Боюсь, они еще не понимают, что такое брак.

— Скажи им, что приедет женщина и будет жить с ними, и что они должны хорошо к ней относиться. Я не потерплю никакого неуважения по отношению к будущей герцогине, — твердо сказал он.

— Да, конечно, герцог. Когда мне уволиться?

— Всё, о чем ты сейчас можешь думать, это увольнение?! — взбешенно заорал он, и на минуту я испугался, что он опять начнет меня душить.

— Мне нечего здесь делать! Мое присутствие оскорбительно для нее! Я отдам вам свое заявление об уходе, и вы сами поставите дату, — проговорил я, защищаясь.

— Стефания не будет заниматься детьми. Она станет моей женой, но не их матерью.

— Понимаю, сир. Если это всё…

— И после того, как ты четыре года спал со мной в одной постели, все, что ты можешь сказать, это формальные поздравления? У тебя в жилах не кровь, а водица! Ты даже не холоден, ты мертв! — снова заорал он, поразив меня своей вспышкой.

— Нет, сэр, я не мертв. Это вы мертвы для меня с апреля 2006 года. Я желаю вам счастливого брака. Мое заявление будет на вашем столе завтра. Я рад, что вы наконец признали, что я больше не ваш консорт.

— Ты остаешься здесь и продолжаешь воспитывать наших сыновей. Я женюсь на Стефании, но она никогда не будет их матерью, — сказал он холодным и решительным тоном.

— Леди не потерпит меня в этом доме. Это ее привилегия, как новой герцогини, выбирать слуг.

Да, Линторфф, имей в виду, что как только она войдет в этот дом, твоя абсолютная монархия закончится.

— Я не желаю тебя увольнять, и ты сохранишь свой титул Консорта. Мы объявим о свадьбе в следующую субботу. Свободен.

Есть ли слово посильнее, чем «ненормальный»?! «Двинутый»? «Больной на всю голову»? Этого мало, чтобы его описать. Кажется, есть такое понятие, как «интеллектуальный банкрот». Да, это, пожалуй, ему подходит. Он совершенно съехал с катушек!

Он женится и хочет, чтобы я остался?! Воспитывать «наших» детей?!

Что дальше?! Любовь втроем?! Нет, он взорвется от ревности… Кого из нас он будет ревновать? Интересно было бы узнать.

Я хочу успокоиться. Нет, мне нужно успокоиться.

Вернувшись к себе, я принялся делать зарисовки для большого портрета детей, который собираюсь написать. Возможно, он станет прощальным подарком для них.

Примечание переводчика

ЕЦБ = Европейский центральный банк — центральный банк зоны евро.

** Шпрюнли (Sprüngli) — швейцарская кондитерская фабрика, производящая продукцию люксового класса, основанная в 19 веке.

========== "7" ==========

18 ноября 2007 года

Сегодня вечером я не в состоянии ни рисовать, ни заснуть. Все это слишком для моих нервов. Возможно, дневник поможет мне остыть.

Два дня назад в замок прибыла следующая герцогиня Витшток в сопровождении ее будущего мужа и менеджера по общественным связям (Пьеро или Педро дела Роза). Они приехали ближе к вечеру, и Фридрих выстроил слуг в линейку поприветствовать ее. Я умыл и одел мальчиков в пиджаки и галстуки. Ну да, я подкупил их, пообещав угостить горячим шоколадом в Шпрюнли в следующую субботу и вставить в рамочки рисунки, сделанные ими ко дню рождения их отца.

Она произвела на меня сильное впечатление. Очень высокая, стройная и с невероятной фигурой. Темные волосы и огромные зеленые глаза миндалевидной формы. На ней был ручной работы костюм и драгоценности — слишком много на мой вкус, но я не эксперт по моде в отличие от нее. Ее грациозная манера двигаться напомнила мне пантеру. Похожа на Анжелину Джоли, точно. Настоящая львица. Линторфф — засранец, но вкус у него отменный. Судя по тонкой линии, в которую вытянулись губы Фридриха, он был совсем не рад ее видеть. Она не обратила на меня внимания, как и на других слуг, а сосредоточилась на немного нервничавших мальчишках.

— Это твои дети, Конрад? — рассеянно спросила она и протянула им руку. Они молча пожали ее, боясь открыть рот, потому что Линторфф выразительно глядел на них, чтобы они не сболтнули какой-нибудь чепухи.

— Это Клаус Мария, старший, а это Карл Мария.

Он не счел нужным представить ей меня. Хорошо.

— Они такие милые и вежливые.

— Только когда захотят, дорогая, — заискивающе сказал он. Я помню этот сладкий, ласковый тон. Линторфф обычно прибегает к нему, когда хочет тебя к себе в постель. — Возьми детей и иди за нами, де Лиль, — резко скомандовал он.

Они направились в гостиную, в том числе и менеджер. Я взял чертят за руки, молясь, чтобы их примерное поведение продлилось подольше. Похоже, Клаус уже заинтересовался страусиными перьями на ее костюме. Линторфф помог даме снять пальто, задержав пальцы на ее плечах дольше, чем необходимо. Со мной он не раз проделывал то же самое. Налицо явные признаки влюбленности.

— Скажи, дорогой, кто он? — спросила она, слегка кивнув головой в мою сторону. Я в это время вцепился в детей: ни за что не дам им стащить ее норковое пальто, чтобы поиграть в индейцев!

— Подойди сюда, — приказал Линторфф, и я приблизился к нему, глотая гнев, вызванный его грубостью. — Это Гунтрам де Лиль, воспитатель. Он заботится о детях с самого их рождения.

— Рад познакомиться с вами, мадам, — сказал я, кивнув ей.

— Почему он разговаривает со мной так фамильярно, милый? — спросила она у Линторффа, полностью игнорируя меня. Пожалуй, будущей герцогине не помешает взять несколько уроков этикета у Фридриха, и тому придется попотеть.

— Когда его отец умер, Гунтрам остался один, о нем некому было позаботиться. Я обещал Жерому, юристу в нашей парижской фирме, что возьму его сына под защиту. Гунтрам приехал со мной из Буэнос-Айреса, где окончил частную школу. Здесь он учился в университете и работал, присматривая за детьми.

— Как великодушно с твоей стороны, дорогой. Немногие взяли бы на себя такую ответственность. Всё-таки он — сын одного из твоих служащих, — надменно сказала она.

Великолепно, теперь она думает, что я — лентяй, выжимающий деньги из бедного банкира! Очень захотелось чем-нибудь приложить Линторффа по голове, но делать это при детях было бы не корректно.