Прямо за дверями нас ждала широкая лестница, уходящая вверх до противоположной стены здания, в которой разноцветными стёклами сияло окно, почти упиравшееся в потолок и сравнимое шириной с самой лестницей. Пока мы, разглядывая работу мастеров, не меньше внимания уделивших и внутренней отделке, медленно поднимались на второй уровень, скрип ступеней разносился по всему зданию, смолкая только где-то далеко в глубине. У окна нам пришлось развернуться, чтобы продолжить подъём по ступеням, встретивших нас с обеих сторон от главной лестницы, меньшим, но едва ли менее скромным, чем она сама.
Нашему взору открылась огромная комната во всю ширину и, вероятно, длину здания, заполненную, насколько я мог видеть одними шкафами. Шкафы стояли у стен и ровными рядами между ними и были заполнены чем-то, окрашенным в полосы разных цветов.
Прямо перед нами у противоположного окна стояло несколько сдвинутых друг с другом столов, за которыми сидели люди в синих с чёрным одеждах, двое продолжали тихо о чём-то спорить, обратив взоры на нас с отцом, третий же поприветствовал нас и жестом пригласил подойти. Спросив у меня имя, имя моего отца и откуда мы прибыли, он обмакнул заточенную палочку в стекляшку с тёмной жидкостью и стал выводить что-то на широкой бумаге, смятой посередине, а другой человек подозвал к себе отца, и тот стал расплачиваться с ним, доставая мешочки с деньгами.
Нас поздравили с успешным поступлением в академию и объяснили, как пройти к учебным корпусам, но мы что-то поняли не так, обогнули главное здание с другой стороны и вышли к корпусу старших учеников, обозначенных соответственно цифрами «III» и «V».
Кроме главного здания, не считая мелких хозяйственных построек, академия состояла ещё из трёх: два длинных ученических и одно, в котором обитали мэтры, покороче, сравнимое длиной с главным. В главном же кроме книг не обитал никто, оно единственное из всех имело всего два уровня, целиком располагалось над землёй и было полностью деревянным. К сожалению, я совершенно не интересовался историей академии в период обучения там, поэтому не знаю причин, заставивших потратить на дом для книг столько древесины, что хватило бы, вероятно, на пару кораблей.
Здания академии образовывали четырёхугольник, который мог защитить от немилостивых ветров довольно большую внутреннюю территорию, да так удачно, что это позволяло расти на ней немалому количеству деревьев: я так ни разу их и не сосчитал, хотя такая мысль неоднократно посещала меня.
Этот зелёный остров и предстал нашим глазам, когда мы зашли за угол корпуса старших, чтобы всё-таки пройти к своему. Кроме того, прямо перед нами высился громадный штурвал – немного больший, чем вы сейчас представили, – за ним возвышалась та самая мачта, а ещё дальше, у корпуса новобранцев, на постаменте лежал огромный – но, как я впоследствии узнал, вполне обычный – якорь, завершая эту группу вещей, в моём понимании неотделимых от корабля.
Отец за всё время не вымолвил ни слова, лишь крепко обнял меня у входа в спальни новобранцев, я сказал ему "не скучайте", подхватил тюк с одеждой и зашагал вниз по каменным ступеням.
Внизу меня встретил железная выгнутая стена и таблички «I» и «II» над дверями. Как я впоследствии узнал, железом был обит печной бок, который выходил также в обе спальные комнаты и служил для обогрева помещений, заменяя труд животных, привычных нам с детства. Таблички же каждый курс менялись местами: новобранцы становились второкурсниками, вместо второкурсников заселялись новые ученики, а второкурсники, успешно перешедшие на третий курс обучения переселялись во второе здание. Тогда я ещё, конечно, не подозревал, но оказаться в их числе мне так и не посчастливилось.
Открыв дверь рядом с табличкой «I», я попал в небольшую комнатку, где на стенах висела одежда, на первый взгляд ничем не отличавшаяся друг от друга, а ниже, на полу и полках, лежали ботинки, среди которых, казалось, не было вообще ни одного одинакового. Запах в комнатке недвусмысленно намекал, что не стоит долго заниматься разглядыванием вещей, я стащил ботинки, повесил на свободное место полётный плащ и ввалился в спальню.
Вправо от меня уходили два ряда коек, поставленных одна на другую, слева же, ближе к печному боку, вокруг небольшого столика собрались, пожалуй, все здешние обитатели. Моё появление не стало предметом всеобщего интереса, чего я, признаться, представляя себе первые дни в академии, опасался больше всего. Многие повернулись в мою сторону, но, бросив беглый взгляд, возвращались к наблюдению за игрой.
О том, что там на столике происходит какая-то игра я, конечно, не мог видеть, да тогда даже и не подозревал о существовании игры, с которой впоследствии судьба меня связала очень тесно.
Я стоял с тюком одежды в некоторой растерянности, понимая, что такая неприятная часть моей новой жизни, как знакомство с другими, видимо, временно откладывается. Кто-то громко сказал "Дверь закрой!", это вывело меня из оцепенения, я закрыл дверь плотнее и отправился вдоль рядов выбирать себе койку.
Вечерний свет, пробивавшийся из небольших окон под потолком, сыграл со мной плохую шутку: я всё-таки сел на одну из кроватей, и только потом обнаружил под ней тюк с одеждой. Надеясь не вызвать этим конфликта, я поскорее убрался оттуда в самый конец спальни. Там на одной из верхних коек лежал на животе, задрав ноги к потолку, какой-то мальчишка и смотрел в книгу. Тогда я не понял, куда он смотрит, просто поднял приветственно руку и спросил на всякий случай, не занято ли тут. Он внимательно посмотрел на меня и ответил "вряд ли ты пришёл с гор, а потому советую тебе обосноваться наверху".
Перелёт слишком вымотал меня не только для того, чтобы лазать по кроватям, но даже начинать спорить, поэтому я просто молча плюхнулся на нижнюю койку, развязал свой узел с вещами, отыскал лепёшку, которой матушка снабдила меня в дорогу, и, слопав половину, уже лёжа на боку, вскоре отключился.
Несколько раз я просыпался ночью, чтобы укрыться сначала одним одеялом, затем вторым, стащив его с койки напротив, а когда я, в очередной раз проснувшись от холода, решил спастись уже и третьим, стащив его с койки надо мной, я вдруг обнаружил, что оно будто бы теплее. Ни мгновения более не раздумывая, я забрался с двумя своими одеялами на верхнюю койку и окончательно проснулся уже глубоким днём, конечно же, благополучно обнаружив все одеяла на полу.
В спальне, похоже, никого не было, но снаружи раздавались голоса, казалось, прямо над моей головой. Я прикинул, смогу ли заглянуть в окно – до стены ещё было расстояние около локтя, а до окна я мог достать, стоя на коленях. Прямо с кровати в окно можно было бы разглядеть только ботинки, да и то в том случае, если бы они были довольно близко. Мне нужно было подтянуться к окну, чтобы иметь возможность оглядеть верх и стороны, и вот, стоя на коленях в изголовье, я зацепился руками за подоконник, подтянул к нему голову, упираясь уже не коленями, но только пальцами ног, стал заглядывать вбок и почувствовал, что потерял устойчивую опору – кровать стала крениться в сторону.
Возможно, мне стоило отцепиться от подоконника и своим весом вернуть кровати устойчивость, но я, наоборот, вцепился в подоконник ещё сильнее, чтоб не упасть, упираясь сильнее и ногами, что не оставило кровати более никаких шансов, и она начала заваливаться всё стремительней. Пытаясь найти ногам новую опору – а удержаться за подоконник одними пальцами было решительно невозможно – я встал на одну из стоек, соединяющую верхнюю койку с нижней. Это, конечно же, придало кровати уверенности, и, увлекая за собой соседнюю, она, не долго думая, сама отправилась на боковую.
На мою беду, оказалось, что я не единственный лежебока, остающийся в кровати глубоким днём. Кто-то в соседнем ряду поднял сонную голову и пытался разглядеть со своей койки, что произошло, а один щуплый шкет – не успела ещё вторая кровать замереть на третьей – уже преодолел расстояние до моего конца спальни, оценил картину произошедшего и тут же бросился к выходу. Я ещё раздумывал, как бы мне переставить ногу перед тем, как отпустить руки, чтобы наиболее удачно спрыгнуть, а спальню уже начали наполнять её обитатели.
