Ездим мы через залитые водой песчаные карьеры, через кусты - да, собственно, само сло-во "дороги" в этих краях больше воспринимает-ся, как шутка. Весной и осенью после дождей это вообще не езда, а сплошное уродство. Каж-дые пять минут машина садится в грязь по са-мые уши. Тогда забиваем в землю лом, наматы-ваем трос на ступицу колеса, потом вокруг лома, и, при удаче, машина себя вытаскивает. Но не всегда и не сразу. А если сверху еще и дождик льет... М-да..., не будем о грустном, романтика труда по яйца в болотах нам предстоит дней че-рез пять.

Кроме упомянутых персонажей в партию входит еще местный малый по имени Рыжик, чудаковатый парень из Дмитрова Витя, а также наш начальник, Евгений Сергеевич. Бурмастер Сережа и его жена, Таня, составляют аристокра-тию. В отличие от нашей банды это обычные люди. Живут они, естественно, отдельно. Помбуром у Сережи работает Васек.

Наш начальник в суетные дела не вме-шивается. Его дело заниматься вопросами гло-бальными и стратегическими - иными словами, выписывать нам деньги и не отлучаться надолго, чтобы бригада ненароком в раскрутку не ушла. Такое случилось весной, когда я только пришел в партию. Начальник уехал в Москву, а мы загу-дели. Поскольку нравы здесь простые и патриар-хальные, шмурдяк мы брали в долг ящиками, а потом мешками сдавали посуду. Повеселились от души, не просыхали ни днем, ни ночью. Мо-роз чуть не утонул, упав с мостика в реку. Мы с Лехой чуть не утонули, вытаскивая Мороза. На-чальник вернулся через две недели. Печальная была эта встреча. Потом мы полтора месяца вка-лывали, не вылезая из болот, а местные продав-щицы на время закрыли нам кредит.

Но вернемся в Москву. Как-никак, а уже почти одиннадцать, пора столице просыпаться. Нужно решать, кто пойдет. Решаем так - сначала мы с Лехой, а потом Мороз с Игорем. Разумно. Итак, цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!

- Только, мужики, пока мы ходим, на хвост никого не цеплять, обрубайте хвосты сра-зу. -

Магазин рядышком, на улице Горького. Вопрос, что там есть. Вдумчиво исследуем ас-сортимент: "Агдам", "Кавказ", Вера Михална - в смысле, вермут. Но до вермута мы дойдем еще не сегодня. Берем "Агдам", пока две бомбы.

К вопросу о хвостах, - вернувшись в "Яму", рядом с Морозом и Игорем видим Ру-жанку. Ну, ладно, это боевая подруга. Тем бо-лее, когда у нее есть, последнее отдаст. Чудны дела Твои, Господи! Бухает девка каждый день, а вид прямо-таки цветущий. Ружанке 26 лет, та-тарка, муж сидит и сидеть ему очень долго. Не-понятно, работает она или нет. Одевается хоро-шо, с кем попало не трахается. Вокзальных бикс сразу видно, вон они, голубки, в углу кучкуют-ся. Этих за бутылку хоть всех троих бери, толь-ко спасибо, не надо.

Так, понеслась, стакан есть, оглянулись по сторонам, все тихо - поехали!

Вот теперь завертелось. Пошли истории из бурной жизни, смех, анекдоты... Мороз с Ал-лигатором отправились за следующей дозой. Ле-ша отошел взять соленых баранок.

Ставлю кружку на подоконник и смотрю в окно. Там серый день и моросит мелкий хо-лодный дождь. На мокром асфальте по углам двора пивнухи кучи липких коричневых лис-тьев. Слякотно. На душе светло и спокойно. Ра-ди этого состояния на дрожащих ногах я влачил-ся в темноте по Люсиновской улице, ради этого толкался в очереди в переулке у Метростроевс-кой.

Ну да, я алкаш. Это не хорошо и не пло-хо, это констатация факта. И осознание такой простой реалии избавляет меня от ненужных терзаний и планов. Такая моя планида, мое мес-то в общей картине мироздания. Есть ученые, есть, скажем, знатные ткачихи или полярники. А я алкаш. Это высокое звание позволяет мне без внутреннего содрогания пить одеколон из гор-лышка и стрелять у прохожих двадцать копеек на пиво. И совесть меня не мучает, отстранен я от всего, что происходит за окном пивнухи. Не соучастник я, граждане, во всех ваших делах и свершениях.

Кстати об отстраненности, интересно, ка-кое сегодня число? Месяц помню, ноябрь, год тоже - восемьдесят второй. А вот число... Н-да, бывает, конечно, и хуже, в прошлом году, на-пример, проснувшись, я пытался сообразить, ка-кое время года. Интересное это было ощущение: смотрю в окно, вижу болтающуюся на ветру ветку и мучительно пытаюсь сгрести воедино все осколки этой мозаики и сообразить, пра-вильно ли то, что на ветке зеленые листья или она должна быть покрыта снегом.

- Мужики, какое сегодня число? -

Оказывается, четвертое. Четвертое нояб-ря восемьдесят второго года. И очень даже слав-ненько, не возражаю.

Вот и Мороз с Игорем. С удовольствием, прочувствованно тяну из граненого стакана ове-янный славой и воспетый в фольклорных сказа-ниях знаменитый советский портвейн. "Портве-шок", "красненькое", "шмурдяк", "бормотуха" - да разве перечислишь все его народные назва-ния. На Кубани, например, это пойло ласково зовут "мулякой" (вообще на кубанском диалекте "муляка" - липкая речная грязь).

Это еще не самое убойное изделие нашей виноводочной промышленности. Есть ранее упоминавшаяся «Вера Михална» (то есть, вермут), есть такие грозные аперитивы, как пло-дово-ягодное, например, "Волжское", "Осенний сад" (или, как зовут эту жуткую смесь в народе, "Ослиный зад"). Далее начинается сфера, куда дилетантам доступ закрыт - все виды одеколона, аптека (разнообразные настойки на спирту), "Свежесть", денатурат, клей БФ, политура, тор-мозная жидкость... есть, где сердцу развер-нуться. Впрочем, после Венички Ерофеева рассуждать на эту тему как-то, даже, неловко. Не потому, конечно, что она исчерпана, нет. Просто с классиком состязаться неприлично.

Кстати, о классиках. "Москва-Петушки" попала мне в руки позапрошлой зимой, на один день, в виде машинописных листков. Стояли страшные морозы и единственным теплым мес-том в квартире на Кутузовском была кухня, по-тому что в комнате крепенько задувало через треснувшее стекло. У меня в то время обитали Таракан и Витала, залетный веселый авантюрист из Киева. Таракан обычно пропадал у меня от недели до месяца, потом на какое-то время воз-вращался домой, чтобы очухаться и отъесться на родительских харчах. А Витала просто искал на жопу приключений в Москве. Спали мы на кух-не, расстилали спьяну на полу два матраса, за-жигали все конфорки на плите и отходили ко сну.

Так вот, проснулся я часа в три ночи в состоянии смертного похмелья. Чтобы как-то отвлечься, включил свет и начал читать Ерофе-ева. Через какое-то время от моего хохота прос-нулись Таракан с Виталой. Стал читать вслух. Для тех, кто еще не знаком с бессмертной поэ-мой - эту книгу нужно читать именно так, с жут-кой похмелюги многодневного запоя. Тогда все Веничкины откровения ложатся на благодатную почву. А вообще, "Москва-Петушки" написана алкашом, и по-настоящему понять ее могут только алкаши. Поясню свою мысль - по рас-сказам прыгавших с парашютом можно в какой-то мере представить себе это ощущение, но только до определенной степени и весьма приблизительно. А чтобы узнать сполна, нужно прыгнуть самому.

Вернемся, однако, в "Яму". Вот, Леху уже на песни потянуло. У него есть две люби-мые. Одна лирическая, "Когда я в Дахау служил печником". Второй научил его я, "Пойдем на юг и на север". Исполняется она на мотив извест-ного шлягера «Эвейну шалом алейхем» и по-вествует о захватнических устремлениях из-раильской военщины. Там есть слова: "Пойдем на юг и на север, нас не страшит "Аль-Ахрам" - пока премьером Голда Мейер, ну а министром бог войны Моше Даян". Леша поет с большим чувством. Ну как здесь не воскликнуть: «Все под знамена генерала Шарона!»

А вот и Васек появился. Вся команда в сборе. Вышли во двор перекурить и развеяться. Теперь уже не холодно, а портвейн во дворе пьется особенно чудненько. Куда делись утрен-няя запуганность и пришибленность духа!

В "Яме" жизнь кипит. В углу играют в шахматы на деньги - тоже постоянная команда, за вином у них бегает один и тот же гонец. Он на вечном подсосе и трудится за копытные, ины-ми словами, с каждого рейса ему накатывают стаканище.