— Я уже представляю себе, как это будет. Ты пойдешь и скажешь ему прямо в лицо, что ты любишь меня, и он сразу исчезнет. Великолепная идея. И что я сразу не подумал об этом? Возможно, Алексей посоветует тебе, как лучше вести переговоры с Репиным, пока тот будет пытать тебя за то, что ты не хочешь ему подчиниться, — саркастически сказал Конрад.

Вообще-то я только что это сделал, и Константин не разозлился и не взорвался. Рассмеялся мне в лицо — это да. Он вел себя вполне цивилизованно и вежливо, слушая, как я рассказываю о себе, и не читал мне лекций о том, что я должен делать, а что нет.

О чем я думаю?! Он — убийца! Они по определению не могут быть вежливы и добры! У меня чуть сердечный приступ не случился, когда он прислал мне книгу. Нет, я точно ненормальный! Другого объяснения нет.

— Репин абсолютно уверен, что ты уехал в Нью-Йорк. Почему? Что-то случилось? — спросил я.

— Так и планировалось: я специально прилетел из Буэнос-Айреса коммерческим рейсом в Монтевидео, чтобы здесь пересесть на наш самолет. А случилось вот что: один из наших сотрудников в США, против которого имеются более чем очевидные свидетельства его педофилии (6), решил заключить сделку с Федеральной прокуратурой, предоставив им список наших американских партнеров, уклоняющихся от уплаты налогов. Если бы эта сделка состоялась, это стало бы катастрофой. Сейчас ситуация под контролем. Я уверен, что это Репин передал в прокуратуру видеозапись посещения этим человеком его борделей. В таких местах, с детьми, можно заработать очень большие деньги.

Меня затошнило.

— Гунтрам, просто держись подальше от Репина, и всё уладится: ему либо со временем надоест преследовать тебя, либо потери от вражды со мной станут слишком большими, чтобы продолжать игру. Дай мне время.

Примечания переводчика:

(1) Монтевидео – столица Уругвая.

(2) Hornero (исп.) = Рыжий печник, небольшая певчая птица из отряда воробьиных, обитающая в Южной Америке.

(3) Монтевидео находится недалеко от Буэнос-Айреса, всего в трехстах километрах.

(4) «Хорхе Ньюбери» - аэропорт в Буэнос-Айресе для внутренних авиалиний.

(5) Яйца используются при приготовлении темперных красок, как связующий элемент.

(6) Переводчик написал «педофилия» вслед за автором, хотя, конечно, здесь имеется в виду преступление против половой неприкосновенности ребенка, а не сексуальная ориентация.

========== "22" ==========

29 августа

Мы все еще в Лондоне. Нет, я не жалуюсь. Мне очень нравится этот город. Конрад взял несколько свободных дней после нью-йоркских неприятностей (не знаю, чем все закончилось, но он доволен, и активам его партнеров, а также Священной Швейцарской Банковской Тайне больше не угрожает внимание Федеральной прокуратуры США). Мы побывали в Национальной галерее, у продавцов предметов искусства (все — его поставщики, разумеется), один раз ходили в Ковент-Гарден, гуляли по городу (к большой досаде Хайндрика, но швед не жаловался, а стоически терпел). Все, как было запланировано, только не в Буэнос-Айресе, а в Лондоне.

Поскольку погода стояла хорошая (просто слегка дождливая), я полюбил рисовать в парке рядом с домом (в компании Хайндрика, разумеется), снова вернувшись к рашкулю* (Фридрих убьет меня, когда увидит пятна на одном из пиджаков) и пробуя странные карандаши, которые я нашел в одном из лондонских магазинов. Графитинт. Это вроде графита, но если их намочить, они становятся похожи на акварель, но более плотного качества. Я также придумал «дипломатическое решение» для темперы. Готовая яичная эмульсия. Вариант не самый лучший, но зато мне не придется испытать гнев Жан-Жака, когда он обнаружит у себя в холодильнике банку со смесью яичного желтка, скипидара и масла.

Кое-кто мне больше не звонил, чему я безмерно рад. Честно говоря, не знаю, как среагировал бы. Конрад прав. Репин коварен, а зло приходит в разных обличьях. Он может выглядеть приятным и цивилизованным человеком, но при этом не гнушается зарабатывать деньги на детской проституции. Даже не знаю, кто хуже: тот, кто этим непосредственно занимается, или тот, кто его покрывает. Обоих нужно бросить в кипящее масло.

НЕТ. Я не должен никогда больше с ним говорить. Это мне не по зубам. И если я снова вернулся к старым материалам, то это потому, что я с ними чувствую себя более уверенно, и нет смысла покупать тюбики с маслом, если у меня дома есть масляные краски прекрасного качества. И это не связано с предложением Репина вернуться к темпере… это все только ради детей.

Дерьмо! Снова дети! Я всё не мог избавиться от образа тайской девочки, которую некоторое время назад видел в документальном фильме. Проклятье, он купил мою картину с читающими детьми! Возможно, их портрет теперь украшает один из его «клубов»!

При этой мысли меня чуть не вырвало.

Пятое сентября

Конрад снова уехал по делам. Наши каникулы затянулись надольше, чем ожидалось. Почти три недели вместе, и он не уходил в офис более, чем на три-четыре часа, и почти не запирался в кабинете. Я уже начал привыкать к хорошему, а зря…

К сожалению, пора вспомнить о реальной жизни, а она говорит, что мне необходимо вернуться в Цюрих к двенадцатому числу, чтобы подготовиться к учебе и к скандалу, который закатит Остерманн, когда поймет, что я не касался тюбика с маслом с августа месяца. Карандаши, графитинт, рашкуль, темпера, несколько акварелей. Он не посмеет сказать, что я не работал: шесть блокнотов с эскизами по восемьдесят листов 912, плюс еще два форматом 57 (один потерян, жаль) и пять с рашкулем по тридцать два листа, а также акварели. Из-за меня амазонские джунгли лишились нескольких деревьев. Так что с количеством все нормально, насчет качества — не уверен.

Седьмое сентября

Это был хороший день. До девяти часов вечера. Я провел его, рисуя в парке, с Ларсом, который предусмотрительно захватил с собою книжку. Так что никаких проблем. По дороге домой я купил новый блокнот для эскизов. Поужинал в одиночестве и рано отправился в постель, а Мопси — в свою корзину. Она знает, что ей придется выселяться из спальни в ту же минуту, как вернется Конрад. Я лег и открыл книгу о классической мифологии в искусстве Ренессанса, которую купил здесь, в Лондоне.

Завибрировал мобильник, и хороший день закончился. Почему я никогда не смотрю, кто звонит?!

— Алло?

— Добрый вечер, Гунтрам.

О Боже, это был он. Я сглотнул и сел на кровати, отбросив книгу в сторону.

— Мистер Репин, нам не стоит разговаривать. До свидания.

— Видал я и прежде темпераментных художников, но ты — первый случай раздвоения личности, — хихикнул Репин, позабавленный моим ответом.

— Пожалуйста, не звоните мне больше, сэр, — твердо сказал я.

— По крайней мере, у тебя хорошие манеры. Обычно они кричат и швыряют вещи. Очень вульгарно.

— Я не хочу иметь ничего общего с человеком, который поощряет эксплуатацию детей, — я нажал отбой и отключил телефон.

Завтра поговорю с Гораном. Идти сначала к Конраду не имеет смысла.

Восьмое сентября

До пяти вечера все шло нормально. После обеда мы с Ларсом пошли в Голландский парк, и я погрузился в рисование деревьев, забыв обо всем, что не было деревьями или бумагой.

— Здравствуй, ангел. Пора наконец нам с тобой поговорить.

Я застыл, никак не ожидая его здесь увидеть. Да еще с пятью громилами, выглядевшими более угрожающе, чем любой из секьюрити Конрада. Двое крепко держали Ларса, а трое взяли в кольцо меня. Не то чтобы я мог убежать — я сидел на траве с блокнотом, лежащим на скрещенных ногах, и разбросанными вокруг карандашами. Собравшись с духом, я поднял голову и взглянул на Репина, стоявшего против солнца. Он протянул руку, словно хотел помочь мне встать.

— Бери свои вещи, и пойдем, — скомандовал он, пристально глядя мне в глаза. Я собрал карандаши в коробочки и взял блокнот. Медленно я сложил все это в рюкзак, который брал с собой, когда хотел порисовать на природе. Репин снова протянул руку, и я вопросительно посмотрел на Ларса. Он коротко кивнул, и я взял руку Репина. Не помню, когда последний раз мне было так страшно.