— Вы могли бы завладеть чуть ли не всем золотом мира, зная, куда отправляют того или иного дракона из Трансильвании, — соблазнял их Снегг (отлично понимая, что выведать сие практически невозможно).

Гоблины умны. Поэтому первый вопрос, который они задали, был:

— Мы не уверены, что узнаем, где конкретно спрятан клад — ведь нас не учили, как драконов, искать сокровища. А ящеры, кроме всего прочего, имеют способность становиться невидимыми, когда чуют опасность… что, надо сказать, совершенно излишне: каким надо быть идиотом, чтобы связаться с драконом?!

Признаться, Северуса они поставили этим в тупик. Он вынужден был долго и нудно изворачиваться. Хорошо ещё, что гоблины — несмотря на их выдающийся ум — не слишком прозорливы (а уж если где забрезжит луч света от драгоценностей, то затмит все прочие доводы рассудка)… Но именно этот факт и сыграл на руку Северусу. Он напомнил присланным к нему делегатам (большинство из которых служили в „Гринготсе“), что самые значительные состояния не у опальных тёмных князей, а у законопослушных граждан — не прожигающих, а сохраняющих имущество своих предков. Да, им это было хорошо известно. Взвесив все „за“ и „против“, гоблины приняли предложение Снегга. Единственным желанием с его стороны после такой великодушной наводки являлась просьба сообщать лично ему о каждом обнаруженном кладе. Что это дало? — Таким образом он узнал, у кого из „министерских“ рыльце в пушку — так как большинство состояний делается не чистыми руками… „Хм!“ — Снегг заприметил Римуса Люпина. Тот сидел в кругу таких же потрёпанных бедняков. Северус догадался, что это оборотни. Несчастные захотели быть по ЭТУ сторону баррикад. Решение они приняли самостоятельно. Многие руководствовались мнением общества, в котором их семьи пользовались уважением (а сами они, по вине этого же общества, изгоями). Но подавляющее большинство знали, что в кругу Волан-де-Морта к ним будут относиться не лучше, чем к грязи на сапогах. Главная же причина состояла в том, что ТАК они вели образ жизни, подобающий ЧЕЛОВЕКУ. И только на время полной луны существовала угроза принять зверообразный облик (что, впрочем, регулировалось настоем, который изготавливался по рецепту „доктора Снегга“). Повсюду, словно крысы, шныряли гномы. Северусу было любопытно: какие гномы в других странах, если их почитают там мудрецами? В Британии гномов, как мелких грызунов, интересовала лишь порча чужого имущества. Домашних эльфов тоже хватало. Как правило, домовики не выходят из своих жилищ. Но охотно сопровождают хозяев. Здесь знакомые Снеггу британские домовые были в компании высоких величавых красавцев. Северус слышал о дальних родственниках привычных ему эльфов — отважный и мудрый народ. И сейчас имел удовольствие впервые их лицезреть. Только он собрался рассмотреть получше представителей древнего германского эпоса, как чуть не был сбит вставшим на дыбы кентавром. Их было немного (и все, наверняка, из Запретного леса — уж больно морды знакомые). Как не прискорбно, кентавры не примкнули ни к кому. Были сами по себе. Так же, как и вампиры. Последних он не заметил ни одного. Впрочем, так сразу их от обычного человека и не отличишь. „Похоже, узрел всех, кого знаю… Бо-оже, кто это?!“ — на него шла маска. Жуткая. Высотой в полтора (не менее!) метра. В мелких витиеватых узорах, форфорицирующих ядовитыми цветами индиго и цикламена… Маска оказалась жрецом (или как его там… шаманом, что ли?) какого-то африканского племени. В долине бродило немало и других страшилищ, в определении которых он затруднялся… Однако стоило, наконец, прислушаться к тому, что говорит Министр. Руфус Скримджер стоял на трибуне, возведённой самой природой, — на уступе скалы. Ветер трепал его буйные кудри, а голос вибрировал подобно раскатам грома. „Выглядит впечатляюще“, — думал Гарри, глядя на министра. Всю его речь Гарри знал почти наизусть (Будогорский привёз образцы выступления). На вопрос „откуда?“ Барин ответил как всегда присказкой:

— Не имей сто рублей, а имей сто друзей.

Их бывший профессор привёз также разрешение на Рона, Гермиону и Гарри, которое давало полномочия присутствовать на кворуме. Кстати, особое разрешение полагалось иметь всем — даже членам Ордена (не говоря уже об учениках). МакГонагалл не стала вредничать и подписала им своё „добро“ на бланке, смахивающим на простую квитанцию, благо она имела такое право. О Будогорском: он приехал вчера. Как всегда, Ростислав Апполинарьевич привёз ворох новостей и хорошее настроение. Все искали расположения Барина с тем, чтоб снискать толику его обаяния. Будогорский провёл больше всего времени с ребятами. Вместе они посетили подопечных Чарли (а на попечении брата Рона были 10 драконов!). Помимо уже знакомых Клювокрыла и Хвостороги (с которыми Гарри познакомился на турнире трёх волшебников) они увидели карликового Чешуекрылого, панцирного Драко (тут Рон напомнил, как при первой встрече с Малфоем-младшим он хмыкнул — потому что знал от Чарли имя старейшего обитателя драконьей долины); были тут и дети Змея Горыныча — близнецы Коля и Оля и другие близняшки — низкорослые и коренастые малазийцы Йоко и Оно. Ну, и наконец весьма милая мохноухая Ля (Чарльз уверял в её необычайной музыкальности) и апатичный Броненосец — большой любитель покушать и подремать. Чарли прочёл ребятам обычную в таких случаях лекцию. Почему обычную? Потому что сюда часто приезжают экскурсии с любопытствующими.

— Правда, не всех пускаем, — тут же добавил Чарли.

Что интересно, этот питомник являлся не единственным. Практически на всех континентах существовали аналогичные — за исключением, конечно, Антарктиды. Владельцы драконьих выводков старались не допускать скрещивания — поэтому особи одного вида не содержались в одном и том же месте. Надо сказать, что за их численностью был установлен жесткий контроль (что совершенно оправдано). И что вовсе удивительно, драконы не проявляли сексуального аппетита к противоположному полу другой породы.

— Неужели ты специализировался по уходу за магическими существами? — поразилась Гермиона, когда Чарли рассказывал о своей дипломной работе.

— Конечно, — удивился тот. — Иначе как бы я здесь работал? Надо очень многое знать, чтобы ухаживать за драконами.

— Кто бы сомневался, — хмыкнул Рон. — Гермиону просто удивляет, отчего ты выбрал ТАКОЙ предмет.

— Какой „такой“? — недоумевал Чарльз. — Этот предмет был одним из самых интересных. Многие ребята с нашего курса очень его любили. И многие, кстати, выбрали его в качестве профилирующего.

— А кто у вас преподавал? — задала вопрос Гермиона.

— О! Это была чудесная женщина…

— Стефания Новак, — подсказал Будогорский (он также присутствовал на экскурсии). — Чешка.

— Кто? — не понял Рон.

— Чешка, — повторил Будогорский. — Из Чехии. Видишь ли, Рон, есть такая страна.

— Да знаю я! — досадливо отмахнулся Рон. — Что уж я, совсем, что ли…

Все рассмеялись.

— Но почему ты, Гермиона, удивлена, что Чарльз выбрал уход за магическими существами? Разве вам не нравится этот предмет?

— Ага, — усмехнулся Гарри. — Особенно соплохвосты.

— Как ты сказал: „соплохвосты“? — переспросил Чарли. — Первый раз слышу о таких животных.

— А флобер-черви какие милашки! — подхватил Рон.

Ребята захихикали.

— Недаром в списке ваших уроков нет этого предмета, — сухо заметил Барин.

— Это ещё ни о чём не говорит! — Гермиона опомнилась первой. — Зато мы все очень любим Хагрида!

— Вот в этом я ничуть не сомневаюсь! — улыбнулся Ростислав Апполинарьевич. — И всё же мне, как завучу, надлежит ознакомиться поподробнее с учебным планом вашего любимого учителя.

— Вы… этот, как его… ЗАУЧ? — опешил Рон.

— Буду. Со следующего семестра… Меня надоумила одна милая особа… Я поделился своими соображениями с МакГонагалл — она одобрила моё предложение. Так что готовьтесь: скоро у вас добавится уйма предметов.

Гермиона заинтересовалась, каких именно. И Будогорский стал перечислять:

— Информатика, алгебра, геометрия, история мировой культуры, биология, география, физика, химия… по-моему, всё… пока… А! Ещё музыка.