— Прежний Консорт утратил свой титул и теперь живет своей жизнью, независимо от Ордена, — заметил я.

— Это потому, что она — Лихтенштайн, а ты — де Лиль. Есть и другие обстоятельства — например, тот факт, что ты был отдан Грифону своим отцом во искупление его преступлений против меня. Измена твоей семьи не забыта, — очень серьезно ответил Конрад.

— Интересно получается, господа. Меня — того, кто никогда никому не сказал ни слова из того, что слышал здесь — обвинили в измене. А эта женщина свободно снабжает журналистов информацией. Да, господа, первой ко мне с запиской от нее подошла именно журналистка из той группы, Линда Харрис, — сказал я.

Мне было все равно, если я своими словами отправлю ведьму на костер. Она желала мне смерти и разрушила мою душу.

Они с беспокойством переглянулись.

— По словам принцессы, мой покойный дядя Роже сотрудничал с ними последние десять лет, а теперь его дело продолжает она. Марианна фон Лихтенштайн жаждет уничтожить ваше драгоценное общество, и у нее до сих пор есть связи в Ордене, поскольку она без проблем выяснила, что я назначен консортом. Как обычно, вы ищите утечку там, где ее нет, и не замечаете огромную трещину в своей собственной структуре.

— Итак, Гунтрам, я предлагаю тебе временное прекращение сожительства. В свою очередь, ты соглашаешься присматривать за детьми. Они полюбили тебя, и им тебя не хватает.

— Я не заинтересован в проживании под одной крышей с убийцей моего отца.

— Я не имею к этому отношения — ты читал письмо. Если хочешь, можешь переехать в детское крыло.

— Нет, я хочу жить отдельно. Я буду каждый день приезжать и заниматься с ними.

— Это неприемлемо. Ты будешь жить под моей опекой и защитой — как я поклялся твоему покойному отцу. Отдельное проживание — это огромный риск. И ты продолжишь свое обучение, я настаиваю на этом, — царственным тоном холодно объявил он.

— Теперь что касается твоего нового статуса, Гунтрам, — вмешался Фердинанд, прежде чем я успел сказать, что именно Линторфф может сделать со своей защитой, опекой и клятвами. — Его Светлость решил оставить тебя наставником детей. Ты будешь получать ежемесячное вознаграждение в размере четырех тысяч франков и продолжишь посещать университет. Фонд на твое образование остается как есть. Также герцог будет оплачивать твои медицинские расходы.

— Мне не нужны ваши грязные деньги. Я найду способ содержать себя.

— Чушь! У тебя не останется времени на наших детей.

— Твоих детей. Они никогда не были моими. Я люблю их, как своих, но они не мои.

— Как скажешь. Еще условие: мы никогда не будем спорить или ссориться в их присутствии. Я не хочу, чтобы их жизни были разрушены подобно моей.

— Вы не можете заставить меня изображать то, чего уже больше нет! Я не буду ругаться с вами, но и демонстрировать любовь не стану. Только уважение к работодателю, герцог.

— Гунтрам, это неразумно, — заныл Фердинанд. — Ты не слуга! Ты часть семьи Конрада! Что дальше?! Станешь есть на кухне с уборщицами и пользоваться черным входом?

— Разумеется, с герцогом обедать я не буду! Я не считаю себя частью его семьи. Моей семьи больше нет! — я начал терять терпение.

— Фердинанд, оставь его. Гунтрам до сих пор расстроен новостями. Он может есть в детском крыле с малышами или со мной, если захочет. Гунтрам, сегодня вечером ты возвращаешься со мной домой, и я больше не желаю спорить. Я сожалею, что тебя проинформировали таким бестактным образом, и что это сделала женщина, которая жаждет моего падения и твоей смерти из-за того, что у тебя есть титул, которого она лишилась из-за своей собственной злобы.

— Я до сих пор не услышал ваши извинения за участь, постигшую мою семью, — сказал я скорее себе, чем ему. У меня всё никак в голове не укладывалось то, что он не считает себя виноватым. Он всего лишь жалел, что попался!

— Тут не за что извиняться. Они играли и проиграли. Все они знали, что стоит на кону. Я лишь жалею о том, что причинил тебе боль, не рассказав о моих отношениях с этим человеком раньше. Я всегда был тебе верен и безоговорочно любил, несмотря на все испытания, через которые мы вместе прошли. Я назвал тебя своим Консортом в доказательство моей любви и верности — чего я никогда не делал для Роже. Ты сохранишь свой титул, и точка.

— Вы не можете требовать того, чего больше не существует. Я остаюсь только из-за детей. Однако, помня наши прошлые чувства друг к другу, я буду относиться к вам с уважением, подобающим их отцу. Но я больше не ваш Консорт.

— В таком случае мы договорились. Собери свои вещи. Через час поедем домой.

— Как скажете, сир, — тихо ответил я, борясь со слезами, наворачивающимися на глаза. Были ли это слезы ярости, отчаяния или ненависти, не знаю. Я встал из-за стола и пошел к двери. Выйдя из комнаты и закрыв за собой, я был вынужден привалиться к деревянному косяку — сил совсем не осталось, мне было трудно дышать.

— Проклятье, Конрад, все это очень плохо. Отпусти ты мальчика, Христа ради! Он ведь считает тебя виновным в смерти своего отца! Ты погубишь его! — услышал я умоляющий голос Фердинанда.

— Он согласился остаться. Я все еще могу вернуть его любовь — надежда умирает последней. А сейчас, думаю, самое время преподать урок моей дорогой мамочке и иллюминатам, которые воодушевили ее на эту авантюру. Пора некоторым людям узнать, что на самом деле стоит за концепцией небезызвестных нам CDO.*

— Никогда их не любил. Это будет что-то особенное — у многих они есть, — хихикнул Фердинанд.

— Это и должно стать чем-то особенным. Показательным.

Примечания переводчика

Иллюминаты — тайное немецкое оккультно-философское общество, возникшее в XVIII веке. Любимое пугало поклонников теории мирового заговора.

** CDO (Collateralized Debt Obligations) — «обеспеченные долговые обязательства», вид ценных бумаг. Имеют высокий риск для инвесторов. В том числе из-за обесценивания CDO начался ипотечный кризис в США в 2007 году, который потом перекинулся на Европу.

В романе идет 2006 год…

========== Часть третья. "Грифон". Глава 1 ==========

25 мая 2006 года

С тех пор, как я последний раз что-нибудь записывал, прошло некоторое время. Просто не было желания. Я чувствовал и до сих пор чувствую усталость, мне плохо. Я проклял тот день, когда согласился вернуться в дом Линторффа. Знаю, что на самом деле выбора не было, но мне не следовало соглашаться на «условия урегулирования», как он это называет. По мне, это медленная пытка. Приходится видеть ублюдка каждый день и держать лицо в присутствии Клауса и Карла.

Думаю, дети поняли, что что-то неладно. Им уже по два года, и они заметили, что их отец не торчит постоянно рядом с Гунтрамом, целуя и тормоша его. Больше нет. Надеюсь, они скоро забудут, как всё было раньше, и их жизнь пойдет своим чередом.

Когда Линторфф приходит в игровую комнату, я обычно нахожу какой-нибудь предлог сбежать до того, как он начнет осуществлять свои замыслы, в чем бы они ни состояли. Терпеть не могу его привычку подкрадываться к нам, когда мы играем. Вот я сижу с малышами на ковре, строю с ними башню из деревянных кубиков, они страшно довольны — и тут я поднимаю голову и вижу его, он смотрит на нас с тревожным и печальным выражением лица. Его мать была права. Он действительно жалок, если думает, верит, ждет, что я когда-нибудь вернусь в его постель.

Как и договаривались, мы не ссоримся и не ругаемся. Я игнорирую его и свожу к минимуму наше общение. Если мне чего-то надо, я спрашиваю у Фридриха, а Фридрих — у него. Полагаю, что если мы оба будем держать себя в руках, дети скоро привыкнут к мысли, что я — их наставник, а он — их отец, и между нами нет ничего, кроме профессиональных отношений. Они слишком маленькие и скоро всё забудут.

Я хотел переехать в свою мастерскую, подальше от роскошной мебели и ковров, но Фридрих не хочет и слышать об этом. Вместо этого меня устроили в пустовавшую комнату на втором этаже, рядом с детской. Няню из ночной смены, Лизетту, выселили в зону прислуги, снабдив радионяней. «Совершенно неуместно ей находиться поблизости от тебя», — раздраженно заявил Фридрих, до сих пор расстроенный новыми порядками.