— Спасибо, хорошо. Он очень энергичный турист, — мне снова пришлось подавить идиотскую улыбку при воспоминании о том, как Фридрих высокомерно отозвался о «Захере».

— Он местный, а не турист. Фридрих знает каждый уголок этого города. Кажется, ты сегодня в хорошем настроении, Maus.

— И его историю тоже, — я попытался взять себя в руки и не лыбиться. — Фридрих заявил, что «Захер» годится только для хористок из Оперы.

— Конечно, — как нечто само собой разумеющееся ответил Конрад. Это стало последней каплей — тут уж я не мог больше терпеть и начал смеяться. Плюхнувшись на первый попавшийся стул, я согнулся от хохота. Конрад озадаченно смотрел на меня.

— Давно я не видел, как ты смеешься, Maus, — сказал он, когда я наконец успокоился. — Думал, что никогда уже больше этого не услышу, — тихо проговорил он, скорее сам себе, чем мне.

— Просто Фридрих такой забавный, — ответил я. Возможно, он прав. Не помню, когда я смеялся в последний раз. Вежливые улыбки на приемах не в счет.

— Никогда не держал Фридриха за комедианта. Что такого он сказал? — спросил Конрад, глядя мне в глаза. Я отвернулся, не выдержав его взгляда, и мне сразу стало не до смеха.

— Ничего важного, — пожал я плечами.

— Гунтрам, я не знаю, что мне с тобой делать, — удрученно признался Конрад. — Я перепробовал все, что только можно, чтобы ты стал прежним, но этого оказалось недостаточно. Ты рядом со мной, но ты не со мной. Ты спишь в той же постели, но ты никогда не прикасаешься ко мне. Мои прикосновения ты едва выносишь, и мне всё время кажется, что ты стискиваешь зубы, чтобы перетерпеть. Не представляешь, как мне не хватает того, что было у нас прежде, как я скучаю по тебе!

— Тот Гунтрам мертв, и ты это знаешь. Ты убил его своими угрозами и своими поступками.

— Я никогда не угрожал тебе, лишь объяснил последствия твоих действий.

— О да, ты никогда не угрожал мне, Конрад. «Оставайся со мной или будешь убит. Твои телефонные звонки регистрируются. Тебя будут охранять два киллера». Конрад, ты без зазрения совести прочитал мои личные файлы! Я такого себе никогда не позволял! И ты еще хочешь, чтобы я был счастлив с тобой?! — горячо воскликнул я.

— Мне пришлось это сделать. Послушай, Гунтрам, мои люди скоро снова начнут тебе доверять; Фердинанд уже поверил, Михаэль еще колеблется. Лёвенштайн ничего не имеет против тебя, и до некоторой степени он даже благодарен за время, которое ты выиграл для нас. Михайлович и Брегович сейчас — неизбежное неудобство: Горан хочет держать репинских людей как можно дальше. Ты скоро привыкнешь к ним и поймешь, что они не так уж и плохи.

— Великолепно, теперь мне можно идти в постель с Фердинандом и князем, — горько ответил я. У Конрада хватило совести вздрогнуть от моего предположения, и выглядел он слегка потрясенным.

— Гунтрам, я был искренен, когда сказал, что мы помирились. Я понял, что ты оказался в очень непростой ситуации, и простил тебя. Ты можешь сделать для меня тоже самое: понять и простить? Думаешь, мне хотелось лишать тебя последней свободы? Вторгаться в твое личное? Но это был единственный способ все узнать, который я видел в тот момент, — его голос звучал почти умоляюще.

— Ты мог бы просто спросить и поверить мне! Но нет, тебе понадобились доказательства, что я не трахался напропалую с Репиным и не продал ему секреты твоего драгоценного Ордена! Как бы я смог это сделать?! Я ничего не знаю о твоих предприятиях, тем более о твоих ассоциатах! Не держи меня за идиота! Титул Грифона здесь не при чем. Это все твои чертовы паранойя и ревность! Я для тебя всего лишь одна из твоих вещей!

— Ты прекрасно знаешь, что это не так! — повысил голос Конрад. — Я люблю тебя больше жизни!

Я фыркнул:

— Ты любишь меня так сильно, что лгал целых два года!

— Я всего лишь придерживал часть информации. Сейчас она раскрылась.

— Да, небольшую часть — то, что ты глава мафии.

— Я не глава мафии! — оскорбленно взревел он.

— Ну да, конечно, ты возглавляешь Caritas Internationalis,** — ухмыльнулся я. — Сейчас ты ударишь меня, и я паду ниц, вымаливая твое прощение. Не этого ли ты хотел всё это время?

Разозленный, он кинулся ко мне и отвесил пощечину. Вскочив со стула, я с силой толкнул Конрада и, не осознавая, что делаю, врезал ему по лицу, разбив нижнюю губу. Я в ужасе замер и уставился на него, завороженный видом маленькой струйки крови, сочащейся из уголка его рта.

Конрад прыгнул вперед и, легко опрокинув меня, навис сверху. Без всяких усилий зафиксировав мои запястья, он принялся яростно меня целовать, как уже очень давно не целовал. Я заизвивался под ним и попытался пнуть, но его тело было гораздо тяжелее моего, и я не смог сдвинуться ни на дюйм. Он не обратил внимания на сопротивление и продолжал терзать мой рот — и то, как он это делал, почему-то вдруг очень пронзительно напомнило мне наш первый поцелуй. Возможно, из-за металлического привкуса его крови. Не знаю.

Я поцеловал его в ответ. Жадно, словно в первый раз. Когда он понял, что я реагирую на его поцелуи, он отпустил меня, и я обнял его за шею, прижимая к себе. Я прикрыл глаза, опьяненный забытым ощущением его запаха, нежных прикосновений его языка во рту, мягкости его губ на моих губах. Мы все целовались и целовались.

Я — сумасшедший. Нет другого объяснения. Любовь — это безумие.

В конце концов я отпустил его, и он сел на пол рядом со мной. Я приподнялся и положил голову ему на плечо, все еще задыхаясь от переполнявших меня чувств.

— Я никогда не хотел этой должности, Гунтрам. Меня тоже поймали в ловушку. Так давай же попытаемся выжить, сделав для этого всё возможное, — печально прошептал Конрад. Подняв руку, он погладил меня по голове. — Я хотел быть историком, но семья настояла, чтобы я занял место отца. — Конрад тяжело вздохнул и пробормотал: — Мне нужна твоя любовь, пожалуйста, прости меня.

— Тебе нужен лед, приложить к губе, — мягко сказал я, беря его руку и целуя ее. — Горан ни за что не поверит, что это я. Извини. Я так разозлился на тебя, что не понимал, что делаю. — Конрад посмотрел на меня, и я в первый раз за несколько месяцев смущенно улыбнулся: — Думаю, мы оба должны простить и больше доверять друг другу.

Он притянул меня к груди, и я пробормотал:

— Начнем всё заново, Конрад?

— Да, любимый.

Его поцелуй на этот раз был нежным и осторожным. Я заметил, что губа стала хуже.

— Конрад, использовать лед — это не признак слабости… Горан заставит меня носить маску, как у Ганнибала Лектера. Он и так уже думает, что я ради спортивного интереса кусаю людей.

— Он до сих пор впечатлен тем, что ты исчез из-под самого носа Хайндрика и смог так долго скрываться. Холгерсен был одним из моих лучших телохранителей за все годы, — признался Конрад. — Михаэль не верит, что у тебя нет военной подготовки.

— У меня?! Он еще ненормальней, чем я думал. В случае драки у меня нет ни шанса против любого из вас. Если сейчас я смог достать тебя ударом, то только потому, что ты этого не ожидал. Навыки Рэмбо я приобрел, работая официантом в книжном магазине, и в университете. Скажи ему, чтобы меня еще раз полностью проверили! Вдруг они найдут коробку карандашей, которую я посеял в школе, — раздраженно ответил я, удивляясь идиотизму Михаэля.

Конрад поцеловал меня в висок:

— Ты не должен сердиться на Делера за то, что он делает свою работу. Дай ему время переварить ситуацию.

— Попрошу у Хайндрика льда, — сказал я, высвобождаясь из его объятий.

Швед посмотрел на меня с подозрением. Да, в номере есть лед, но для шампанского, и его некуда положить.

— Ты выглядишь нормально, — задумчиво протянул он.

— Это не для меня. Сходи за льдом. Давай же! — рявкнул я, теряя терпение, и захлопнул дверь у него перед носом.

— А ты у нас боевой, Maus, — полусерьезно заметил Конрад.

— Я? Моего боевого духа хватает не больше, чем на два часа.

— Однако ты несколько раз отшил самого страшного бандита в мире, — сказал он с оттенком гордости.