У Сергея Осиповича сжались кулаки. Да как Гуравицкий посмел написать подобное об обожаемом Федоре Михайловиче?
Он не знал, что автор нарочно написал гадость про Достоевского, чтобы его разозлить.
«Судя по конторским книгам, в разбитой витрине хранились самые грошовые заклады. Что сие значит? А то, решил Кобылин, что их украли, дабы запутать следствие.
– «Преступление и наказание»? – удивился судебный врач, заметив пухлый томик на конторке.
– Наверное, тоже заклад, – предположил Кобылин. – Книга-то старинная, девятнадцатого века.
– Очень это странно.
– Что именно?
– Разве не читали? Если отбросить философствования и сократить натуралистические описания, вполне себе криминальный роман: некий студент убивает старуху-процентщицу, дабы вернуть копеечный заклад.
– Процентщицу?
– Вот именно. Боюсь, книга тут неспроста. Наверное, покойник, – врач указала на прикрытого простыней Перепетуя, – о чем-то догадывался и оставил нам подсказку.
– Или убийца, – сам себе сказал Кобылин.
Он приказал кликнуть домовладельца. Когда тот явился, расспросил о лицах, чьи заклады были украдены из разбитой витрины, зачитав их имена по учетной книге. Все они домовладельцу были знакомы, каждого охарактеризовал положительно. Лишь один, студент Петр Кукелев, удостоился нелицеприятных слов:
– Погибший человек. Спился от несчастной любви. А какой был умница, на одни пятерки учился. Потому рука не подымается его выселить. Чего-то жду, на что-то надеюсь… Но позвольте, что Кукелев мог заложить? Пропил буквально все.
– Крестик нательный.
– Бог мой. Как же Коронат Сакердонович посмел в заклад его принять? Хотя понимаю, отлично его понимаю… Мы тут все свои, рано или поздно Перепетуя крестик Петеньке вернул бы. А вот если разозленный его отказом Кукелев пошел бы к другому процентщику, крестик сгинул бы.
– В какой квартире ваш Петенька живет?
– В каморке на чердаке.
Поднялись туда. За фанерной дверью услышали беспокойный пьяный храп. Как ни стучали, разбудить Кукелева не удалось, пришлось вышибать дверь.
В тесной каморке воняло немытым телом, перегаром и гнилым репчатым луком – единственно доступной пьянице едой. Рядом с грязным матрасом валялся окровавленный ломик, вокруг которого на полу были раскиданы исчезнувшие заклады. Невыкупленный у Перепетуи крестик украшал шею убийцы.
Шатающегося студента вывели под руку и посадили в тюремную карету, которую Кобылин вызвал срочным телеграфом.
Когда Кукелева увезли, стоявший на другой стороне широкого Дунайского проспекта человек в черном ватерпруфе зловеще усмехнулся и прошептал:
– Первый враг мертв. Но пусть за это пока посидит другой, порочный, потерявший человеческий облик алкоголик. А меня ждет враг номер два».
Под текстом, в скобках чернела угрожающая надпись: «Продолжение следует».
На Разруляева нахлынули воспоминания…
Глава 2,
в которой первую главу пытается прочесть вслух Гуравицкий
Воскресенье, 14 августа 1866 года,
Новгородская губерния, усадьба Титовка
Инспекция винокуренного заводика не задалась с самого начала. По выезду из Титовки отлетело колесо, а когда наконец его приладили, занялся дождик. В надежде переждать Разруляев приказал кучеру Дементию свернуть с шоссе в село Подоконниково. Предполагал провести в нем час, не больше, но там и заночевал, потому что дождик оказался предвестником бури – до самого утра грохотал гром, разящими клинками разрезали небесный свод молнии, ураганный ветер, словно пушинки, выкорчевывал вековые деревья, завалив в итоге лесную дорогу. Нет бы Разруляеву повернуть назад. Вместо этого Сергей Осипович нанял утром местных мужиков, чтобы ехали впереди его тарантаса и разбирали завалы.
В итоге вместо задуманного понедельника Разруляев прибыл на заводик в среду. И задержался дольше, чем рассчитывал: в учетных книгах обнаружил неточности, пришлось докапываться, злонамеренные или нет, закончил инспекцию лишь к вечеру субботы. Если возвращаться в тарантасе, он прибудет в Титовку только в воскресенье вечером. И тогда точно не успеет на званый обед в честь именин Ксении Алексеевны, на котором должны объявить об их помолвке.
Еще неделю назад Сергей Осипович и мечтать о таком счастии не смел. Судите сами: ей восемнадцать, ему сорок три, она – совладелица поместья, он – всего лишь управляющий, Ксения – красавица, Разруляев – неуклюжий толстяк, даже в молодости не вызывавший интерес у женщин. И все же он надеялся. И чудо свершилось. Перед самым отъездом на заводик брат Ксении Александр Алексеевич неожиданно его спросил:
– Скажи честно, Ксения тебе нравится?
Разруляев смутился, ответил уклончиво:
– Кому она не нравится.
– То бишь влюблен по уши?
Сергей Осипович виновато кивнул.
– Почему с предложением тянешь?
– Кто? Я? – оторопел Разруляев.
– Ну не я же, – добродушно улыбнулся в пышные усы Шелагуров.
– А она?.. Ксения… разве примет?
Александр Алексеевич потрепал робкого управляющего по плечу:
– Примет, примет.
– Вы спрашивали?
– Сорока на хвосте принесла.
– Тогда… прямо сейчас…
– Постой, чудак, успеется. А то на радостях Ксения никуда тебя не отпустит. А дела, сам понимаешь, превыше всего. Давай-ка ты руку с сердцем предложишь по возвращении. А на именинах объявим.
Разруляев уехал из Титовки окрыленным. И если бы не гроза, давно бы вернулся и объяснился. Что же ему делать? Решился ехать верхом. Кучер Дементий пытался отговорить его от опасной затеи: дорога-то предстояла через лес, ночью. Но Разруляев от его резонов отмахнулся: будь что будет. Всю ночь от каждого шороха душа его уходила в пятки. Но волки, несмотря на полнолуние, по пути не встретились. И к восьми утра Сергей Осипович целым и невредимым добрался до Подоконникова. Позавтракав, лег вздремнуть. В полдень сотский Петр Пшенкин, в доме отца которого Разруляев остановился, его разбудил. Сергей Осипович оседлал отдохнувшего Приказа и поскакал в Титовку. Верст за пять до нее свернул в лес, чтобы нарвать ромашек: Ксения очень их любила. Коня привязывать не стал, решил – пусть травку щиплет. А зря – заслышав с шоссе знакомое ржание, Приказ рванул обратно.
– Тпру. Стоять! – закричал Сергей Осипович.
Но коня и след простыл.
Пришлось нестись за ним вприпрыжку. Не приведи господи, потравит рожь. Однако, выбежав на шоссе, Разруляев с облегчением перевел дух: беглеца без него поймали и даже привязали к дереву. Рядом с ним перебирали копытами хозяйские кобылы: Незабудка, Констанция и Ласточка. Вытерев пот с лица, Сергей Осипович направился к спешившимся хозяевам. Но, подойдя ближе, понял, что обознался: молодой человек с зачесанными по последней моде назад русыми волосами, которого издалека принял за Шелагурова, был ему незнаком.
Заслышав поступь Разруляева, незнакомец обернулся, смерил оценивающим взглядом и, панибратски толкнув Мэри, жену Александра Алексеевича Шелагурова, спросил:
– Это еще что за чучело?
Мэри, сложив веер, которым обмахивала Ксению (неужели с любимой что-то приключилось?), процедила:
– Вот и управляющий, легок на помине.
– Это ваш управляющий? – удивился незнакомец.
Мэри развела руками, мол, сама поражена. Тут и Ксения встрепенулась, подняла опущенную вниз голову. Как же хороша!
– Сергей Осипович, слава богу, вы живы, – обрадовалась она. – А где ваш тарантас? Почему Приказ под седлом?
– Доброе утро, – приподнял картуз Разруляев. – Боялся опоздать на ваши именины, потому поехал верхом.
– Верхом? – снова удивился незнакомец. – А я думал, бегаете наперегонки с конем.
Дамы рассмеялись. Сергея Осиповича шутка незнакомца, обозвавшего его чучелом, покоробила, но из приличия и он изобразил улыбку:
– Ну что вы…
– А зря, – перебил его молодой человек. – Бегать полезно, особенно при вашем ожирении.
