Вот, пожалуй, и всё от меня. Передаю слово автору произведения, которое я более не посмею прервать своими вставками. Хотелось бы только сообщить, что я постарался соблюсти раскованный слог автора, а стихам уделил, конечно, особенное внимание, сохранив, по моему скромному мнению, и смысл, и слог.

Этот текст я посвящаю, конечно же, своему деду, который перевёл почти весь текст, однако не сохранил лёгкости повествования. Не знаю, жив ли он ещё, и если да, то в каком из миров, но я никоим образом не хочу навредить ему, опубликовав данный перевод, а потому вынужден скрывать своё настоящее имя за псевдонимом.

Надеюсь, однажды, и мне посчастливится открыть тайну путешествия по мирам, и тогда я продолжу поиски деда уже с новым рвением и обязательно вам обо всём расскажу, а пока я очень нуждаюсь в материальной поддержке, что не в последнюю очередь и побудило меня предать данный текст гласности.

Заранее спасибо за понимание, Е.Н.

Не люблю долгих вступлений, однако, придётся всё-таки рассказать о том, как я докатился до заработка карточной игрой в портовых тавернах.

К тому времени, как у меня стала появляться первая растительность на лице, я уже успел порядком надоесть по меньшей мере половине жителей нашего городка. Отец, кузнечных дел мастер, человек невиданного терпения, в конце концов обучил меня всем тонкостям своего мастерства, и из-под моего молота вышло немало домашней утвари, лёгкой, но прочной, и иногда даже красивой, а также несметное множество наконечников стрел. Впрочем, например, петли для дверей и оконных ставень мне ни в какую не давались и спустя пару дождей начинали скрипеть, тогда как отцовские требовали смазки настолько редко, что необходимость в их замене у поселян пропала начисто. Так же дела обстояли и с другими изделиями, в том числе и моего производства, однако, отец никогда не рассказывал покупателю, если что-то было изготовлено мной, а не им самим, и я не могу его в этом винить.

Поскольку уже довольно много дождей спрос держался на прежнем уровне только на наконечники стрел, в свободное время, которого у меня теперь было немало, я ковал разного рода мечи и испытывал их за пределами поселения на любимом пригорке под засохшим деревом. С тех пор, как я выковал себе первый меч, дерево получило немало ударов различной тяжести, лишившись коры на всю высоту, куда я мог дотянуться остриём своего меча.

Начав тренироваться ещё совсем юнцом, я быстро понял, что рубящие удары требуют немалого вложения сил, а в бою важнее их сберечь, чем разрубить противника на две части. Я решил, что будет проще нанести один или даже несколько режущих ударов по открытым участкам, да к тому же в таком случае мне не придётся каждый раз упираться ногой, чтобы вытащить меч из дерева.

Я выковал себе новый меч полегче, чтобы возможно было управляться им одной рукой, несколько раз менял вес и улучшал баланс, и в итоге немного изогнул полотно, оставив остриё только с одной стороны. С новым мечом управляться было так удобно, что я стал тренироваться сразу двумя, по одному в каждой руке. Выходило у меня и впрямь неплохо: я мог даже пару раз провернуться вокруг, нанося друг за другом несколько ровных порезов. Впрочем, я не думал, что такой приём мне когда-нибудь пригодится, поэтому больше внимания уделял, например, скорости удара и глубине ранения, однако, и подозревать не мог, как скоро случай предоставит мне шанс показать себя.

В маленьких городках или поселениях типа нашего ничего долго не может оставаться тайной. Тем более, если оно стоит на пригорке без коры и с зарубками на всю высоту человеческого роста. Конечно, о моих тренировках все прекрасно знали, но присоединяться никто не спешил. Ко мне вообще давно никто не присоединялся ни в каких занятиях, ну то есть я хочу сказать, что занимался я всем обособленно с того самого случая, как я налетел с кулаками на одного из тогда ещё детских товарищей за то, что он просто раздавил ногой жука. Самого обычного жука, которого самым обычным образом рассматривает ребятня такого возраста, в котором бывает интереснее приземлившийся вдруг на плечо девчонки жук, чем само плечо этой девчонки.

Так было и в тот раз: большой тёмный, переливающийся на солнце жук приземлился на плечо одной из девочек нашей босоногой ватаги и деловито прошагивался, направляясь вниз по руке, ну то есть по направлению к кисти. Само его приземление, конечно, не было неожиданностью: в полёте он так громко шумел крыльями, что мы все наблюдали за ним уже некоторое время, пока он, не особо раздумывая, вдруг приземлился на руку сестры одного из ребят, которые были уже постарше, и по большей части проводили время в своей компании, не считая достойным иметь с нами что-то общее. Но не в тот раз.

Стоит отдать девчонке должное, она совсем не испугалась нахальства жука, без приглашения решившего походить по её руке, а, напротив, была рада такому визиту, и, вытянув руку, поворачивала её так, чтобы можно было получше разглядеть деловитого гостя. Вообще-то путешествие такого жука по руке, по себе знаю, – удовольствие из мало приятных, уж очень крепко он цепляется за кожу своими ногами. Возможно, этот жук был чересчур вежлив и старался не вызвать противоречивых чувств, гуляя по руке девчонки, и, наверное, это-то его и подвело. Ползая уже по пальцам, перебираясь с одного на другой, он, должно быть, схватился недостаточно крепко или одновременно недостаточным количеством лап, но только при очередном повороте сорвался, оставшись висеть на одной ноге вниз головой, неудачно попытался взлететь, шлёпнулся на землю и тут же был раздавлен ногой некстати подошедшего братца этой девчонки.

В памяти моей навсегда осталось, как улыбка покидала её лицо, а в глазах стояла какая-то детская растерянность и недоумение. Я не знал, как реагировать на смерть жука и молча смотрел на ту девчонку. А потом схватил с земли камень и ударил её брату прямо по голове. Я помню, как он озадаченно потирал висок, из которого текла кровь, смотрел на пальцы в крови, а потом ударил меня в нос и долго ещё пинал ногами почему-то в полной тишине. Тишину я тоже запомнил хорошо. Тишину, боль и злость.

После этого меня, должно быть, стали считать немного ненормальным. А вместе с моим непониманием того, что за меня никто не заступился, моё количество друзей быстро сошло до никого.

Отец, не будь дураком, понимая, что с внешним миром у меня как-то не заладилось тут же "принял меня в подмастерья" и начал обучать работе в кузне.

Время шло, и моя слава человека со странностями только крепла. Я редко разговаривал с ровесниками, всё больше огрызался или бросал взгляды, полные презрения, вспоминая их бездействие. Впрочем, старших я, напротив, уважал и старался при случае помочь и всегда благодарил даже за сущий пустяк. Не думаю, что меня как-то особенно так воспитали родители, просто, мне кажется, я от рождения неконфликтен и расположен к увеличиванию добра.

Сейчас я думаю, что моя дружелюбность сыграла хорошую службу отцовскому ремеслу, потому что люди часто заходили к нему под навес за всякими мелочами типа игл или колец для шкур и задерживались ради неторопливой беседы. Если мне был интересен предмет разговора, в глубине кузни я откладывал инструмент, отирался от пота и раскуривал сушёные листья мануки, делая вид, что как раз наступило время небольшого перерыва.

Так я узнавал о событиях в городе и некоторых новостях в мире. Не помню, впрочем, чтобы кто-нибудь хоть раз рассказал что-то значительное или интересное, лишь долго пересказывали в красках историю о глупом смельчаке, который, отправляясь на охоту, привязал тяжёлую стрелу крепкой бечёвкой к своему винглингу, рассчитывая, очевидно, раненого футлинга утянуть на таком аркане до дома, но, на свою беду, попал футлингу прямо в голову, тот рухнул, привязанный к нему винглинг влетел в стадо мчащихся футлингов и мгновенно был растоптан насмерть вместе с хозяином. Позже я узнал, что рассказами о таких слишком самоуверенных, но недостаточно умных парнях может похвастаться чуть ли не каждый город нашего пустынного мира.