– Quatre semaines[18], – ответил Пол.

– Работать приехали?

– Нет-нет. В отпуск.

Полицейский снова глянул на монитор. Потом внимательно просмотрел все страницы наших паспортов. Пол, я почувствовала, напрягся еще сильнее. Потом: шлеп, шлеп… и полицейский вернул нам паспорта.

– Bienvenu[19], – сказал он.

И мы ступили в Марокко.

– Видишь, пропустили, – заметила я, улыбаясь во весь рот. – Чего ты так нервничал?

– По глупости, по глупости.

Но, когда мы направились к месту выдачи багажа, я услышала, как он пробормотал себе под нос:

– Идиот.

Июль в Северной Африке. Иссушенный раскаленный воздух пропитан зноем, пылью и выхлопными газами. Именно это – смрад бензина, плавающий в горячем неподвижном кислороде, – ударило мне в нос, едва мы покинули здание аэровокзала. С небесной выси на землю насылало палящие лучи утреннее солнце. И хотя Касабланка находится на побережье Атлантики, это не имело значения. Когда мы вышли на улицу из прохлады зала прилета, ощущение было такое, будто я шагнула в доменную печь.

– Угодили в самый ад, – заметил Пол, пока на автобусной остановке, где скопилась толпа народу, мы ждали автобус, идущий в центр города.

– Ты ведь когда-то жил здесь в июле, так? – напомнила я.

– В Эс-Сувейре будет прохладнее.

– Туда мы приедем через несколько дней. А в нашем отеле в Касабланке наверняка есть кондиционер.

– Не обольщайся. Это Северная Африка. Дешевизна предполагает определенный дискомфорт.

– Тогда найдем отель с кондиционерами.

– Или сразу поменяем наши планы.

– Что?

– Я сейчас.

С этими словами Пол исчез в толпе. Я хотела последовать за ним, но рядом стоял наш багаж – четыре объемных чемодана с нашей одеждой на месяц и принадлежностями для рисования моего мужа, а также двенадцатью книгами, которые, как мне представлялось, я буду читать, созерцая водную ширь Атлантического океана. Оставить без присмотра чемоданы и броситься вслед за мужем – это все равно что преподнести подарок ворам и навлечь на нас неприятности с первых минут нашего приключения, которое и без того уже казалось сомнительным. Поэтому я просто окликнула Пола, но мой голос потонул в гвалте собравшихся на остановке: женщин с закрытыми лицами, мужчин разных возрастов в несуразных костюмах, парочки туристов с рюкзаками, двух на вид по-отечески добродушных стариков в развевающихся одеждах и трех черных африканцев с дешевыми парусиновыми сумками, в которых, вероятно, лежал их нехитрый скарб. Мне сразу подумалось, что африканцы, возможно, приехали сюда в поисках работы; судя по замешательству на их лицах, они чувствовали себя такими же потерянными, как и я сама.

Автобусы, в основном очень старые, подъезжали и уезжали. Выпуская клубы ядовитого дыма, они увозили пассажиров по разным направлениям. Я всматривалась в даль, но мужа нигде не видела. Прошло десять, пятнадцать минут. Боже, неужели он и впрямь решил сразу улететь домой? Наверняка сейчас стоит у кассы в аэровокзале и расплачивается кредитной картой, покупая для нас обратные билеты.

Но потом на многолюдной сцене уличного театра появился высокий мужчина. Пол. Он шел ко мне в сопровождении тщедушного человечка, чей полуобритый череп обтягивала вязаная шапочка. Сжимая в почерневших зубах сигарету, на одной руке он нес помятый оловянный поднос с двумя приземистыми стаканами, в другой – чайник. Мужчина робко улыбнулся и поставил поднос возле меня на свободный пятачок на облезлой, исцарапанной скамейке, затем поднял чайник на целый фут над стаканами и принялся церемонно наливать в них зеленую жидкость. Я мгновенно ощутила пьянящий аромат крепкого чая.

– Thé à la menthe, – объяснил Пол. – Le whisky marocain.

Мятный чай. Марокканское виски. Улыбаясь, мужчина протянул мне поднос с двумя стаканами. Я взяла один, Пол – второй.

– Прости, что убежал, – извинился он, чокнувшись со мной.

Наклонившись, Пол поцеловал меня в губы. Я не сопротивлялась и не высвободила руку, когда он взял ее в свою ладонь. Потом я сделала первый глоток le whisky marocain. Ощутимый вкус мяты разбавляла сахаристая сладость. Я не люблю ничего очень сладкого, но этот чай мне понравился своей душистостью, к которой примешивался медовый аромат. Божественный напиток – особенно после ужасного перелета и ожидания на солнце.

– Одобряешь? – спросил Пол.

– Одобряю.

– Наш приятель одолжил мне мобильный телефон. Наши планы меняются.

– В какую сторону?

– Мы едем сразу в Эс-Сувейру. Через двадцать минут туда отправляется автобус.

– А как же Касабланка?

– Ты немного потеряешь, уж поверь мне.

– И все же это Касабланка, о которой ты нескончаемо твердишь мне с тех пор, как мы вместе.

– Касабланка подождет.

– Но до Эс-Сувейры отсюда… сколько?., четыре, пять часов езды?

– Да, примерно. Я только что уточнил… в отеле Касабланки кондиционера нет. И до трех часов они все равно нас не поселят – значит, почти пять часов придется торчать в кафе. Так мы за это время успеем доехать до Эс-Сувейры. Тем более что парень, продающий билеты, сказал, что в автобусе, который туда идет, кондиционер как раз таки есть.

– То есть то, что мы едем в Эс-Сувейру, это уже свершившийся факт? Ты все решил за нас обоих?

– Он сказал, что билеты почти распроданы. Не надо так остро реагировать, прошу тебя.

– Да я не остро реагирую. Просто…

Я отвернулась. Ночной перелет через Атлантику в сидячем положении, жара, духота, вонь лишили меня остатков сил. Еще один глоток мятного чая смягчил горло, в котором опять пересохло.

– Ладно, – раздраженно буркнула я. – Пусть будет Эс-Сувейра.

Двадцать минут спустя мы уже сидели в автобусе, следовавшем на юг. Салон был набит битком, но Пол сунул парню, который проверял билеты, десять дирхамов одной купюрой, и тот нашел нам места на самом последнем сиденье. Кондиционера не было.

– Ça se déclenchera une fois le bus aura démarré, – ответил парень, когда Пол спросил у него – на вполне приличном французском, – разгонит ли прохладный воздух удушающую жару. Начнет дуть, когда поедем. Но когда автобус тронулся, из вентиляционных отверстий арктическим холодом не повеяло. Автобус был не очень старый, но и не новый. И до отказа набит людьми и вещами. Напротив нас сидели две женщины в паранджах и девочка, у которой все руки были искусно расписаны знаками и символами. Рядом раскачивался взад-вперед на своем узком сиденье жилистый старик лет семидесяти пяти. В темных очках, он молился почти беззвучно, сосредоточенно взывая к силам более могучим, чем этот духовой шкаф. Рядом с ним сидел молодой парень – с желтушной кожей, с пушком на лице и неприступным взглядом «не зли меня», – слушавший арабскую поп-музыку, сочившуюся в салон из его огромных наушников. Он подпевал исполнителям, и его громкое фальшивое гудение сопровождало нас всю дорогу на юг.

Вещи пассажиров были уложены между креслами, почти не оставляя места для ног. Но, поскольку мы сидели на самом длинном заднем сиденье, Пол, извернувшись под углом, сумел вытянуть ноги. Я устроилась рядом. Он обнял меня и произнес:

– Ошибся я насчет кондиционера.

– Прорвемся, – отозвалась я, хотя мы еще и десяти минут не ехали, а одежда на мне уже взмокла от пота.

– Конечно. Как всегда, – сказал Пол, крепче обнимая меня и целуя в голову.

Молодой парень, заметив это проявление супружеской ласки, закатил глаза, а сам продолжал все так же монотонно подпевать. Я посмотрела в окно. Мимо тянулся североафриканский городской пейзаж. Белые облупившиеся многоквартирные жилые здания. Ряды белых облупившихся перенаселенных домиков. Салоны по продаже автомобилей. Склады. Пробки на дорогах. Белые облупившиеся торговые центры. Белые облупившиеся селения. А потом…