- Наполеонствуешь? - сказал он, быстро проходя, ставя свой желтый портфель и бегло, не присаживаясь, не подавая руки, оглядывая пост, который не любил из-за финансовых затруднений "Кристалла". - Где мы можем поговорить?

- Можно в салоне, в каюте.

- Пошли в салон.

- Расчеты брать?

Маслов, посмотрев на Суденко, внезапно спросил:

- Ты где глаза потерял?

- Расчеты брать? По "Шторму"?

- Расчеты по "Шторму"? Обойдемся без них.

Вошли в салон, задвинули дверь стулом.

Маслов, опускаясь в капитанское кресло, придержал свои превосходные темно-синие брюки, чтоб не смять складку. Свое темно-серое пальто, не снимая, развесил полами на подлокотниках, чтоб не касаться линолеума. Сегодня на "Кристалле" не сказать чтоб было чисто. А Маслов хотел выглядеть в Маресале, как в Мурманске, на белом пароходе. Как ему удалось за весь день не забрызгаться? Один щеголь, помимо Маслова, уже в Маресале был: капитан Просеков. Но если Просеков, надевавший свой желтый охотничий костюм, выглядел необычно (как африканский лев во льдах), то Маслов, в отличие от него, казался в Арктике провинциалом.

- Отпускаю тебе на вопросы десять минут.

- Дашь деньги в счет отпускных?

- Могу дать... - Он щелкнул замками портфеля. - Тысяч пять.

- Согласен.

Маслов ссыпал пачки на стол. Расписался в ведомости. С одним вопросом было покончено.

- Что еще?

- Скажи про "Кристалл". Отряд утвердит договор с гидробазой?

- Будем рассматривать. Но я выступлю против.

- Почему?

- В порту он себя быстрее окупит как катер. Упадет в цене водолазный час. Портовики будут его брать без всякого. Зарплата возрастет.

- Зато работа станет копеечная.

- У меня другое мнение на этот счет...

Сделать "Кристалл" удобным для порта катеришкой было его заветным желанием. Забыв про лимит времени, Маслов принялся живописать портовое будущее "Кристалла", заменив на нем глубоководников подводными технарями, орудующими в доке, на укладке дюкеров, на установке бочек и вех. Не будет ни свихнувшихся капитанов, ни водолазов, страдающих мечтами, говорил он, роняя лучи от дорогих кристаллов, скреплявших крахмальные манжеты. А останутся настоящие пролетарии, подводные технари... Суденко мог возразить и но поводу ударного труда технарей, просиживающих на шаландах за игрой в карты, или же поспорить по существу, приведя пример того же Володи Марченко... Ведь не пошел же к Маслову на десять нормированных метров, потеряв остальной подводный мир! Сделать "Кристалл" портовым катером - это, помимо всего, опошлить идею, ради которой он был создан... Сколько теперь развелось таких, грохочущих словами, отмеренными по единой мерке? И говорил это не кто иной, как глубоководинк, видевший своими глазами лучшие воды Земли...

- Больше вопросов нет?

- Нет.

- А у меня будет к тебе всего один... - Маслов затянулся папиросой, и его лицо резко обозначилось скулами. - Я понимаю: каждый волен что-то желать. Например, я бы хотел купить пыжиковую шапку... Кстати, они тут есть?

- Не скажу точно.

- Вот видишь: шапку ты в магазине не заметил. А погнался за кораблем в Полынью! Улавливаешь несоответствие? К тому же задался целью его поднять. Это просто пароходомания... Ты предлагаешь абсолютную бессмыслицу!

- А ты поинтересовался, что я предлагаю?

- Мне прожужжали уши! Ну, есть идея, согласен, хотя и не твоя. Самолетный принцип с классической формулой аэродинамики профессора Николая Евгеньевича Жуковского, применимой, кстати сказать, не только для авиации. У тебя используется обратное явление: движется не тело с крыльями, а поток тело неподвижно. Формула остается в силе.

- Значит, формула есть?

- Но дело как раз не в формуле, не в методе: как поднять и чем. Дело в принципе глубины, отрицающей любой метод. Идея совершенно неприемлема в воде. У тебя завязаны глаза. Хочешь, я тебе объясню, на пальцах?

- Как хочешь.

- Позволь! Ты лезешь напролом, ввел всех в заблуждение. Куда-то ходишь, что-то объясняешь. Тащишь команду неизвестно куда. А когда тебе хотят сказать правду, ты отвечаешь: "Мне безразлично"... Как это понять?

- Говори.

- "Шторм", если подходить к нему с той целью, какую поставил ты, имеет лишь один способ подъема. В теории он называется так: "Подъем корабля нагнетанием сжатого воздуха". Примерно так вы собирались поднять "Волну". А этот способ имеет свою формулу всплытия, которая выглядит так в грубом виде: q H - h, где q - корабль, Н - давление моря и h - давление воздуха внутри корабля. Сейчас, когда "Шторм" на грунте, давление моря и воздуха равны: H =h. Разница возникнет при всплытии. Давление моря будет падать, давление воздуха останется прежним. То есть статически будет нарастать: h при всплытии покажет глубину - тринадцать атмосфер, Н - будет на ноле. Теперь посмотрим на q - корабль. Любое надводное судно рассчитано на давление один-два метра глубины. Подъем кораблей с десяти метров - на сжатом воздухе предел.

- Ты упустил одно: "Шторм" в пузыре. Разница его не колышет. Нагрузки будут убывать одновременно.

- Ничего я не упустил. Сейчас оболочка слита с кораблем, но зто лишь видимость. Как только она ослабнет, произойдет деформация, разрушение. "Шторм" при подъеме должен быть закрыт, наполнен газом или воздухом. Это элементарно.

- Как же он уцелел при погружении?

- Я не хочу знать, как он тонул. Принимаю только факт: корабль сохраняет на дне видимость жизни. И разъясняю тебе действие сил Н и h при всплытии. Даже ребенок мог бы понять, а ты не хочешь.

- Значит, поднять "Шторм" нельзя?

- Теория допускает такую возможность лишь в одном случае: если устранить разницу напряжений Н и h. Когда Н - h 0, тогда можно говорить о крыльях. В практике таких примеров нет. Почти нет. Подъем кораблей на ноле это классика судоподъема. Его "Война и мир". Такие операции готовятся годами и протекают не в море, а в испытательном бассейне, где нагрузки выбираются из условий прочности проверенных кораблей. А этот "Шторм" надо изучать несколько лет, чтоб понять, какой он. Допустим, он всплывет. Но это будет плавающий гроб с притоплением до мачты... Объяснить тебе про людей? Я стану повторяться.

- Ну, хорошо. А как же поднялась девушка?

Маслов впервые задумался.

- Это для меня, скажу откровенно, загадка. Но принцип остается в силе. Насчет ее состояния тебе объяснит Иван Иваныч. По-видимому, спасти ее невозможно.

- Это кто говорит: доктор или ты?

- Передаю с чужих слов, не ручаюсь за достоверность... - Маслов, придавливая папиросу, искоса посмотрел на Суденко. - Кстати, куда ты ее запрятал? Или ты... связан с ней?

- Паша! Никакой связи между нами нет.

- А теперь я скажу последнее, что знаешь сам: ты не вылез сухим из воды. Поэтому мой тебе совет: остановись, пока не поздно! Ни о каких спусках для тебя не может идти речь! Поезжай куда-нибудь, отдохни. Бери отпуск, хоть на год. Ученые в тебе заинтересованы. Может, и договор с ними подпишем. Пойдешь в Полынью опять, если так хочешь.

- С веревкой в десять метров?

- Во-первых, не спеши. Доктор надеется, что ты все пересилишь здоровьем. А потом: что в этом плохого? Десять метров, Жора, - это трезвость. На такой глубине и проходит жизнь.

- Ты уже выяснил по себе?

- Это известно.

Известно! В том-то и дело. Все доказательства, построенные на общеизвестном, мертвы. А в той идее с крыльями, которую предложил он, есть все: и для мальчика, и для Маши, и для него. Возможно, он чего-то недопонял, теоретически. Зато он понял все глазами, в Полынье.

- Я не понимаю одно, - сказал Суденко, - зачем ты приехал ко мне?

- Жора, - проговорил он, внезапно краснея, - я не отказываюсь тебе помочь. Но есть у тебя что-нибудь конкретное, без пузырей?

- Рассчитай мне место для крыльев.

Думал, что Маслов возразит: нужна точная весовая модель, работа института и прочее. Но Маслов неожиданно сказал: