- С кем: со мной, с тобой или между мной и тобой? - покорно ответил он.

- Давай с самого начала. Это правильный выбор?

- Да. Обо мне и таких, как я. Ты слыхал название "дирк" или "дирг"? Нет, пока не отвечай, возьми на заметку. Так вот, ещё до короля-деда Ортоса рутенцы решили возвратить нам нами же изобретённую науку генетику. Но в своём собственном варианте, который, по их словам, был воплощением жизни и не терпел рядом живую смерть. То есть нас, Мерцающих. А умение рутенцев вложить в окаменевшую утробу живое семя оказалось весьма кстати. Поэтому нас попросили уйти изо всех областей - будто нас вообще не существует и сама природа нас не терпит. Однако власть Домов Тёмной Матери была сильнее любой рутенской - кстати, делали они и их старые женщины то же, но вдумчиво и не торопясь. И дочери Энунны, не чинясь, приняли Мерцающих под свой кров - с наказом не выходить из стен или хотя бы не отходить от них. Причём лишь в ночное время суток.

-А сам я - натуральный рутенец.

- Я не мстителен. Но уж если ты упомянул себя...

Он втянул в себя воздух.

- О божества стихий! Я там, в цветнике сестёр, жутко рассердился. Подумал: "Вот, стоит и глазеет, а сам влюблён в одного меня - с первого взгляда, первого взмаха ресниц, так безоглядно и безрассудно, что поневоле вынужден скрывать от себя самого. К тому же вздумал себя охомутать - причём самым наидурацким манером".

- Знаю. Вроде как мы это давно прошли.

- Или через это. Ты прав, не стоит теребить известное. Только знай: коли так начало складываться, я решил на первых порах завлечь тебя в Храм - а потом будет видно. Ты сам пошёл в капкан, хоть я не рассчитал, насколько прочный.

- А что я дурень безмозглый - тоже знает любая собака в Муарраме?

- Вот про это - слушай. Я, как упомянуто, был одним из блюстителей твоей брачной грамоты. В ней заложена обычная возможность развода, только вот залог тобою был предложен - и взят - невероятный. Ты сознаёшь, что им служит твоя собственная жизнь?

- То есть развестись по собственной воле и оставить жене вено я не могу? А если попросить о таком саму Леэлу?

- Можешь, - он усмехнулся. - И то, и другое. Только вот не знаю, считать ли ущербом смерть, которую повлечёт твоё согласие с тем и этим: быть может, она запрятала ключ от твоего залога слишком далеко? Всё-таки в каждой женщине есть малая крупица ведьмы. Оттого я надумал залучить тебя - туда, где никто как бы и не живёт, значит, и ты не будешь. Пустое место.

- Снова муть какая-то, - ответил я. - Может быть, мне вовсе не захочется ничего менять в моём состоянии.

И вдруг словно ударило полузабытое. Мой спутник, которого назвали почти тем же непонятным словом. Моё дело и необходимость в нём отчитаться - а не вязнуть в скоропалительном браке.

- Теперь о тебе и мне, - продолжил Фируз отрывисто и как-то слишком сухо. - Поначалу я хотел сделать тебя прелюбодеем, чтобы разрыв вышел как бы сам по себе. Не расторжение брака, а исторжение из него. Я считал, что ты поплатишься как обычно. Две сотни ударов - та же смерть, но я мог бы сделать куда легче для тебя. Упредить этим соитие, как уже пытался. Растянуть во времени. Всякий раз излечивать раны лаской.

- Это поначалу. А под конец?

- Кади Эбдаллах открыл мне глаза. В законе много тонкостей, и незнание их не освобождает от ответа. Леэлу-Хафизат вышла за тебя будучи простой служительницей, но изменишь ты по сути наперснице Богини. Даже беспримесные мухамадийя относятся к такому серьёзно, что и говорить насчёт исповедующих веру своих отцов! Иначе говоря, нарушителю брачной чести, как и мужеложцу, положен костёр.

"Два костра, - подумал я. - За то и другое".

- И ты сделал разворот наоборот, - сказал я вслух. - Из-за меня, бедного, или твои личные страхи тоже сюда примешались?

Так называемый момент истины.

- Мне огонь не так и страшен, даже если допустить, что я в него попаду, - ответил Фируз. - Не говоря о том, что ремесло у меня такое: дарить сладость последнего поцелуя. Почти как у твоей супруги и её сестёр. Оттого я не подлежу суду - тем более что меня по сути нет, ты помнишь? Нет, я полагал, что сумею обуздать то, чему положил начало, если оно начнёт распускаться в нас юным цветом. Только ведь ты сам не пожелал. Тебе мерзка содомия, мне - насилие.

- Как насчёт одолеть порочные инстинкты? ("И мне, и мне самому".)

- Ты видел. Выжигание раньше помогало от соблазна. Было несколько ложных ситуаций: верные жёны и неоперившиеся отроки. Но нынешняя тяга к тебе угнездилась слишком глубоко, чтобы можно было выкорчевать. Если с корнем вырвать сердце, я, похоже, умру.

Факел выправился и горел, почти не мигая.

Дирг. Диркхам. Клинок. Живой клинок. Моего проводника из Елисейских Полей именовали похоже.

- Теперь скажи, Фируз. В самом начале ты упомянул имя. Это так называли тебя и твой народ - дирги?

- Да. Жаждущие клинки во плоти, - он кивнул.

- Мой провожатый тоже из них? Хельмут Торригаль, важное лицо при дворе короля-внука?

- Снова да. Он пришёл в Вестфольд после нашего изгнания... и он не такой, как мы все. Меч, боевой и особенно палаческий, удерживает в себе все жизни, которые отнял: мой народ сказал бы, что смерти, ведь злодей - почти что труп. Будучи обыкновенной сталью, Торригаль принял в себя некоего бастарда от Мерцающих. А когда число выпитых с кровью душ превысило девяносто девять порочных мужчин на одну невинную женщину, которая пожертвовала собой, - стал человеком. Оборотнем. Взял имя своего хозяина. Ныне в большой чести как человек властный и справедливый.

- И больше не потребляет, - кивнул я. - Завязал.

- Напротив, - ответил он с неохотой. - Водит войско и истребляет заговоры. Участвует в казнях и сражениях. И убивает, конечно.

В голове у меня закружилась карусель самых разных идей и эмоций.

- Фируз, - пробормотал я, - мне ведь и так и эдак уходить надо. Хоть через воду, хоть через пламя, хоть через какой-нибудь другой экстаз. В аду меня, наверное, совсем заждались: такой, знаешь, малый филиал широких Елисейских Полей. Не очень-то блаженный, как вспомню, но почти дом родной. Там ещё хозяином этот... как его... Вольф почти что Моцарт?

Он поднял на меня свои огнистые глаза:

- Я тебя не выпущу. До тех пор, пока не уйду в Поля сам.

А ведь вправду может, подумалось мне. Не пленить, это полбеды, а дезертировать. Набрал за триста лет тёмной энергии для переправы.

- Собака на сене, - вырвалось у меня. - Сама не ест и другим людям не позволяет.

- Что-о?

- Фируз, ты ведь пообещал меня слушаться.

Он моргнул раз, другой. Вот уж не думал, что сверхлюди так несообразительны!

- С моей казнью как-нибудь утрясётся. Не завтра ведь и не послезавтра, верно? А сегодняшняя ночь - она сегодня. И моё желание - одинаково с твоим.

И добавил:

- Мне гореть недолго, а тебе без меня - всю жизнь. Что с того, что нам достанется лишь крупица счастья? Если оно истинное, можно растянуть его на вечность.

Тут он понял. Мы стиснули друг друга в объятиях, и если Фируз не сокрушил мне рёбра, то лишь потому, что от моей удесятерённой силы ему досталось не меньше.

- Идём, - тихо и хрипло проговорил он. - К тебе. Ко мне. А, куда угодно!

Думаю, одного шествия по здешним кулуарам с пьяно танцующим фонариком в одной из четырёх рук было достаточно, чтобы вчинить нам иск за злостное нарушение морали. Мы доплелись до его комнат и рухнули во что-то упругое и гладкое прямо за порогом.

Светильничек примолк, зато глаза моего любовника загорелись алым. В этом свете мы вслепую шарили внутри оболочек, одно отбрасывали, третье сдирали с мясом, в десятом путались. Дыхание пресеклось, в ноздрях клубился пуховый туман, сердце бухало под самым горлом.

Тут на меня налегли, выбив из груди остатки воздуха, и пронзили, точно девственницу. Грубо, немилосердно - и я понял, что именно того хотел сейчас всей душой и плотью. С самого начала хотел.