Литмир - Электронная Библиотека

Он прикоснулся к ее щеке тыльной стороной ладони:

– С тобой все в порядке, дорогая?

– Все хорошо, Виллибальд.

Ободренный, он повернулся ко мне. Прищурился:

– Знаешь, что ты сделал?

Я покачал головой, очень надеясь, что он меня не ударит.

– Ты встал на пути у науки, – сказал он.

Я обвел глазами комнату, пытаясь увидеть спрятавшуюся в темном углу науку.

В коридоре зашаркали еще чьи-то шаги. К двери едва плелся сгорбленный Питер, его лицо было таким же красным, как у Дуфта.

– Стоять! – завопил Дуфт.

Питер остановился у самого порога, едва не встав на пути у таинственной науки.

– Отец, – сказала Амалия, – мы ничего не сделали

– Не сделали ничего? – воскликнул Дуфт. Бросил взгляд на жену и понизил голос: – Вы не могли ничего не сделать! Едва начав дышать в этой комнате, вы уже что-то сделали! Что-то неизвестное. Возможно, непознаваемое. – Он взмахнул руками, потом застыл и смиренно сложил их на груди, как будто внезапно ужаснулся необъяснимым последствиям этого жеста.

Амалия не смотрела на отца. Даже сквозь маску было видно, как она упрямо выпятила нижнюю губу.

– Амалия, послушай меня, – слабо пробормотал Дуфт.

Дочь все еще избегала его взгляда. Свеча блеснула в его глазах, и я с удивлением увидел, что они полны слез.

– Я пытаюсь понять это, Амалия.

– Виллибальд, – донесся с кровати ласковый голос, – она просто пытается…

– Сэр, – завопил Питер из коридора, – а как насчет моих сведений?

Виллибальд взглянул в сторону двери. Кивнул.

– Хорошо, Питер, – сказал он поверх моей головы. – Сведения прежде всего.

– Мальчик просто пел, – сказала фрау Дуфт. И разразилась кашлем.

Дуфт в ужасе посмотрел на нее.

Я услышал, как у меня за спиной Питер пробормотал:

– …восемь…девять…десять. – А затем послышался скрип пера по бумаге, когда кашель прекратился.

– Пел! – задохнулся от ужаса Виллибальд, после того как эпизод с кашлем был успешно зарегистрирован.

Он взглянул на меня. От Федера и других мальчиков я знал, что пение может быть глупым или даже постыдным занятием. Но никогда раньше мне не приходило в голову, что пение, так же как и речь, может быть опасным.

– Мы никогда раньше не использовали пение. А что, если ты встревожил ее сердце? – Дуфт снова взглянул на меня.

Я спрятался за спину Амалии и слегка прижался к ее спине.

– Никакого беспокойства не было, – сказала фрау Дуфт, насколько смогла громко. – Это было прекрасно.

Мне захотелось забраться в кровать, чтобы укрыться в ее объятиях.

– Я записываю: «Нарушение тишины (пение: возможно, беспокойство сердца)», – последовало сообщение из коридора.

Амалия громко засопела.

– Не будет ли кто-нибудь столь любезен, чтобы закрыть дверь? – спросила фрау Дуфт.

Амалия очень быстро сделала то, что просили. А мне захотелось побежать за ней, потому что она оставила меня всем на обозрение. Но Виллибальд не набросился на меня, а медленно подошел к жене.

– Дорогая, – сказал он, – мы должны устранить всякие случайности. Тогда мы установим причину и вылечим тебя.

– Ты уже говорил это раньше, – устало произнесла она. – Очень много раз.

– Но нас все время что-нибудь беспокоит, – запротестовал он. – Как раз в тот самый момент, когда мы собираемся начать настоящее исследование.

– Может быть, такова моя судьба. Наверное, мне не суждено вылечиться.

– Но – наука, дорогая.

– Возможно. – Она произнесла это с такой безнадежностью, что одним этим словом стерла всю надежду с лица Дуфта.

Он покачал головой, но я так и не понял, хотел ли он возразить ей или просто старался не заплакать. Я был поражен его переживаниями, ведь всего несколько часов назад мое пение, взволновавшее всю церковь, совсем не тронуло его. Амалия задержалась у дверей и стояла там, уставившись в пол.

Дуфт вытер глаза тыльной стороной ладони и попытался заговорить.

– На этот раз, – сказал он, – я сделаю так, что никто не сможет помешать твоему уединению.

– Больше никакого уединения! – Теперь голос больной женщины был в десять раз громче голоса ее мужа.

Даже Амалия с удивлением взглянула на нее, но как раз в этот момент начался новый приступ кашля. Мы склонили головы и стояли в уважительном молчании до тех пор, пока он не прекратился.

Как только фрау Дуфт снова смогла вздохнуть, она заговорила:

– Когда я услышала, как поет этот мальчик, я вспомнила, что когда-то этот мир был таким прекрасным.

От этого я чуть снова не запел.

– Он снова будет прекрасным, дорогая, когда ты выздоровеешь.

Она покачала головой.

Амалия внезапно вернулась к жизни. Она прохромала к кровати и схватила меня за руку.

– Так, может быть, вот это ее вылечит! – воскликнула она.

Дуфт был сбит с толку:

– Что?

– Он, его пение. – И она встряхнула мою безвольную руку.

Надежда, этот зверь с тысячью жизней, вновь зажглась в глазах Дуфта. Он посмотрел на меня с внезапным интересом:

– Неплохая идея. Мне не приходило в голову экспериментировать со звуком. Это будет еще одним направлением в нашем исследовании. Но мы должны начать с чего-нибудь более простого. Завтра мы позвоним в колокол.

– Я не хочу слышать колокольный звон, Виллибальд.

– Здесь дело не в твоем желании или нежелании, дорогая. Здесь речь идет о свойствах звука.

– Виллибальд! – Ее голос был усталым.

Дуфт начал расхаживать взад-вперед по узкому проходу рядом с кроватью.

– Это только начало, – сказал он, – чтобы собрать данные. Потом мы добавим еще один колокол, будем экспериментировать с высотой звука и громкостью… и так далее.

Амалия выпустила мою руку. Она что-то негромко прорычала, а затем в отчаянии закрыла руками уши.

– Вы полагаете, я буду тратить свою жизнь на колокольный звон, когда мальчик может так петь? – Голос фрау Дуфт вновь окреп, и ее муж прекратил расхаживать по проходу. – Позволь ему приходить и петь для меня. Делай какие тебе угодно опыты, но позволь ему петь.

Дуфт нахмурился:

– Но… – Он поразмыслил мгновение, потом отрицательно покачал головой: – Его трудно уловить, дорогая моя. Колокол – это колокол, он константен. А мальчик меняется, и голос его в одно мгновение один, а в другое – совсем другой. Вольтер говорит…

– Я хочу слушать музыку, Виллибальд.

Дуфт снова начал расхаживать по проходу, на этот раз медленнее, чем раньше, как будто боялся, что дом внезапно задрожит и он упадет.

– Может быть, Питер выучится играть на трубе. – Он бросил взгляд в сторону закрытой двери.

– Я умираю, Виллибальд!

От этого слова я вздрогнул. Это было самое плохое слово в мире. Дуфт застыл. Медленно повернулся к жене. Амалия взяла меня за руку, сжала ее, и каким-то образом мне стало понятно, что она хочет, чтобы я пожал ей руку в ответ. Я так и сделал.

– Пожалуйста, пусть он приходит, – сказала фрау Дуфт. – Это сделает меня счастливой.

Виллибальд приподнял с лица маску и вытер рукавом нос:

– Возможно… в отведенное время… ненадолго.

– Он такой тихий. Значительно тише Питера.

– Мы не должны спешить.

– Конечно.

– Дабы избежать негативного эффекта.

– А я буду секретарем, – сказала Амалия, и в этих голубых глазах снова появился свет. – Я могу это делать лучше, чем Питер.

Виллибальд посмотрел на дочь сверху вниз:

– Ты?

Амалия кивнула. Она взглянула на меня, но в ее взгляде не было тепла – в нем был вызов, как будто она говорила: Видишь, что ты наделал своим голосом? Ты готов?

Я оглянулся – и увидел, что теперь они все пристально смотрят на меня. Как могло это случиться? Конечно, я хотел петь для этой больной женщины. И все же этот строгий и неуверенный в себе человек, пышный дом, девочка, от которой затрепетало все мое тело, когда она взяла меня за руку, – все это было не для меня.

– Ну что же, решено, – сказал Дуфт. – Завтра я зай ду к аббату.

22
{"b":"598372","o":1}