- Идея, Ваня, на высший класс... Почему же смолчал вчера?

- Да ты б раздел пароход! Не пожалел.

- Напрасно так думаешь! Ну, ладно... Хочешь за идею ружье? "Ижевка", настоящая...

- Мне надо "кривое" ружье, - невесело пошутил тот. - Чтоб пальнуть по жене и теще.

- Чего так?

- Захожу домой, не был около года. Сын уроки делает, даже не поднял головы. Теща вяжет. Жена пробежала на кухню: "Садись завтракать". А ночью не пустила к себе: "Еще сделаешь что, а мне расхлебывай"... Ну, я ничего не сказал, а когда уходил, взял транзистор и швырнул об стенку, чтоб не орал.

- Что разбил, Ваня? - поинтересовался токарь "Агата".

- "Ригу".

- А у меня к ней как раз запчастей нет...

- Приходи, дам.

- Хорошо! - обрадовался он.

Подлипный, протягивая руку, спросил:

- Ну что, добился своего?

Смотрел он с таким приготовленным выражением, словно ожидал услышать нечто очень забавное. Суденко, понимая, что серьезно отвечать нельзя, сказал:

- Условие было насчет "Полярных зорь"? Теперь будет повод.

- Вот это - другое дело!.. Слушай, тут Ильин просится к нам. Я не против. А Ветер не против к вам. Идешь на обмен?

- Меняешь Ветра на Ильина?

- А что Ветер? Букашка... Полез раз, метров на пятьдесят. Вылез весь в крови, в соплях...

Юрка, в куртке, с чемоданом, стоял на трапе. Тряс руку Ковшеварову. Они вроде прощались... Ильин некрасиво повел себя, согласившись на предложение Маслова втихаря, за его спиной. А сейчас уходил, совершая предательство: ведь он был завтра необходим.

- А со мной, - спросил старшина, - не хочешь подержаться за ручку?

Ильин сунул руку, покраснев:

- Не забывай про меня, меня...

- В поход собрался? К турецким берегам?.. - И вдруг потянул к себе: -Да ты же помрешь без меня, без Гриши!..

Ильин, притихнув, роняя слезы, молчал. Суденко прибавил голос:

- Иди в каюту!

Ильин, поколебавшись, сунулся с чемоданчиком обратно.

Подлипный начал торопить своих, чтоб пересаживались в шлюпку. Принялись искать дневальную. Суденко вспомнил, что видел Аннушку на камбузе. Она стояла возле плит, глядя в иллюминатор, на Маресале.

- Анна, зовут.

- Картошка сварилась, сейчас закипит суп, - ответила она, не оборачиваясь. И сказала, вздрогнув спиной: - Гриша на баяне не доиграл...

- Не переживай, Анна! Мы тебя женим.

- Орлы, время! - кричал Подлипный.

В последний момент кто-то схватил Филимона, ползавшего по спинам людей в шлюпке, и швырнул на причал. Взлаяв от огорчения, Филя не пошел на "Кристалл", а потрухал по угольной дороге в поселок.

- Кричите из пузыря!

- Идите к черту...

Уехали.

Величко крикнул Суденко, что скоро освободится: пора было в устье, за Машей. Старшина спустился к Данилычу, чтоб сделать распоряжение. Зашел в эту каюту впервые, где электромеханик жил с мотористами. Данилыч лежал среди переборок, заклеенных красотками, маленький, в беретике с "антенной" и облегающем детском свитерке и широких штанах с раздутыми карманами.

Как только увидел Суденко, тихо, без слова поднялся, хотел идти.

- Лежи, Данилыч. Просто проведать... Как у тебя с напряжением?

- Без берегового - голодно, - ответил он. - Но колокол будет ходить.

- Надо запускать компрессор. Сегодня море с брызгами.

- Уже взяли воздух. Еще утром.

- Добро.

Видя его, потерянного, с потухшими глазами, старшина не решился сразу уйти. Повторил пословицу, прилипшую к языку:

- Не переживай, Данилыч! Мы тебя женим, на молодой...

Ответил серьезно:

- Была у меня подруга, жили пять лет. Работящая, но пила. После ужина с пяти часов, как ляжет, так и не поднимается до утра. Я с ней ничего не мог сделать. Потом говорю: "Знаешь, подруга, давай разведемся!" - и развелись.

- Правильно сделал.

- Она такая женщина, понимала жизнь... - сказал он изменившимся голосом. - Только пропащая была. Вот на коленки становился перед ней..

- Вспоминаешь?

Он нахмурился, вынул из карманов кулаки:

- Любви нет, только уважение...

По дороге открыл дверь в каюту механиков. Там продолжался бесконечный спор:

- Ты про "Сирену" говоришь?

- Я видел "Сирену", вот такие фары на гафеле! "Нивелир" видел?

- Это как "Кострома"?

- Как "Балхаш", трехсоттысячник. Возил жмых в Голландию.

- Ты, наверное, имеешь в виду "Оленегорск"? Типа "О"?

- Да нет! Иллюминаторов нет, вверх открывается. Под каждой койкой крыса.

- Так это же "Грабарь", головное! Типа "Г".

Закрыл дверь.

Пошел набак, чтоб посмотреть буксир.

Начал осмотр с носовых клюзов, где концы были соединены громадной скобой, не сдавливавшей их, а висевшей вроде стальной серьги. Назначения этой болванки старшина не понял и повел рукой дальше, по манилам, обвернутым кожей, а поверх еще слоями парусины, плотно зарученной схватками каболки с наложением "бензельской марки", как с морской печатью. А от этого перегиба, где кончался проводник, отходили контрольные концы, которые лежали на кнехтах вольно, в две-три восьмерки, без добавления стальных тросов, издревле прикладывавшихся к растительным. Кутузов преследовал здесь какую-то цель, и, постепенно отгадывая, что он хотел, Суденко уяснил и простоту соединений на шпиле и барабанах лебедки, и назначение колодцев уложенной слабины, и объяснил для себя загадку со скобой: она будет отходить с концами до носовых отверстий, создавая при ударе толчок, восстанавливающий движение. Трудно было так сразу сказать, что здесь сотворено, поскольку буксир показывает себя в море, но в этой работе, являвшейся вершиной боцманской науки, именно в том виде, в каком она была преподнесена, включавшая в себя риск как непременное условие, открывалась какая-то новая грань кутузовских знаний, отсвечивавших блеском настоящего палубного гения.

Сам Кутузов в это время отбивался от Лепика, толстого комэска с ледокола, который прилетел подобрать водолазов, спящих на "Кристалле".

- Валек! Где же ты был? - кричал он, таща его в пост. - Да я тебя с утра по всей Арктике ищу...

Кутузов, хоть и отталкивал его, но был обрадован:

- Пусти, Константин: ты пьян.

- Стой! Только не встревай... Кто пьян? Хочешь, на одной ноге? Ну, ладно... Смотри, на двух!..

- Отстань!

Но от Лепика не так-то просто было отвязаться.

- Погоди! А ну-ка примерь животик... Чей больше? То-то! Кто тебя в Провидении спас? Снял с перегрузом со льдины? Да я же тебя люблю! - Он расцеловал Кутузова в толстые щеки. - Ты чего такой? Головка болит?

Кутузов, разжалобившись, припал:

- Не взяли, Костя, на "Агат"... Меня! Лучшего боцмана флотилии...

- Стой! Не перебивай... А что такое "Агат"? Мундир заграничный! Чем хуже "Кристалл"? Это же самолет! Жора, скажи?

- "Кристалл" не хуже.

- Лучше! Весь цвет Арктики тут... Скажи, Джон?

- Твоя правильно.

- Пошли, Багратион!

Кутузов шмякнул феску...

Величко окликнул с верхней палубы:

- Поехали?

- Обожди, Миша... Шаров здесь?

- Отдыхает в каюте.

- Миша, подожди! Только не обижайся, ладно?

Величко засмеялся:

- С Лешей поедешь?

- Да.

Как-то не торопясь, расчехлили шлюпку, поставили на воду. Шаров, отвинтив бак, долил его бензином, который сливал из длинного короба, без лейки. Потом, обмотав вокруг руки шпагат, дернул. Двигатель завелся, и они поехали. Вначале бухтой, в объезд угольной дороги. Потом вошли в устье и свернули еще раз в залив, где светилось одно окно. Это окно приближалось, и Суденко оглянулся назад: опять туда, на море, словно хотел представить, каким оно будет завтра.