- Все в природе, Стась... - И положил на плечо руку: - Ну, как ты? Обдумал все, взвесил?

Как будто и обдумал и взвесил... Ждать, что будет какой-то рейс? Он вряд ли возможен для "Кристалла". Да и какой в нем толк? На флот, без отпуска, не вернут. Что еще оставалось? Оставалось выяснить одно: поедет ли с ним Настя? Подумав о ней, Просеков внезапно почувствовал, как радость, которую он испытал от близости с рекой, обламывается в душе, как тонкий ледок, раскрывая глубокую пропасть отчаяния...

Как жить? Что делать дальше?

- Помощник я тебе буду плохой, - сказал он. - Охотник из меня... Да и рыбак.

- По этому делу не тревожься. Охотничать, рыбалить - пустяк. - Азбукин стоял сам и не приглашал садиться. - Беда в другом, Стась.

- В чем еще?

- Мальчонку ты в воде оставил, - ответил он. - Он тебе всю землю прокричит...

Буфетчица, заканчивая приготовления, разрядила тяжелое молчание мужчин.

- И с этим живут, - сказала она.

- Живут! И не только с этим, - согласился Азбукин. - Только смотря кто. Я буду жить, Егор. А он - нет, Стась. И за это я тебя люблю, - проговорил он, обняв Просекова. - Не за деньги твои и славу - за это! Что ты не такой, как я.

- Иди застрелись.

- Ха!

Непонятно почему, но этот неуч и пьяница был наделен от природы великой тайной и мог, как дикий медведь, восстанавливать силы в продолжительном сне. А Просеков, человек глубокий, жаждущий забытья, такого преимущества не имел. Все это казалось невыносимой несправедливостью.

Когда остались одни, Просеков решился:

- Открой секрет, как засыпаешь?

- Секрета нет. Опоздал ты.

- Как тебя понимать?

- А понимай так, что помогли твои мальцы. Ослобонили сегодня, через бочку.

- Болел? Водолазной болезнью?

- Ослобонился...

Просеков, хоть и немного, об этой болезни знал. Да, есть такая - у моряков, всплывавших из тонущих пароходов, из подлодок, испытавших на себе резкую смену глубинного давления. В этом году им как раз везло на таких: вначале девчонка, а теперь мальчик. Но где лежит "Шторм"! А как можно получить кессон на реке, без водолазного костюма?

- Почему без костюма? Я три года ходил с "певцами" - подчищали дно. А кессон можно заработать и на пяти метрах. Это тебе скажет любой водолаз.

- Чего же ты не лечился?

- Где! Да и было... приятно. Идешь, идешь, потом - бац! Сужение сосуда... Только сколько можно спать? Мне чтоб долги забрать - жизни не хватит.

Просеков вспомнил его странные кружки.

- "18П", "40С"- что это?

- Долги: соболя, песцы, - объяснил он. - Все они, охотнички, у меня вот здесь!.. Жить надо, Стась, а не спать, - говорил он спокойно, весело. - Пока есть что в природе... В общем, так: я тебя буду ждать. До полночи с устья не выйду. А как ударит ночь - все, извини.

- Егор, - сказал Просеков глухо. - А что ты посоветуешь мне?

- Повторю опять: переломи себя... Проснись! Дочку роди до ночи. Стань или туда или сюда. А не на две стороны.

- Без этого нельзя?

- Тебя я любого возьму, - ответил он.- Но лучше, чтоб был свой. А когда брат - и чужой... понимаешь?..

- Логично.

К Насте...

Торопясь, Просеков перешел пирс, ощущая пьяный запах фруктов, поднимавшийся из раскрытых трюмов баржи и обволакивавший угольную дорогу, по которой в росплесках немыслимой грязи, по крутой дуге проносились грузовики. Он видел, как машины, набирая скорость, все плотнее сдвигались в промежутках, повторяя бортами закругление деревянных перил, за которыми, заглушаемое моторами, беззвучно плескалось море. Постепенно, хоть думал о другом, Просеков стал различать его голос, проступивший в чередованиях волн, то приливавших, то катившихся вспять. Только когда заходил под прикрытие какой-либо хибары, море замолкало. Но вдруг сильно дунуло из будки, куда они зашли с Диком напиться. Оказалось, море проделало в стене дыру, сквозя синевой среди разломанной дранки.

Просеков, высунувшись из дыры, увидел, как головокружительно оно развернулось, словно синее полотно... Будто и не Ледовитый! Охватывая море от каменных плит до дальней фиолетовой полосы, где дымил трубой танкер, капитан внезапно замер, онемел, увидев "Агат". Он шел, распустив длинный шлейф пены, н был сейчас похож на упругое мощное животное, и движение его, захватывавшее дух, вызывало мысль о совершенной гармонии, о том особом сплаве силы и красоты, которого порой достигал человек. Смиряя себя с этой потерей, как с чем-то таким, что возникло, прошло и больше не будет, Просеков, не жалея костюма, вылез по пояс. Обрыв был метров на сто... Так сладко было упасть, как заново родиться! Какая разница, когда уйдешь? И есть ли смысл в том, чтоб жить как осужденный на жизнь? Этот полет с крутизны останется с ним в последний миг...

Внезапно увидел внизу что-то: шлюпку с поломанными веслами, которую болтало в прибое. Эту шлюпку пытались выловить два матроса. С набережной, увидев высунувшегося Просекова, завопила о помощи какая-то девушка, а ей вторила та, что осталась в шлюпке... Просеков был возмущен: два моряка оставили в прибое беззащитную девушку, без весел! Такого никогда бы не случилось на спасательном флоте...

Торопясь к ним, он подумал о том, что не так-то просто будет со всем этим покончить: и с морем, таким прекрасным сегодня, и с этой девушкой, звавшей его из прибоя, которую тотчас полюбил за ее зеленые штаны, - вдруг захочется жить, да так, что невозможно! Как отстранить себя от этой синевы, от счастья, от своего отчаяния? Как смириться с тем, что ничего не оставишь после себя, даже малой крохи?

Непросто это сделать, Дик!..

8

Кузнец показал Суденко диафрагму, то есть набор крыла, которую он изготовил в его отсутствие. Набор был нужен для того, чтоб крыло не гнулось. И главным в нем было ребро жесткости, или "косынка", как называл кузнец, на котором он разметил отверстия для облегчения веса и выдавил прессом. Эту диафрагму из легированного металла теперь надо было приварить с особой тщательностью. Суденко как водолаз испытывал недоверие к сварке вообще. Но кузнец оказался знатоком, прирожденным умельцем этого дела. Он сказал, что выучился сварке на Урале, во время войны, когда работал в пулеметных мастерских, еще пацаном, без паспорта. Сваривал аргоном, особым газом, который выжигал до молекул ионизированный воздух, не оставляя коррозии на металле.

Вдвоем они выкроили емкости из мягкой судостроительной стали, обрезали по профилю, напоминающему самолетное крыло. Когда оборачивали диафрагму листом, мастер пожалел, что приходится делать такую работу вручную.

Лист нужно гнуть на вальцах, объяснил он, на специальной гибочной машине.

Теперь вплотную подступал вопрос о креплении... К какому месту на "Шторме" крепить крылья? От этого зависело все: или корабль, используя подстилку волны, отыграет в потоке, как планер, или же море, не восприняв силуэта, обрушится на него, как молот. Место крепления выводилось из расчета конструкции, из технологической модели.

Кто может рассчитать по формулам "Шторм", лежащий на дне? Даже.Маслов бессилен, если б даже согласился помочь.

Маслова не обминешь...

Ожидая "Полярника", смотрел на гавань и корабли, стоявшие за буем Экслипс. Ближе всех находился "Сакко и Ванцетти" с розовыми занавесками на окнах, прозрачными, как кисея. За это время, что он сидел, теплоходская шлюпка подошла к пристани - привезла радиоаппаратуру и музыкальный автомат. Рулевой придержал шлюпку веслом, чтоб не ударило о сваи, и девушка из ресторанной обслуги выпрыгнула на землю. Выпрыгнув, она постояла, в каком-то удивлении осматриваясь, словно не вполне веря, что оказалась на твердом месте. Потом, наклонившись, подтянула чулок... Большинство же шлюпок, отчаливавших от пароходов, направлялись не в поселок, а сворачивали в устье реки, и он видел костры, горевшие по всему берегу тундры. Он видел, что день помалу ослабевал, притуплял краски. Освещение изменялось из-за больших облаков, подплывавших со стороны Полыньи. Скоро эти облака все изменят.