Сон.

Или нечто подобное.

Я отключилась.

Вдруг – толчок. Автобус, должно быть, наехал на рытвину или что-то в этом роде. Мы катили по открытой местности, каменистой, пустынной, унылой. На горизонте стелились низкие холмы. Мир снова исчез, потом пробуждение, когда…

Закричал ребенок. Его мать – молодая женщина в цветастом платке – сидела перед нами. Было видно, что она страдает от недосыпания. Боязливая, она все пыталась успокоить младенца, которому было не больше трех недель от роду. И малыш имел все основания чувствовать себя несчастным. То скудное количество кислорода, что еще оставалось в автобусе, поглощал смрад потных тел и выхлопных газов. А жаркий спертый воздух был до того плотным, что казался осязаемым, увесистым и тестообразным, как хлеб четырехдневной свежести.

Я удобнее устроилась между ног Пола, и меня вдруг пронзило острое желание – не только страсть к мужу, но еще и жгучая потребность иметь ребенка. Разумеется, в прошлом у Пола были женщины. С одной, университетской коллегой, он жил около двух лет. Пол мало рассказывал о ней – упомянул только, что они расстались не по-хорошему. А так он всегда давал понять, что не склонен обсуждать историю своих романтических отношений. Правда, он сделал одно важное заявление: что я первая женщина, от которой он хотел бы иметь ребенка.

Автобус наехал на очередной ухаб. От встряски мой муж проснулся и увидел, что моя рука лежит на его пахе.

– Ты что-то пытаешься мне сказать? – спросил он.

– Может быть. – Я потянулась к его губам.

– Где мы?

– Понятия не имею.

– Давно едем?

– Очень.

– И по-прежнему без кондиционера.

– Ты не виноват.

Коснувшись моего лица, он произнес:

– Даже не верится, что мне так повезло.

– Нам обоим повезло.

– Ты правда так думаешь?

– Правда.

– Хотя порой я свожу тебя с ума.

– Пол… я люблю тебя. И хочу, чтобы у нас был счастливый брак.

– Если переживем эту чертову поездку в автобусе, нам все будет нипочем.

Я рассмеялась и прильнула к нему в страстном поцелуе. Автобус снова тряхнуло, оторвав меня от губ мужа, и я увидела, что все вокруг нас либо от смущения прячут глаза, либо смотрят с неодобрением.

– Простите, простите, – шепотом сказала я старику, сидевшему перед нами. Тот повернулся ко мне спиной.

– В Эс-Сувейре народ более терпимый, – прошептал мне Пол. – Люди там более привычны к чокнутым хиппи-иностранцам.

– Мы вряд ли тянем на хиппи.

– Поправка: ты вряд ли тянешь на хиппи.

Я снова рассмеялась и поцеловала мужа, снискав новую порцию неодобрительных взглядов. Я обожала такие дивные мгновения, как это, когда между нами, казалось, все просто идеально. Они грели душу, ободряли, вселяли надежду. Пол был прав. Если мы переживем эту автобусную поездку, нам не страшны будут никакие преграды.

Десять минут спустя наш автобус въехал на крошечную бетонную автостанцию, стоявшую чуть в стороне от дороги. Вокруг каменистая почва, низкорослые кустарники, никаких возвышенностей, сплошь однообразие – невдохновляющий пейзаж.

– Думаешь, здесь есть туалет? – спросила я Пола.

– Не знаю. Но вон там огромная очередь.

Он кивком показал на десяток женщин, – все, за исключением троих, в паранджах, – выстроившихся перед одиноким домиком.

– Потерплю, пожалуй.

– Нам ехать еще полтора часа. Давай попробуем за автостанцией.

Что мы и сделали. Прошли за домик и увидели клочок земли, усеянный мусором, разбитыми бутылками, золой от двух выгоревших костров и даже дохлую мышь, обуглившуюся на солнце.

– Ты предлагаешь, чтобы я села прямо здесь? – спросила я Пола.

– Есть еще туалет.

Зловоние, окутавшее нас – смрад испражнений и гниющего мусора, – было сродни отравляющему газу. Но у меня едва не лопался мочевой пузырь. Поэтому, найдя относительно чистый пятачок – без мусора и осколков стекла, – я расстегнула свои широкие брюки-карго и опустилась на корточки. Пол, стоя в нескольких футах от меня, мочился в стену.

– Много ли для счастья надо, да? – рассмеялся он.

Водитель стал сигналить. Пора было возвращаться в автобус. Но, поднявшись в салон, мы увидели, что наши места заняли двое крепких молодых парней – обоим лет по двадцать, оба на вид злые, грозные, в нейлоновых ветровках в пояс и солнцезащитных очках с черными пластмассовыми стеклами. Они заметили, что мы направляемся к ним по узкому проходу, обходя сумки и двух собак с клочковатой опаленной шерстью (немецких овчарок, совершенно вялых от жары). Когда мы пробрались в конец автобуса, Пол по-французски уведомил парней, что они сидят на наших местах. Те никак не отреагировали на его слова. Я огляделась. Все остальные места в автобусе были заняты. Пол спокойным тоном попросил парней освободить наши места. Те вели себя так, будто нас вовсе не существовало.

– Vous êtes asis à nos places, – повторил Пол, более раздраженно. – Vous devriez en chercher d'autres[20].

Снова никакой реакции.

– S'il vous plaif[21], – добавил Пол.

Наглецы насмешливо переглянулись, но промолчали.

Тут уж не выдержал парень, что подпевал своему айподу. Он повернулся и сказал хулиганам что-то по-арабски. Один из них коротко ответил ему – очевидно, предупредил, чтобы не лез не в свое дело, судя по его угрожающему тону. Парень с айподом и глазом не моргнул – просто покачал головой и снова надел наушники.

Но тут внезапно наш сосед старик разразился на арабском гневной тирадой. Столь гневной, что взгляды всех пассажиров обратились на нас – двух иностранцев, стоявших в проходе. Тот же парень, что шикнул на нашего приятеля в наушниках, теперь что-то сказал старику, причем настолько хамское, что несколько человек поблизости – в том числе дородная женщина, полностью скрытая за паранджой, – стали что-то кричать этой наглой парочке. Те молчали и не думая освобождать места, отказываясь внимать доводам людей, полные решимости доиграть свой спектакль до некоего неприятного конца.

– Пойду за водителем, – сказал мне Пол.

Но водитель – изможденный, щуплый мужчина с запавшими глазами и тонкими усиками – уже сам направлялся к нам, и вид у него был недовольный. Его мгновенно окружил галдеж: старик, женщина в парандже и еще трое пассажиров наперебой принялись описывать сложившуюся ситуацию. Водитель скороговоркой уточнил что-то у Пола по-французски. Пол так же быстро ответил, объяснив, что он вежливо попросил тех двух парней (им было лет по семнадцать, не больше) освободить места, на которые мы сели еще в Касабланке. Водитель принялся кричать на хулиганов, глядя в их пугающе черные солнцезащитные очки. Но те и на него не реагировали. Сердитый голос водителя вознесся на октаву выше. Он приблизил к парням свое лицо, и тот из них, кто говорил больше, сделал нечто из ряда вон выходящее: плюнул в водителя, слюной залепив ему глаз.

Водитель оторопел. К его чести, он не набросился на негодяя с кулаками, не впал в ярость, что было бы вполне естественно. Со спокойным достоинством он достал из кармана носовой платок, вытер глаз, вернулся к выходу и пошел в здание автостанции.

Парень в наушниках встал. Тронув меня за плечо, он кивком предложил мне занять его место.

– Ce n'est pas necessaire[22], – отказалась я, опробуя свой французский.

– J'insiste[23], – настаивал он.

Его сосед – на вид бизнесмен сорока с чем-то лет, уравновешенный, в очках и светло-синем костюме в полоску, – тоже поднялся со своего места.

– J'insiste.

Пол, поблагодарив их, бережно препроводил меня к месту у окна, а сам устроился рядом, позаботившись о том, чтобы я находилась подальше от прохода, если вдруг начнется заварушка.

– Ты как? – шепотом спросил он, когда я взяла его за руку.