– А… – до Нади дошел смысл его слов, – а я не подумала. Ты тут будешь ждать?

– Да, но, если хочешь, я тебя отвезу…

– Не надо, я сама, я быстро, – сказала она, поправляя бретельки сарафана.

Валерка оживился:

– Вот и хорошо, я тут буду, а если спросят, как добралась, скажи, на попутке. – Он прислонил велосипед к дереву.

– Скажу. – Она проверила, не расплелась ли коса.

Валерка прищурился:

– Оставайся сколько хочешь. – Он одернул на коленях спортивные штаны и опустился на потемневший пенек. – Если во двор не пустят, не проси, сюда беги. – Положил локти на тощие коленки, и она зашагала к деревне, потом обернулась, помахала рукой, улыбнулась:

– Я быстро.

Быстро не получалось. Идти было трудно – шлепанцы все время увязали в песке. Надя сняла их и оставила под кустом. Вот кладбище, лагерь, только детей в нем нет, везде замки висят. На улице, вдалеке на скамейке у забора, бабки сидят и смотрят в ее сторону, собаки бегают, хвостами машут. Жарко. Проходя мимо лагеря, она почувствовала запах речной воды, повертела головой, но речку за густым кустарником и одноэтажными корпусами не увидела. Дом деда сразу за лагерем. Из белого кирпича. Приближаясь осторожно, как кошка, она смотрела на окна за невысоким забором. На одном, крайнем справа, не было гардины. Значит, в той комнате голо и неуютно. Прижимая руку к колотящемуся сердцу, она подошла к калитке выше ее роста и постучала.

– Кто? – спросил неприветливый женский голос.

– Надя. – Она отошла от калитки. Может, убежать?

Бежать было поздно – калитка отворилась, и Надя увидела высоченную женщину необъятных размеров.

– Ну? – спросила та.

– Я Надя, пришла к дедушке Саше и бабушке Антосе.

Женщина повернулась к дому и крикнула:

– Мама, к вам Надька Иркина пришла.

А Надьке уже очень хотелось назад, к Валерке. Стоит она, с ноги на ногу переминается, головой вертит по сторонам – не из любопытства, а от растерянности. Заглядывает во двор и вдруг вспоминает, как приходила сюда с мамой. Это было давно. Мама сказала, что они пойдут к дедушке и бабушке, и Надя оделась в самое красивое, а мама рассердилась и напялила на нее самое старое и короткое. Надя расплакалась – она в таком виде идти не хотела, а мама ее ударила и сама надела резиновые сапоги, потертое стеганое пальто, из которого во все стороны торчали нитки, – в нем мама была похожа на огромную лохматую гусеницу. Платки она не носила, но тут какой-то жуткий платок надела и под подбородком узлом завязала. Тихий ужас. Они шли пешком два часа в кромешной тьме через лес, шли очень долго. Дедушка и бабушка очень удивились, а потом мама с бабушкой сильно ругались и мама кричала, что отец все деньги пропивает…

– Мама, слышите, Надька пришла! – Лицо женщины краснеет от натуги, в этот момент открывается дверь и на большое крыльцо высыпают четверо детей и двое мужчин. Останавливаются и молча смотрят на Надю.

Надя шарит глазами по лицам – вдруг среди них папа, – а сама стоит навытяжку, будто урок у доски отвечает.

Лица ничего не выражают. Из-за дома выходит женщина, похожая на необъятную лицом и фигурой, а с ней еще двое совсем маленьких детей.

– Ну, тебе чего? – слышит Надя скрипучий голос, и в дверном проеме появляется старуха с жестким неподвижным лицом, будто вырезанным из камня.

– Здравствуйте, бабушка. – Надя улыбается во весь рот, сердечко стучит. Несмотря на холодность приема, она все еще надеется, что сейчас будут объятия, восхищение ее косой, зажимом для волос (это ее самый красивый зажим), хорошо выглаженным сарафаном. – Вот, мама вам передала. – И протягивает пакет.

Антося заглянула в пакет, завязала его ручки узлом и села на скамейку у крыльца. Пакет рядом положила.

– Чего это Ирина расщедрилась? – спрашивает с насмешкой. – Как она там со своим зэком?

Надя топчется на месте, не знает, что ответить, потому что вопрос ей не нравится.

– Чего молчишь? – бабка хмурится. – Говори, чего надо?

– Я дедушку пришла проведать.

Бабка свела руки на большом животе:

– Нечего его проведывать, он больной. Его нельзя трогать. – Она щурится на георгины.

Из дома вышел мужчина с большим животом, висящим поверх армейских брюк, ничего не сказал, пошел куда-то, наверное в уборную, вернулся, спросил у детей: «На речку хотите?» Те загомонили, схватили с забора пестрые спасательные круги и с радостными криками умчались на улицу.

– Замолчите, окаянные! – крикнула бабка, но те уже поднимали пыль возле лагеря.

Взрослые разбрелись кто в дом, кто в огород. В тягостном молчании прошло неизвестно сколько времени – минута, пять. Прервано оно было появлением худой женщины. Она вышла из сарая и спросила у бабки, во что траву собирать, а то все корзины заняты.

– Прямо-таки все! – буркнула Антося, встала и, тяжело ступая, будто каждым шагом вбивала в землю по гвоздю, направилась к сараю.

– Передайте дедушке, что я приходила, – сказала Надя, шаря глазами по огороду, сараю, окнам. Деда нигде не было.

– Передам, – бросила бабка через плечо и скрылась в сарае.

Надя вышла за калитку, оглянулась – соседки все еще сидели на скамейке, у их ног лежали две бело-рыжие собаки, – и пошла к лагерю. Вдруг окно, на котором не было гардины, распахнулось и из него высунулось сморщенное мужское лицо. Оно приветливо улыбалось. Да это же дедушка! Дед поманил ее пальцем, показал на дырку в заборе со стороны лагеря, Надя проскользнула в дырку, подбежала к окну, вцепилась руками в выступ подоконника, ногами уперлась в выступающий фундамент, подтянулась и заглянула в комнату. Ее обдало тяжелым запахом, она на миг отшатнулась и тут же легла грудью на подоконник, чтоб на землю не свалиться.

То была крошечная комната, в которой помещалась узкая железная кровать изголовьем впритык к окну, под окном табуретка с пустой тарелкой и чашкой, а у противоположной стены фанерный кухонный шкафчик – такие есть в каждом деревенском доме. На гвоздях, вбитых в стену, висела одежда. На худых плечах дедушки болталась несвежая майка, как на вешалке, а широченные темные шорты были на талии перехвачены поясом от женского халата.

– Надюша… – Дед Саша расплылся в улыбке, наклонился, поцеловал в темечко и принялся гладить по плечу. – Как ты на Сашку моего похожа… – Красные глаза увлажнились, и он сел на край кровати.

– Дедушка, ты очень худой… Зеленый Змий сказал, что ты болеешь. Это правда?

Он кивнул:

– Болею… А ты как живешь? – В уголках его глаз собрались морщинки. – Надо же, счастье какое… Я думал, что не увижу тебя. – Дедушка похлопал ее по руке. – Молодец, что пришла. Ты умница, я всегда говорил, что ты хорошая девочка. Слышал, что ты хорошо учишься.

Надя кивнула.

– А какие предметы любишь больше всего?

Надя подумала и ответила:

– Никакие. Я люблю цветы, люблю ухаживать за ними.

Дедушка Саша улыбнулся:

– Надо же, и я больше всего на свете люблю цветы. Я ведь институт окончил, я биолог-селекционер. – Он расширил глаза и поднял вверх тощий кривой палец. – Мечтал выращивать новые цветы, такие, чтоб от их красоты у людей дух захватывало, понимаешь? – В его глазах вспыхнул огонек, и Надя улыбнулась.

– Понимаю, – кивнула она.

– Но не успел… – Огонек в глазах дедушки потух, и лицо стало печальным.

Он замолчал, сел на кровать и сгорбился.

– А что за мальчик живет у вас? – спросил он, вскинув голову.

– Валерка, сын Андрея.

– Я знаю, что это сын Андрея. Какой он?

– Рыженький. – Надя изучала широкие царапины на фанерном шкафчике, они были похожи на схему дорог на карте Харькова, что приколота над Валеркиной кроватью.

– Человек он какой?

– Очень хороший. Мы дружим, он мне как брат. Он про людей тоже так спрашивает. – Она улыбнулась.

– Значит, умный…

Надя хотела сказать, что Валерка привез ее на велосипеде и ждет в лесу, но передумала. Вдруг дедушка вздрогнул, будто его током ударило. Его взгляд стал беспокойным, он прижал руку к груди и втянул воздух со свистом.