— Так, теперь придется поработать тебе: ни слова не знаю по-итальянски. Хочу карпаччо и пиццу рустикану, — сказал Алексей, когда к нам подошла официантка. Я сделал все, что мог, с моим аргентинским итальянским. Она посмеялась, но принесла то, что мы заказывали.

— Отлично, — сказал Алексей.

— Не могу не согласиться. Кстати, о поварах. Как у тебя продвигается с Жан-Жаком? Когда ты уезжал, он замучил меня, готовя борщ почти каждый день, — спросил я, набрасываясь на свою пиццу.

— Хорошо. Он согласился на постоянные отношения. Больше никакого кобелирования.

— Я тебя умоляю, Алексей! Он тихий, как мышонок. Целый день проводит на кухне. Единственный раз, когда я слышал, как он кричит, это когда Фридрих не позволил ему приготовить очень странную рыбу.

— Тем не менее, именно так я с ним и познакомился, — угрюмо сказал Алексей.

— Не верю. Ты наверняка преувеличиваешь.

— Когда я приехал сюда в 1996 году, я начинал, как обычный телохранитель — вроде Амундсена или Холгерсена. У герцога было заведено каждый вечер ужинать в Кёнигсхалле, и мне, соответственно, тоже приходилось сидеть вместе с другими телохранителями в помещении для персонала. Там я и познакомился с Жан-Жаком, шеф-поваром немецкой кухни. Сначала он просто болтал со мной о разных пустяках, потом стал приносить поесть. Слово за слово, ну ты знаешь, как это бывает, и в начале девяносто седьмого мы стали встречаться.

— Мне казалось, ты говорил, что просил разрешения у Фердинанда…

— Встречаться — в смысле, трахаться на кухне, — пояснил Алексей. Я покраснел. — Как-то раз, вечером, после смены (во время работы — никогда), мы занимались сам-знаешь-чем, и нас засек официальный бойфренд Жан-Жака. Хозяин Кёнигсхалле. Я и понятия не имел! Очень плохо для того, чья профессия — разведка.

— Паршиво. Герцог сильно разозлился на тебя?

— Сердился и чуть не вышвырнул вон. Сказал мне, что только идиоты гадят там, где едят. Другими словами, конечно. Жан-Жака уволили, но Фридрих сразу же предложил ему место шеф-повара в замке. Я уговорил его принять предложение, хотя он собирался вернуться во Францию. Герцогу очень нравилось, как Жан-Жак готовит, и он разглядел в этой ситуации возможность хорошо есть дома. До 2001 года я старался не давить на Жан-Жака, а потом попросил разрешение у Фердинанда — выговор от герцога трудно забыть. За это время у Жан-Жака было много приключений, и меня он рассматривал только как партнера по сексу.

— Не знал. Это плохо для тебя.

— Я много и напряженно работал — хотел предложить ему что-то большее, чем вечерний секс с горячим охранником. Если я стану советником, как Михаэль или как сейчас стал Горан, у меня будет определенная стабильность. Подвижки уже есть: по крайней мере, Жан-Жак перестал ходить по клубам. Если он идет туда, то со мной.

— Я не ошибся. Ты очень похож на своего босса, — я рассмеялся, радуясь за Алексея.

— А как твои дела? Не видел тебя с декабря.

— Ну да, ты же путешествовал где-то там, — протянул я.

— Просто навещал старых друзей, — ухмыльнулся он. — Выкладывай, Гунтрам, или мне прибегнуть к другим способам дознания?

— Нет, спасибо. Лучше я сам, — рассмеялся я. — Всё идет хорошо. В основном. В начале года Конрад без объяснений исчез. Я не знал, где он. Потом мне рассказали про заваруху, устроенную этим парнем, Морозовым, с последствиями которой им пришлось разбираться. Сейчас, кажется, все хорошо. Но на горизонте возник другой ненормальный русский. Боюсь, как бы всё не повторилось… Ох, извини, не хотел тебя оскорбить.

— Он и есть ненормальный. Не волнуйся, я не чувствую себя оскорбленным.

— Его недавняя записка напугала меня, если честно. Я его боюсь. Из-за меня он может напасть на Конрада. Я никогда не хотел, чтобы это случилось, и не знаю, что делать, чтобы это остановить. Теоретически, мне надо бы поговорить с ним и сказать, чтобы он проваливал, но я слишком боюсь его.

— Это все равно не помогло бы. Репин очень упрям, и если он интересуется тобой уже три года, так просто он не передумает.

— И что мне делать?

— Ничего. Оставь это герцогу.

— Не могу. Я втянул его во всё это.

— Нет, это Репин заварил кашу, — возразил Алексей. — Я уехал из России, в том числе, из-за него. Он из тех, кто любит всё контролировать, и его просто так не остановишь. Герцог разрешил мне кое-что тебе рассказать. Я приехал сюда, оставив службу — мне претило многое из того, чем приходилось заниматься. Мы стали хуже наемников — брались за любые грязные дела, чтобы заработать. Я видел много вещей, которые мне не нравились. Мне было двадцать шесть, когда я познакомился с Репиным в Курдистане. Сначала я решил, что он всего лишь обычный торговец оружием, один из тех, кто навещает генералов, чтобы купить у них что-нибудь. Мы стали общаться, потому что он был невероятно интересный и незаурядный человек, а потом сделались любовниками.

Я вытаращил глаза. Три года вместе?

— Это продолжалось до 1996 года, когда мне всё надоело, и я покинул страну. Наши отношения никогда не были чем-то серьезным, и о любви речь не шла. Для него я был игрушкой для секса, а я от него многое узнал об искусстве. Это стало огромным открытием для меня, бедного мальчишки из Питера, который ничего не знал, кроме службы в армии, а потом в КГБ. Он никогда не был груб или жесток, пока мы оставались вместе, хотя он — беспощадный человек, который мог запугать даже людей, прошедших Афганистан. Умный, холодный, немилосердный по отношению к врагам, он был великодушным любовником. Ну, по крайней мере, по отношению к тем, кто его, по его мнению, не предал и не разочаровал. Он позволил мне уйти и даже поговорил с Линторффом, чтобы тот меня взял к себе. Только поэтому со мной не разделались его подчиненные. Он контролирует там все, и его бизнес, основанный на проституции, торговле оружием и наркотиками, уже приобрел мировой размах. Аль Капоне — малыш в песочнице по сравнению с Репиным.

— Ты говорил, что не знаешь его.

— Я сказал, что он — загадка для российских правоохранительных органов, и это так. Я не предавал ни герцога, ни тебя. Линторфф знает все, что знаю я, и это даже больше, чем я сообщил своим властям. Он знает, откуда я пришел. Но герцог не хочет, чтобы об этом стало известно другим. Репин никогда не причинит тебе вреда — ты ему слишком нравишься. Он любил приударить за студентами или молодыми художниками в Москве, но они долго с ним не задерживались, потому что он не видел в них истинного таланта и разочаровывался. Думаю, мной он заинтересовался потому, что я был полным невеждой по части искусства, но хотел учиться. Я никогда не был единственным у него в постели, да и не хотел им быть. Если он узнает, что ты целый месяц не рисовал из-за него, он очень расстроится и выкинет что-нибудь невероятное, чтобы восстановить урон.

— Он исчезнет с горизонта, если я перестану рисовать?

— Нет. С него станется похитить тебя, чтобы объяснить, как прекрасно твое искусство, и что ты должен вернуться к рисованию. А если ты не подчинишься, он будет медленно пытать и убьет кого-нибудь, кого ты любишь.

— А если ему не понравится очередная моя работа? Если я начну рисовать что-нибудь идиотское? Вроде грустных клоунов и роз?

— Плохая идея. Тут возможны два варианта. Либо он опять убьет кого-нибудь, кто тебе дорог, либо он убьет тебя за то, что не оправдал его ожиданий. Я видел такое несколько раз. Но, честно говоря, я не думаю, что ты сможешь разочаровать его, даже если захочешь. Ты в точности тот тип художника, который он любит. Когда он прислал тебе альбом Сарджента, я понял, что у него это очень серьезно. Джон Сингер Сарджент — один из его любимых живописцев, и многие из твоих вещей похожи на его — барочностью, математическим элементом в построении образов, как, например, у Веласкеса, другого любимого Репиным художника, вдохновлявшего Сарджента. Я пытался объяснить это герцогу, но он меня не стал слушать, а это очень важно.

— Репин ненормальный. Я не знаю, что делать, — в отчаянии сказал я. — Пойдет он против Конрада?