Маршалу Бирюкову попеняли за то, что его подчиненные не смогли правильно определить направ ление полета американского самолета-разведчика и недооценили вред, который мог причинить нам Пауэрс. Его засекли, когда он, взлетев с аэродрома в Турции, пролетал над Киевом, и хотели его сбить, но в том районе у наших войск ПВО не нашлось ракеты, способной поразить цель на высоте полета «У-2». Если бы он даже и отклонился от курса на километр или полтора, его все равно не смогли бы сбить. Именно поэтому Пауэрс и смог долететь аж до самого Свердловска.

5 мая, после того, как американский «У-2» был сбит, Хрущев отдал распоряжение временно приостановить агентурную работу за границей, чтобы не спровоцировать Запад на ответные действия. У многих наших разведчиков за рубежом это распоряжение Хрущева вызвало раздражение, поскольку им пришлось отменять уже назначенные встречи. Наш резидент в Пакистане, для того чтобы не подвергать риску своего агента, решил забрать из тайника материалы, которые тот уже успел заложить. За этот самовольный акт он был сурово наказан московским начальством. И это притом, что действовал резидент исключительно правильно. Таким образом, в ущерб нашим агентурным связям Хрущев наложил на них запрет на весь период, пока он будет раскручивать дело Пауэрса с максимальной для себя выгодой.

За расследованием дела сбитого американского летчика и судом над ним Хрущев следил с неослабным интересом и лично инициировал пропаганду, развернутую против США. Он первым заявил на весь мир о необходимости нанесения по Штатам ракетного удара, хотя для этого Советский Союз в то время не располагал никакими возможностями. Таким заявлением Хрущев надеялся убедить мир, что якобы располагает грозным оружием.

Хрущев солгал, когда сообщил, что самолет Пауэрса сбили с первой же попытки. На самом же деле по нему было выпущено четырнадцать советских ракет, и сбит он был не прямым попаданием, а всего лишь взрывной волной. Результаты обследования обломков американского «У-2» подтвердили, что прямого попадания в него не было. Более того, нигде поблизости не было обнаружено осколков советской ракеты. Оказалось, что одной из четырнадцати ракет, выпущенных по Пауэрсу, был сбит наш «МИГ-19», преследовавший американский самолет. Сидевший за его штурвалом младший лейтенант погиб.

Дела мои как на Арбате, так и в комитете идут хорошо. Там ко мне относятся с большим уважением. Серов, Смоликов, Гвишиани и мои друзья очень хотят, чтобы меня послали в очередную зарубежную командировку — в Австралию, Японию или Соединенные Штаты с передвижной книжной выставкой или же во Францию вместе с Рудневым и Гвишиани. Они намерены поговорить в КГБ и Центральном Комитете и убедить их дать мне разрешение на выезд. Если КГБ снимет с меня все подозрения, то я в заграничную командировку поеду.

Я уже в какой-то степени привык к тому, что за мной установлена слежка. «Соседи» все еще продолжают присматриваться ко мне. Причины для этого, надо полагать, у них есть. Я мучаюсь в догадках и предположениях, но никак не могу понять, чем же вызван их столь пристальный интерес

к моей персоне. Опасность положения, в котором очутился, я не преувеличиваю. Но я все же оптимист по натуре и пытаюсь правильно оценить создавшееся положение.

Ни в жизни своей, ни в работе я не разочаровался. Главное, что я полон сил и желания продолжать свою работу. Рассказать людям правду об этой системе — цель моей жизни. Если мне это удастся хоть в какой-то степени, я буду счастлив.

25 августа 1962 года

Суд над полковником Пеньковским и господином Винном длился четыре дня, в один из дней заседание проходило при закрытых дверях. В том, что им будет вынесен обвинительный приговор, никто не сомневался. Старания обоих защитников обвиняемых были направлены только на то, чтобы хоть немного его смягчить. Все выступления в суде и отношение к обвиняемым всех присутствующих в зале вполне соответствовали и содержанию и тональности речи генерал-лейтенанта А.Г. Горного, главного военного прокурора. Оба подсудимых признали свою вину, хотя Винн и сделал некоторые оговорки. Но при этом он ни в коей мере не умалял степени своего участия в переправке материалов за рубеж. Когда прокурор приводил какой-нибудь убийственный факт или Пеньковский делал некое ошеломляющее признание, двести с лишним «представителей трудящихся Москвы», присутствовавших на судебном процессе, дружно, как их инструктировали, выражали свое одобрение или негодование.

Тем не менее судебный процесс, как это следует из его протоколов, получился совсем не таким, каким хотели его видеть в КГБ. Он не стал театрализованным представлением, где каждому из его участников отводилась заранее подобранная роль. Короче говоря, того показательного суда, которые устраивались в 30-х годах в Советском Союзе, не получилось. Проявив недюжинную выдержку и ни в чем не раскаявшись, Пеньковский и Винн в долгой борьбе умов с советской контрразведкой одержали полную победу. И как ни старались власти, ни тот, ни другой не выглядели сломленными. Желая соблюсти только что принятый новый закон о суде, обвинение всячески старалось избежать стереотипов ведения довоенных судов, на которых в роли прокурора выступал Андрей Вышинский. Временами оно проявляло нерешительность, опасаясь скатиться к практике карательных мер, которая была характерна для недавнего партийного руководства. Мы не будем вспоминать об оккупации Прибалтийских стран, совершенной еще при Сталине. Мы вспомним недавнюю агрессию советских войск против Венгерской Народной Республики в 1956 году.

Сам факт проведения этого суда уже сам по себе удивителен, так как других офицеров Советской Армии, уличенных в шпионаже, сразу же расстреливали. В декабре 1962 года, спустя всего месяц после ареста Пеньковского, в советской прессе промелькнуло сообщение о расстреле некого подполковника П., офицера-пехотинца, сотрудничавшего с американской разведкой. Хотя его характеризовали теми же словами, что и Пеньковского («эгоистичным», «скрытным», «отщепенцем» и «явным индивидуалистом»), тем не менее об открытом суде над ним даже и речи не шло. Суд же над Пеньковским должен был состояться. Причем открытый. И вовсе не потому, что восемь британских и американских дипломатов впоследствии были объявлены персонами нон грата за связь с советским предателем, или потому, что напрямую с ним работал иностранец Винн. Все дело в том, что Пеньковский являл собой слишком крупную фигуру, о которой можно было бы только вкратце упомянуть в прессе. Волна перемещений и увольнений, прокатившаяся по Советской Армии, требовала объяснений. Кроме того, суд над офицером, имевшим в среде военного руководства страны массу друзей и знакомых, мог послужить для остальных военнослужащих серьезным предупреждением — тех, кто вынашивает коварные планы против партийного руководства, ждет плачевный конец.

Шесть месяцев прокуратура готовила судебный процесс, который длился всего четыре дня. В 1964 году, благодаря обмену, Гревилл Винн покинул тюрьму на Лубянке и, вернувшись домой, поведал миру о том, как готовился этот судебный процесс и как при этом вела себя советская контрразведка.

После того как 3 ноября англичанина выкрали в Будапеште сотрудники советской и венгерской служб безопасности, его менее чем через двадцать четыре часа самолетом доставили в Москву. В Будапешт Винн ехал с тревожным чувством, так как после встречи с Пеньковским, состоявшейся в июле, он уже точно знал, что оба они находятся под пристальным вниманием советской контрразведки. Однако Винн отдавал себе отчет в том, что, уклонившись от участия в заранее согласованных переговорах в Будапеште, он тем самым лишит Пеньковского последней надежды представить их встречи в Москве за обычные деловые контакты. После почти двухнедельного пребывания в Венгрии англичанина арестовали.