— Перон из Аргентины. Я немного его знал, когда мой отец был жив. Хитрющий лис. Отец был о нем очень высокого мнения, и после двух недель, проведенных в Аргентине, я тоже его зауважал. Как он смог сохранить свою партию — это загадка. Его поддерживали наиконсервативнейшие представители старой гвардии и в то же время прокубински настроенная молодежь из герильи.****

— Видишь ли, перонисты — это не политическая партия, это движение. «Мы, перонисты, неисправимы», — любил говорить Перон.

— Неисправимы в смысле «неуправляемые», «ненавидящие перемены» или «ненадежные»?

— Сам выбирай, — засмеялся я.

— Только что-то одно? — пошутил Конрад. Похоже, его мнение об аргентинцах не стало лучше.

— У тебя завтра весь день встречи?

— Давай ужинать. Я хочу поскорее лечь спать, — коротко ответил он. Ладно, хорошо, никаких разговоров о делах. Мы прошли в столовую, по размеру не уступающую «малой столовой» у нас дома. Стол, предназначенный для десяти персон, был накрыт на двоих.

— Я заказал немного мяса, — сообщил мне Конрад. Официант открыл вино и исчез в кухне. Ну, по крайней мере, это не «больничная» еда, которой мне приходилось довольствоваться в последнее время.

— Думаю, что завтра ты можешь пойти с Алексеем в музей Ватикана, а после обеда осмотреть Собор Святого Петра. Потом вы погуляете и вернетесь сюда, скажем, в восемь вечера.

— Опять выгоняешь на целый день? А где Холгерсен?

— Да, с восьми утра — в девять уже начнутся встречи. Придет Альберт. Музей открывается в 8:30, а комнаты закрывают в час дня. Если погода будет хорошая, погуляешь с Алексеем. Он с бОльшим удовольствием проведет время в музее, чем Холгерсен — тот грозился уволиться, если я заставлю его совершить экскурсионный тур в Ватикан.

— Я-то думал, мы с тобой вместе посмотрим город, — разочарованно вздохнул я.

— Я знаю Рим очень хорошо. Когда мне было семнадцать, я жил здесь целый месяц вместе с Альбертом и Фердинандом в маленькой квартирке в Трастевере. Ходил на исторические курсы, пока они развлекались. За месяц квартира превратилась в свинарник. Каждый вечер девушки — это были разгульные семидесятые. Думаю, за эти четыре недели мне пришлось ночевать вне дома раз десять. С тех пор я зарекся делить что-нибудь с Альбертом. Фердинанд был не лучше. Не удивительно, что итальянцы считают немцев стадом шумных свиней, потому что эти двое — прекрасное тому подтверждение.

— Альберта я еще могу представить в такой ситуации, но Фердинанд? Невозможно!

— Я еще не рассказывал историю о двух то ли датских, то ли шведских куклах, которых он чередовал весь месяц? Так как это стало слишком хлопотно для него, Фердинанд под конец решил свести их вместе. Я, конечно и сам не святой, у меня тут было несколько приключений, но я хотя бы не занимался сексом публично, на глазах у соседей, которые в результате были вынуждены вызвать полицию.

— Фердинанд?! Не может быть! — я недоверчиво засмеялся.

— Пришлось его спасать. Мой дядя поручился за него. Думаю, это был прощальный бенефис Фердинанда, потому что потом он пошел в армию, женился на Гертруде, у них сразу родился Карл Отто, и всё закончилось.

— Он еще жаловался мне, что ты прыгал из постели в постель последние годы, хотя сам еще хуже! А на вид такой строгий и серьезный…

— В двадцать лет я еще надеялся найти настоящую любовь. А в двадцать три влюбился, как полный идиот, в мужчину старше себя, работавшего в одном из наших подразделений. Возможно, из-за смерти своего отца, отсутствия поддержки со стороны ассоциатов и множества дел, навалившихся на меня, я увидел в нем то, что хотел видеть, а не то, что было на самом деле. До него я не интересовался мужчинами, и после него у меня было лишь несколько связей с лицами своего пола — обычно я предпочитал женщин. Наши отношения, о которых знали только Фердинанд, Альберт и Фридрих, продолжались семь лет. Сейчас я вижу свою ошибку — мне надо было порвать с ним гораздо раньше, но когда ты влюблен, ты слеп и всему находишь оправдание.

— Все было настолько плохо? — спросил я. — Расскажи, если хочешь.

— Работал он рядовым бухгалтером. Был довольно умен, но звезд с неба не хватал. Слабый характером, он всю жизнь поступал так, как ему говорили его отец и братья. Думаю, он начал со мной встречаться, потому что его родня увидела в этом возможность продвижения наверх. Он был женат на красивой милой женщине, и мне было стыдно перед ней, но любовь эгоистична по природе.

— Если тебе и так было известно, что он женат, почему Фридрих сказал, что он предал тебя?

— Предал не в романтическом смысле, а, скорее, в экономическом. Через некоторое время я назначил его старшего брата главой нашего отделения в Париже, а среднего — руководителем юридического департамента. У их отца была небольшая компания, и я дал ему несколько кредитов. Ничего существенного. Несмотря на то, что к тому времени я был Грифоном уже семь лет и в несколько раз увеличил наш совокупный капитал, инвестируя средства в технологические разработки, зарождавшуюся тогда информатику, приватизацию, во всевозможные деривативы, многие члены Ордена не доверяли мне, поскольку экономическая жизнь в те годы стремительно менялась, а они так и застряли в шестидесятых. Меня поддерживали только мой дядя и Лёвенштайн. До восьмидесятых банковское дело было очень консервативной сферой и почти не давало дохода. Я добавил остроты в пресный банковский бизнес. Если тебе кажется, что я сейчас слишком много работаю, то посмотрел бы ты на меня, когда мне было тридцать — по пятнадцать часов каждый день!

Я сделал его братьев своими советниками, но они у меня за спиной начали компанию за мою отставку. Старший хотел получить мою позицию, потому что Альберт тогда был еще не очень убедителен на своем месте. Задачей Роже — так его звали — было отвлекать меня, пока эти змеи сеяли у членов Ордена сомнения в моем соответствии занимаемому положению. Я делал им 90% прибыли и все равно не «соответствовал»!

К счастью, у меня был Фердинанд, которого я тоже назначил своим советником; ассоциатом я его сделать не мог, поскольку он для этого тогда был слишком молод, а я не хотел подливать масла в огонь. Он никогда не доверял братьям Роже и начал расследовать их деятельность. Сначала я ему не поверил, но внезапно мы стали терять контракты, делать идиотские финансовые ошибки и дурацкие покупки; меньше чем за шесть месяцев мы понесли огромные убытки и потеряли рынки. Большинство приватизационных сделок по непонятным причинам не состоялось, а инвесторы повернулись к нам спиной. 1986 год был кошмаром: от 64% прибыли в предыдущем году мы скатились к жалким 3% в 1986. Из-за этого одного я мог остаться без работы.

Я был идиотом и считал, что всему причиной неблагоприятное стечение обстоятельств, но Фердинанд при поддержке Лёвенштайна затеял негласное расследование. Весной восемьдесят восьмого года он был готов сформулировать обвинения. Оба брата бойкотировали все мои проекты с одобрения других членов Ордена. Там было еще много чего — в том числе хищения, отмывание денег и уклонение от уплаты налогов. Но в его материалах не обнаружилось ничего, что бы связывало Роже с делами его братьев, и это меня убивало. Предал ли он меня, как и его братья? Был ли он только фасадом или же движущей силой заговора? Я впал в апатию и две недели ни на что не реагировал. Фердинанд чуть ли не пинками вернул меня к действительности. Я пригрозил братьям Роже судом, если они не уйдут в отставку. Да, я проявил слабость, но я не мог идти против Роже. Они угрожали мне, что доведут до всеобщего сведения мою связь с их братом.

Перед тем, как исчезнуть из моей жизни, Роже оставил письмо, в котором написал, что никогда не любил меня. Наши отношения были лишь игрой, затеянной его братьями и отцом. Я был опустошен и сломлен, но Фердинанд и Лёвенштайн взяли дела в свои руки и добились того, чего не смог я.

Остаток года я провел, латая дыры, вычищая свой банк, активы и избавляясь от части ассоциатов. Когда мне исполнился тридцать один год, я полностью вернул себе контроль над компаниями, снова стал получать прежние прибыли, но в душе я был мертв. Единственное, что меня теперь волновало, это увеличение доходов и усиление власти. Только через два года я решился на связь с женщиной, но это были исключительно товарно-денежные отношения. Секс стал лишь способом достичь разрядки; отсюда слухи, что у меня будто бы было множество сексуальных партнеров. Когда ты богат, желающие сами находят тебя, и использовать их не составляет проблемы.